Когда ночь закончилась, и Нинка встала с кровати, за окном было уже совсем не то, что она видела вчера, когда ложилась спать. Высокие дома-муравейники укрылись снегом, на плотно закрытых деревянных окнах ночной мороз вырезал узоры, а крайний лист на дереве, стоявшем у подъезда, держался из последних сил. Наступила зима. Настоящая московская зима – пока еще не слякотная, такая живящая и радующая, по-матерински нежно шепчущая на ухо о теплом утреннем какао и бутерброде с докторской колбасой на завтрак.
Нинке сегодня ничего не снилось, впрочем, как вчера и позавчера. Зимой сны почему-то покидали её, а в памяти оставались лишь размытые образы летнего утра, запаха свежей клубники и блинов. В холодное время года всегда кажется, будто бы лета и не было, будто бы засахаренная клубника рождается сразу в банках с вареньем, а не на грядке. А зимой это «кажется» перерастает в полную уверенность – лета не существует!
Сегодня особенный день – день рождения Ленки и первый день первых за учебный год каникул, когда необязательно просыпаться в семь тридцать утра от теплой бабушкиной руки, гладящей по голове, а выспаться – и проспать до целых девяти часов, как и полагается в такой важный день. А затем медленно открыть глаза, потянуться, не спеша встать, заправить кровать и посмотреть в окно. И увидеть там ее – зиму. А потом, конечно, начать торопиться. Быстро почистить зубы, выпить какао, съесть бутерброд и вперед – к Ленке, которая давно сидит перед окном и ждет ее – Нинку, по ощущениям, уже целое, не заканчивающееся серое утро.
Родители Ленки люди строгие – и самое частое слово, которое можно услышать в их доме по вечерам и утрам: «режим». Ленка должна вставать и ложиться в одно и то же время, будь то каникулы, выходные у бабушки или ее собственный день рождения, как сегодня.
Сегодня она встала так же, как и обычно, в семь утра под будильник и волшебное слово «режим», уже успела съесть праздничный завтрак, любовно приготовленный мамой, умыться, надеть красивое голубое платье в цветочек и под мамины причитания натянуть под него кусающиеся колготки. Холодно ведь, а вдруг простудится...
А потом она села у окошка ждать единственную и от этого горячо любимую подругу: рыжую, развеселую, дружелюбную Нинку с двумя тоненькими косичками и веснушчатыми красными щеками.
Тем временем Нинка быстро позавтракала, достала из шкафа зимние сапоги, укуталась и уже собиралась выходить, как вдруг ее окликнула бабушка:
– Нино! Нинок! Куда ты собралась? – спросила она, внятно говорящая по-русски, но всё еще сохранившая легкую нотку грузинского акцента скорее специально, чем по случайности и неумению.
***
Она переехала в Москву из Грузии после войны, «сдуру», как говорила сейчас. Молодой красивый парень – настоящий грузин из Тифлиса вскружил голову, а затем отправился на войну, защищать не то что бы свою родину. И дошел до Берлина и вернулся обратно, только не в Тифлис, а в Москву. И решил остаться здесь жить, потому что на самом деле всегда мечтал с самого детства. Ещё ребенком он был для того времени странным – всё время сидел дома и читал. Книг тогда было, конечно, мало, но что находил – проглатывал за день, а потом еще несколько раз перечитывал. Мечтал стать профессором, преподавать в университете, и все, что вокруг происходило – войны, восстания, репрессии – совсем не замечал.
Вот и во взрослом возрасте, вернувшись с войны, сделал вид, что забыл все, что там видел и зажил, как многие в то время, по-обычному. Нашел квартиру, перевез туда Эку, бабушку Нинки, отучился в университете, стал преподавать, пока Эка год за годом рожала детей, стирала, убирала и болезненно тосковала по родине – по Грузии, по Тифлису, по своему дому в трущобах и туалету на улице. Но мужа любила страшно, детей своих тоже, да и негоже это – грузинской женщине разводиться. Поэтому по ночам плакала, а утром вставала и продолжала крутиться как белка в колесе.
Муж умер рано, от сердечного приступа, не выдержал воспоминаний, которые так отчаянно пытался забыть. А она осталась одна с пятью детьми. Ане, маме Нинки, было тогда пять. Отца она совсем не помнит и за всю свою жизнь ни разу в Грузии так и не побывала, посему считает себя полностью русской, несмотря на невероятное в своей простоте изящество, что присуще лишь южным женщинам.
Да и Нинка, проведшая детство с папой, коренным москвичом, насчет своей национальности и не задумывается – куда ей до всех этих взрослых слов.
