«Я уличный пес. Подвал, в котором я рос,
Бывал со мною часто жесток.
Учил быть первым всегда от ушей до хвоста,
И ненавидеть хозяйский свисток.
Мой первый педагог отдавал мне все, что мог –
Он был героем уличных драк,
Он твердил, что только тот побеждает,
В ком живет Блюз бродячих собак…»
……………………Секрет (Блюз бродячих собак) …. Меня всегда ставил в тупик вопрос, кого я больше люблю: собак или кошек. Ну как можно любить одних и не любить других!? В общем, я не могу вспомнить те времена, когда в нашей семье не было тех или иных домашних питомцев. И, конечно, нельзя не обращать внимания на проблему бродячих собак, того, почему они теряют хозяев и что с этим делать. Особенно остро такая проблема стоит перед крупными городами (мегаполисами). Однако, данная статья - не об этой проблеме. Здесь приведен ряд образов (литературы, живописи), ассоциирующихся с музыкальной сущностью собак и немного кошек… В юности меня как-то затронула повесть Франца Кафки «Исследования одной собаки»
«Я уличный пес. Подвал, в котором я рос,
Бывал со мною часто жесток.
Учил быть первым всегда от ушей до хвоста,
И ненавидеть хозяйский свисток.
Мой первый педагог отдавал мне все, что мог –
Он был героем уличных драк,
Он твердил, что только тот побеждает,
В ком живет Блюз бродячих собак…»
……………………Секрет (Блюз бродячих собак)
…. Меня всегда ставил в тупик вопрос, кого я больше люблю: собак или кошек. Ну как можно любить одних и не любить других!? В общем, я не могу вспомнить те времена, когда в нашей семье не было тех или иных домашних питомцев. И, конечно, нельзя не обращать внимания на проблему бродячих собак, того, почему они теряют хозяев и что с этим делать. Особенно остро такая проблема стоит перед крупными городами (мегаполисами). Однако, данная статья - не об этой проблеме.
Здесь приведен ряд образов (литературы, живописи), ассоциирующихся с музыкальной сущностью собак и немного кошек…
В юности меня как-то затронула повесть Франца Кафки «Исследования одной собаки» и особенно ее один эпизод. Привожу далее пространную цитату из повести Ф. Кафки «Исследования одной собаки» (в пер. Архипова Ю.). Причем сразу прошу прощения за пространность цитаты (поскольку как у Ф. Кафки, так и у Марселя Пруста практически нет коротких цитат)… Итак, пёс, от имени которого ведется повествование, излагает свою исследовательскую мысль следующим образом:
«… я огляделся -- вокруг меня стоял пресветлый день, лишь слегка затянутый легкой дымкой, день, сотканный из переливчатых, одуряющих запахов. Я довольно нечленораздельно приветствовал утро, и вдруг -- точно отзываясь на мой рык -- из неведомой тьмы под ужасающий шум, какого мне еще не приходилось слышать, Выступило семеро собак. Если б я не видел с полной отчетливостью, что это собаки и что это они производят ужасный шум, хотя я не мог взять в толк, как это им удается, я бы немедленно убежал, а так я остался.
(Обложка повести Ф. Кафки). © Художники А.Б. Бобров, И.В. Красильников.
В ту пору я еще ничего почти не знал о врожденной творческой музыкальности, свойственной собачьему племени, она до сих пор как-то ускользала от моей мало-помалу развивавшейся наблюдательной способности, тем паче, что музыка с младенческих дней окружала меня как нечто само собой разумеющееся и неизбежно, ничем от прочей моей жизни не отделимое, и ничто не понуждало меня выделять ее в качестве особого элемента жизни, ничто и никто, если не считать кое-каких намеков со стороны взрослых, неопределенных, впрочем, намеков, снисходящих к детскому разумению; тем большее, прямо-таки ошеломительное впечатление произвели на меня эти семеро великих музыкантов. Они не декламировали, не пели, они в общем-то скорее молчали, в каком-то остервенении стиснув зубы, но каким-то чудом они наполняли пустое пространство музыкой. Все, все в них было музыкой -- даже то, как поднимали и опускали они свои лапы, как держали и поворачивали голову, как бежали и как стояли, как выстраивались относительно друг друга, взять хотя бы тот хоровод, который они водили, когда каждый последующий пес ставил лапы на спину предыдущего и самый первый, таким образом, гордо нес тяжесть всей стаи, или когда они сплетали из своих простертых по земле тел замысловатейшие фигуры, никогда не нарушая рисунок; даже последний в их ряду, тот, что был еще несколько не уверен, не всегда поспевал за другими, во всяком случае в зачине мелодии -- даже его неуверенность была видна лишь на фоне великолепной уверенности других, и будь его неуверенность куда большей или вовсе полной, она и тогда ничего не смогла бы испортить там, где неколебимый такт держали великие мастера. Но мне не приходило в голову их разглядывать, вовсе не приходило. В душе я приветствовал их как собак, когда они вышли, ошеломил, правда, шум, их сопровождавший, но все равно ведь это были собаки, такие же собаки, как ты или я, и смотрел я на них привычно, как на собак, которых встречаешь всюду, смотрел, невольно желая подойти поздороваться, ведь это они, собаки, пусть значительно старше меня и не моей, не длинношерстной породы, но и вполне со мной соразмерные, мне привычные, таких или подобных я уже знал, встречал;
однако пока все это проносилось у меня в голове, музыка усилилась, завладела пространством, по-настоящему захватила меня, заставила забыть обо всем на свете -- и об этих живых собачках; как ни сопротивлялся я ей всеми силами, как ни выл, будто от боли, музыка, насилуя мою волю, не оставляла мне ничего, кроме того, что неслось на меня со всех сторон, с высоты, из глубины, отовсюду сразу, что окружало и наваливалось, и душило, подступая в своем ярении так близко, что эта близь чудилась уже дальней далью с умирающими в ней звуками фанфар. Потом музыка снова отпускала, потому что ты чувствовал себя слишком измотанным, уничтоженным, утомленным, чтобы ее слышать, музыка отпускала, и ты снова видел, как семь прелестных собак водят свой хоровод, как они прыгают и резвятся, и тебе хотелось, хотя выглядели они надменно, их окликнуть, спросить о важном, узнать, что они делают здесь, но едва ты порывался это сделать, снова чувствуя сокровенную, кровную, славную собачью связь с этой семеркой, как вновь звучала музыка, доводила тебя до беспамятства, заставляла кружиться волчком, словно ты и сам был не жертвой ее, а музыкантом, швыряла тебя туда и сюда, как ты ни молил о пощаде, пока она не спасла наконец от собственного своего гнета, сунув тебя головой в заросли, которых здесь было много, что я не сразу заметил, и заросли защемили голову так крепко, что это давало возможность прийти в себя, отдышаться, несмотря на отдаленные раскаты музыки.