***
И бабушке своей на чистом русском, немного замявшись, так и ответила:
– К Ленке, у неё сегодня день рожденья.
Бабушка Ленку почему-то не любила.
Что-то, что за всю свою большую жизнь Эка так и не смогла (а, может, и не захотела) осознать, не нравилось ей в русских девочках, девушках и женщинах, как говорят – от мала до велика. Не было в них южных кровей, южных страсти и целеустремленности. Все они казались ей одинаковыми – белесыми, молчаливыми, невзрачными, сливающимися долгой зимой с серыми небом и снегом.
Нинка эту бабушкину неприязнь хоть и чувствовала, но разделить не могла.
– Ну, иди, – в этой кротости узнавалось недовольство.
И Нинка ушла, тихонько прикрыв за собой дверь, чтобы не разразить случайно в бабушке еще большее недовольство громкими звуками.
На улице стоял настоящий мороз, поэтому она быстрым шагом дошла до остановки, пытаясь удержать в себе квартирное тепло. Трамвай долго ждать не пришлось, и уже через две минуты холодного ожидания на остановке она снова оказалась в тепле. В трамвае было пусто. Все, кому нужно, уже доехали до работы и даже успели выпить там кофе, а кому не нужно – сидели по домам. Было холодно.
Нинка принялась пересаживаться с место на место, пытаясь выбрать наиболее удобное – ведь ехать долго, минут 50, а то и целый час. Выбрав, наконец, самое лучшее – у окошка в конце, она села, вытащила из рюкзака открытку, ручку и своим круглым почерком написала:
«Ленка! Ты моя лучшая подруга, спасибо тебе за это. А ещё за вкусные булочки с маком и твою деревню рядом с озером. С Днём рождения!
Нина».
***
Когда все гости собрались, уселись по местам и были готовы слушать, Ленка подняла бокал и сказала имениннице Нинке, которой исполнялось сегодня 18:
-- Дорогая моя подруга! Я очень счастлива, что ты у нас есть, а мы есть у тебя. Хочется пожелать тебе, конечно, только одного: чтобы то, что хочешь, сбывалась. А то, чего не хочешь – не случалось. С Днём рождения!
После того, как все, кроме Нинки, опустошили свои бокалы, Ленка подошла к ней и нежно обняла. Она знала, что подруга не очень-то жалует подобные проявления любви, но раз в году можно!
Нинкины рыжие волосы уже не висели косичками, а были небрежно собраны в хвост, веснушки так же веселились на красных щеках, а выразительные карие глаза смотрели чуть укоризненно. Обняв подругу, Ленка почувствовала приятный запах свежевымытых густых волос.
После Ленки тост говорила, чуть не расплакавшись от волнения, мама Нинки. А затем по очереди остальные гости – девочки из класса, мальчики из художественной школы и более взрослые ребята, которых, как сказала бы покойная бабушка Эка, Нинка нашла «черт знает где».
Морозный январский вечер плавно перетекал в морозную январскую ночь. На улице было тепло, мелко накрапывал дождь, которому изначально предназначалась роль снега, но что-то пошло не так. Старая луна выглядывала из-за тучи, карауля заблудших путников в столь поздний час.
На следующий день Нинка встала поздно.
Немного охмелевшая, вчерашним вечером, пошла она гулять по темным дворам в самый разгар праздника, никому об этом не сообщив. Одним движением надела пальто и выпорхнула из квартиры. Гости спохватились почти сразу – побежали искать. Нашли быстро, минут через пять, сидевшую на скамейке у подъезда соседнего дома поникшую Нинку. Стали расспрашивать, что случилось, но она упорно молчала. Тогда ее отвели домой и уложили спать. На чистую, только что заправленную матерью, постель.
Встав ближе к двенадцати часам дня, она медленно поплелась на кухню, чтобы заварить себе кофе. Сегодня ей уже 18 лет. А за окном все та же зима, что и год назад, и три, и шесть.
За ночь подморозило, дождь превратился в снег, и все вокруг стало пушисто-белым. И солнце щерилось. И люди куда-то спешили. И на кухне ждала мама. Для разговора.
– Доброе утро, Нина.
– Доброе утро, мам! – Нина взяла в руки кружку с горячим кофе, отхлебнула и поморщилась. Обожглась.
– Расскажи, Ниночка, про вчерашний вечер. Я ведь много ночью об этом думала, а еще почему-то бабушку Эку вспоминала, отца твоего тоже. Много мыслей было. Разволновалась и всё – сна ни в одном глазу, – выпалила мама.
Она говорила так быстро, словно боялась не успеть сказать. В детстве мама её, Нинкина бабушка Эка, стыдила детей за лишние слова, учила гордому молчанию. А слова о чувствах были у неё почему-то всегда лишними.
Сама Нинка пошла в бабушку. Подобные чрезмерно, по ее мнению, волнительные и наполненные бессмысленными словами диалоги, всегда раздражали. Мамина слабость была ей противна. И с возрастом скрывать это ей удавалось всё хуже. Поэтому ответила:
– Всё в порядке, я просто гуляла. А теперь мне пора скорее поесть и выходить – сегодня мы с Ленкой и Пашей идём в музей, – сделав еще один глоток кофе, Нинка вышагала с кухни, взмахнув своими растрепанными крепким сном волосами, не дав маме отреагировать. Или, по крайней мере, не успев эту реакцию заметить.
***
Нина. Ниночка. Нинок. Нино. Она росла очень быстро. Из смешливой затейницы с каждым годом превращалась в более молчаливую девушку Нину.
В детстве ей нравилось бегать и кататься на велосипеде, хотя она постоянно падала и расцарапывала себе коленки.
Любила всех и каждого. Со свойственной детям открытостью жила обычной детской жизнью, ела в гостях у Ленки булочки с маком и ездила летом к ней в гости на дачу.
А потом умерла бабушка. Мама начала плакать каждую ночь и увядать с каждым днем. А папа, который некогда проводил с Нинкой всё своё свободное время, стал постепенно из её жизни исчезать, пока не испарился вдруг окончательно.
Положил свои многочисленные белые рубашки в большой, доставшийся от дедушки чемодан, сверху – «Доктора Живаго» Б.Пастернака – любимый роман. Закрыл чемодан, поцеловал Нинку в горбинку на носу и ушёл.
Это повлияло на неё сильнее, чем смерть бабушки. Она так и не смогла простить отца. Честно пыталась, когда подросла, но что- то глубоко сидящее внутри – боль от предательства – мешало.
Понять – поняла. Ведь сама презирала маму за слабость и слезы, из-за которых, как думала её тогда ещё подростковая голова, отец и ушёл. Но принять – это было выше ее сил. С тех пор папу тихо ненавидела, хотя иногда и вспоминала, уже лежа в полусне, как он читал ей на ночь сказки, даже когда она уже умела читать сама или как она приносила ему из детского сада печенье, оставшееся с полдника. Сама не ела – а папе несла, аккуратно завернув в платочек! Очень хотелось его порадовать.
***
После музея Паша, Ленка и Нинка решили зайти в кафе. На улице снова шел дождь, и выпавший ночью белый снег превратился в серую слякоть, чем-то напоминающую крем-мороженое.
Пройдя по набережной и нырнув в переулок, ребята зашли в свое любимое кафе, посещение которого после музея было уже некоей традицией. Свет в этом кафе был всегда немного приглушенным, места мало, и люди сидели за круглыми деревянными столами очень близко друг к другу, из-за чего создавалось ощущение свершения таинства. Возможно, поэтому ребята это место и полюбили – всегда приятно почувствовать единение.
Сегодня разговор зашел о поступлении – Паша с Ленкой грезили Московским университетом, мечтали стать искусствоведами. Нинка же никакой уверенности в том, чем хочет заниматься в жизни, не имела. Из-за этого ощущала себя с некогда близкими друзьями неполноценно, но о сомнениях своих не говорила, а просто со временем всё больше от друзей отдалялась.
Это ощущение неуверенности зародилось в ней с началом учебного года. На уроках стало вдруг скучно, тянуло на улицу, а с наступлением зимы в библиотеки. Там она читала всё подряд, в основном детскую литературу. Опытные психологи, послушав её, предположили бы, что она находится в своей детской травме, связанной со смертью бабушки и уходом отца. И оттого очень боится взрослеть. И чем это взросление ближе, тем тяжелее ей в реальности находиться.
Наверное, в глубине души она это понимала.
Смотрела иногда на Ленку, увлеченно обсуждающую с Пашкой их будущую жизнь.
-- Паш, я знаю, мы когда поступим, через годик сможем вместе жить! Как здорово будет, а?
А чуть более сдержанный Пашка отвечал:
-- Будем-будем! И книги читать будем, и рисовать будем, и болтать по ночам.
Было видно, что ребята взрослой жизни хоть и побаиваются, но находят в ней много радости, предвкушают, романтизируют.
Как это свойственно людям в период между подростковым возрастом и молодостью.