Поистине, больше даже, чем искусству семерых собак -- а оно было мне непостижно, было все вне пределов моих способностей и моего бытия -- я поражался тому мужеству, с которым они открыто и дерзко противостояли производимым ими звукам, поражался той силе, которая для этих звуков нужна и которой, казалось, ничего не стоило сломать позвоночник. Правда, теперь присмотревшись из своего укрытия внимательнее, я понял, что то, чем они работали, было не спокойствие, а высшее напряжение; столь, казалось бы, уверенно ступающие ноги подергивала на самом деле непрерывная опасливая дрожь, и они то и дело взглядывали друг на друга почти с судорогами отчаяния, а энергично подтянутый язык норовил снова тряпкой вывалиться из пасти. Нет, не страх перед свершением приводил их в такое волнение; кто отваживался на такое, кто достигал такого, тот не ведал страха. Откуда же этот страх? Кто понуждал их делать то, что они здесь делали? Я не мог больше сдерживаться в особенности потому, что каким-то непонятным образом они вдруг показались мне нуждающимися в помощи, и сквозь весь этот шум громко с вызовом выкрикнул им свои вопросы. Но -- странное, странное дело! -- они не ответили, они сделали вид, что меня не замечают. Собаки, даже не удостаивающие ответом собаку -- нет, что угодно, но такое нарушение собачьего этикета не может быть прощено ни при каких обстоятельствах ни малому, ни большому псу. Может быть, это все-таки не собаки? Но как же не собаки, когда я, вслушиваясь теперь, различаю даже те негромкие восклицания, которыми они перебрасываются, подстегивая взаимное рвение, привлекая внимание к трудностям, предупреждая ошибки? И разве не вижу я, как последняя в их ряду маленькая собачка, к которой и относятся по большей части эти восклицания, все время косит глазом в мою сторону, подавляя очевидное, но, по-видимому, запретное желание ответить мне? Но почему оно запретно, почему то, чего неукоснительно требуют наши законы, на сей раз оказывается под запретом? Возмущение настолько заполнило мою грудь, что я почти забыл и про музыку. Вот собаки, которые преступают закон. Пусть они даже величайшие кудесники, но закон существует и для них, это было совершенно ясно и моей ребячьей душе. А тут мне открылось и другое. У них действительно были все основания помалкивать, если они помалкивали, повинуясь чувству вины. Ибо как вели-то себя эти несчастные? Поначалу, из-за слишком громкой музыки, я не обратил на это внимания, но ведь они отбросили всякий стыд, докатились до такого неприличия и непотребства, как хождение на задних лапах. Фу ты, какое канальство! Они обнажались, выставляя напоказ свои бесстыдства, и делали это намеренно, а когда порой чисто инстинктивно совершали естественные, добродетельные движения, например, смиренно опускали вниз передние лапы, то тут же испуганно одергивали себя, как будто совершили ошибку, как будто сама природа -- это ошибка, снова вскидывали свои лапы, умоляя взорами простить их за погрешность невольной заминки. Не свихнулся ли мир? Где я? Что с нами случилось? Тут уж я, собственного благополучия ради, не мог долее терпеть; выпутавшись из цепких зарослей, вырвавшись из них последним рывком, я ринулся было к собакам, я, маленький ученик, должен был стать учителем, должен был объяснить им неприличие их поступков, удержать от последующих прегрешений. "И это взрослые собаки, взрослые собаки!" -- повторял я про себя. Но едва стал я свободен, едва приблизился к ним на расстояние в два-три прыжка, как опять возник тот же шум, меня полностью цепенивший…» (Ф. Кафка. «Исследования одной собаки»).
…..Ну и, конечно, возникает вопрос о котах-музыкантах. Кот ведь не бродячее существо, он гуляет сам по себе, обходя свою территорию. Если повезет, то приручает себе своих «хозяев» (это у собак может быть хозяин в полном смысле этого слова, а у кошек все по-другому).
Поэтому у котов своя музыка, живут ли они в доме, в подвале или в ином месте… Ну а в марте и вечером и ночью и утром звучит кошачий джаз…
Конечно тема домашних животных и, особенно тех из них, кто не по воле своей стал бездомным, воистину неисчерпаема, поэтому здесь была лишь маленькая попытка ее освещения.
Искренне ваш, Михаил Лукин.
#культура #живопись #фото #домашние питомцы #книга