Сегодня, в кафе, Ленка как всегда восторженно что-то рассказывала о И.Репине, чья картины сегодня смотрели, а Паша, со свойственной ему именно в Ленке заинтересованностью, слушал. Нинка же даже не пыталась сделать вид, что ей интересно. Она сидела и смотрела в окно – наблюдала за людьми, идущими домой, которые держат в руках пакеты, жен, мужей и детей. И внутри от этой картины что-то щемило. Это была боль, которая возникает на месте важного, но глубоко запрятанного чувства.
– Нина, ты слушаешь? – прервала её размышления Ленка.
– Нет, честно говоря, не слушаю совсем. Неинтересно мне это.
Нинка была прямолинейна и часто легко ненароком обижала Ленку.
– Ну, раз неинтересно, зачем ты тогда здесь сидишь? Могла бы пойти домой, – съязвила подруга.
– Наверное, ты права, – ответила Нинка. Взяла с вешалки свое пальто и пошла к выходу. У двери вдруг остановилась, подошла к столу и достала из кошелька деньги.
– За мой кофе.
***
Снова ребята увиделись в школе, через неделю, когда закончились зимние каникулы. Этот день выдался по-настоящему морозным, снег хрустел и рассыпался под ногами, не закрытые шапкой уши замерзали и краснели, а щеки превращались в спелые помидоры.
После уроков Ленка, как ни в чем не бывало, подошла к Нинке и пригласила к себе в гости. Недолго думая, та согласилась.
У Ленки дома жизнь была совсем другой – непривычной, но очень уютной. Мама и папа чаще всего пропадали на работе, поэтому можно было позволить себе заниматься всем, чем захочется. Ещё в детстве они наряжались в мамину одежду – Ленка красила тонкие губы красной помадой, отчего те казались ещё тоньше, а Нинка надевала толстые стеклянные бусы, и в дополнении к ним браслет. Краситься она не любила.
По мере взросления подобные развлечения закончились, на смену им пришли другие: по дороге они всегда заходили в магазин, покупали различные продукты – ингредиенты для какого-нибудь блюда и готовили, а после садились в гостиной и смотрели фильм или читали друг другу вслух. Несмотря на разницу в характерах, с каждым годом проступающую чётче, они были тесно связаны тонкой нитью дружеской любви.
Именно поэтому Нинка так легко согласилась прийти в гости на этот раз. Не было в ней обиды или злости на Ленку, потому что та за все годы дружбы стала настолько родной, что ссоры перестали восприниматься ими обеими как что-то страшное. Это часть жизни. И они хорошо это понимали, несмотря на свой юный возраст. Им крупно повезло.
***
Через четыре месяца, когда весна уже уверенно наступала и все деревья в округе покрылись почками, а солнце чаще выглядывало из-за туч, к Нинке вернулись сны. Их зимовка была окончена и длинные снежные ночи, которые она проводила в глубоком и темном царстве без каких-либо картинок и образов – тоже.
Сегодня она проснулась с улыбкой на лице и тихонько, чтобы подольше понежиться в утренней дрёме, приоткрыла глаза. За окном светило солнце, полосками пробиваясь сквозь свеже выстиранные шторы, а через приоткрытую форточку доносились привычные звуки играющих на площадке детей.
Это был первый настоящий весенний день – день после ночи со сном.
***
В объятиях Морфея, когда тот приоткрывал свою дверь Нинке в начале весны, она часто видела один и тот же повторяющийся сюжет.
Незнакомый ей город. На улицах вместо привычного асфальта брусчатка. Холмистая местность. Двухэтажные домики из камня со странными балконами – их перила обвиты виноградной лозой. Вдали виднеются верхушки кипариса. По улицам туда-сюда снуют загорелые люди вперемешку с бездомными собаками, а солнце стоит в высоком безоблачном небе и кажется, что негде от него спрятаться.
Нинка гуляет по улицам этого города и всё пытается что-то найти, но что ищет – не знает. И тогда, изнурившись от пламенного солнца и незнакомой местности, она заходит в первый попавшийся домик с открытой дверью – и попадает сразу в столовую. Там накрытый цветочной скатертью стол, а на нем богатства – хинкали, лобио, хачапури, пахлава, сулугуни, розовые помидоры и вкуснейший лимонад из настоящих лимонов. Вокруг стола сидят незнакомые ей люди, во главе – мужчина с бородой и большим носом, а по правую руку от него молодая женщина, очень похожая на бабушку Эку. Они едят и пьют, смеются и разговаривают, но Нинку не замечают. Тогда она потихоньку садится в самый угол и пытается поесть тоже, но как только берет еду в руки, та сразу же исчезает, рассыпается на глазах. А хозяева и их гости тем временем разговаривают и смеются все громче, так, что Нинке становится не по себе – кажется, что бегает вокруг нее этот звук и круги его становятся меньше, а сам он – ближе. В конце концов, не выдерживая напряжения, она просыпается в холодном поту.
***
Сегодня ночью ей снова приснились те же улицы, то же небо и то же яркое солнце, только вот не было этого страшного дома, зато была бабушка, такая, какой Нинка запомнила ее в гробу – в своих лучших одеждах нежно-зеленого цвета и эмалированных бусах.
Они вместе гуляли по городу, и бабушка рассказывала ей разные истории о своем детстве и юношестве здесь, среди этих двухэтажных домов-бараков. Казалось, что во сне она живее и искреннее, чем когда-либо при жизни. Солнце падало на её лицо и обычно карие глаза превращались в темно-зеленые, а седые волосы отдавали рыжиной. Так гуляли они до самого заката, затем бабушка сказала:
«Я на минутку».
Зашла за угол и исчезла, а Нинка проснулась.
***
С этого дня странный город стал сниться Нинке почти каждую неделю. Иногда бабушка сопровождала её по его улицам, а иногда она одна гуляла вдоль каменных домов и кипарисов. И эти сны, наполненные любовью и чистотой, были для нее особенно важны сейчас – они спасали от тяжелых мыслей о грядущем поступлении.
А Москва с каждым днём преображалась – постепенно зацветали деревья, распускались цветы, день становился длиннее, а ночь короче, и люди меняли свои плотные черные одежды на менее плотные и более светлые. Но для Нинки эти дни слились в один большой. Она не замечала природы вокруг и счастливых людей, не радовалась весеннему чаю, пришедшему на смену зимнему кофе. Мама её настроение замечала, волновалась, не спала ночами и все расспрашивала, пыталась узнать, что случилось. Но Нинка на эти вопросы отвечать не могла и не хотела.
Однажды, теплым майским вечером после дождя, она шла к метро из очередной библиотеки по Маросейке, вдыхая запах мокрого асфальта и березы. На горизонте распластался красивый закат, и Нинка решила его нарисовать. Она достала бумагу и пастель, которые всегда носила с собой, на случай, если захочет рисовать. Присела на подоконник одного из старых двухэтажных домов Китай-города и принялась за рисование. Оно заняло все ее внимание, и потому Пашу, подошедшего сбоку, она заметила не сразу.
– Привет, – приветливо сказал он, наклонившись над ее рисунком.
– Привет, – отозвалась удивленная Нинка, совершенно не ожидавшая увидеть здесь кого-либо из знакомых.
– У тебя, видимо, и правда талант, – задумчиво протянул Паша, взглянув на ее рисунок.
Нинка ничего не ответила, только уверенно посмотрела ему в глаза, а затем продолжила рисовать. Конечно, присутствие Паши тяготило её. К тому же казалось, что уходить он не собирается – настроен на болтовню. Но она уверенно продолжала водить пастелью по бумаге и пыталась сосредоточиться на убегающем закате, чтобы успеть ухватить хотя бы самую его малость.
– Нина, раз уж я тебя встретил, то был бы рад выпить чашечку кофе. Мы, конечно, не на Октябрьской, но здесь рядом я тоже знаю очень хорошее место.
Желания пить кофе – где угодно, здесь или на Октябрьской, не было. Равно как и сил отказать. Поэтому через пять минут Паша и Нина уже сидели в кофейне, а незаконченный закат лежал на дне Нининого рюкзака.
– Слушай, я с тобой вот что обсудить хотел, – сказал Паша после того, как уютно устроился в кресле с чашкой кофе в ещё подростковой мужской руке с тонкими пальцами.
– Внимательно слушаю, – отозвалась Нинка, всем своим видом показывая эту самую внимательность.
– Давно я тебя на курсах не видел. Да и в школу ты почти не ходишь, на сообщения не отвечаешь. Что-то случилось?
Отвечать, что случилось, Нинке не хотелось совсем. И не только потому, что она ощущала отчуждение, но еще и потому, что сама не могла пока осознать, что же случилось. Но Нинка была честной.
– Да, случилось, наверное. Но дать этому название я пока не могу. Если тебе что-то интересно, можешь спросить у Ленки.
С Ленкой контакт она всё еще держала, хватаясь за него, как за спасательный круг, надеясь, что их долгая нежная дружба поможет найти смысл в настоящем, таком запутанном и тяжелом.
С Пашкой же она близка никогда не была. Он появился в их с Ленкой дружбе год назад, когда та, проучившись с ним уже девять лет, вдруг влюбилась. И чувство ее оказалось ответным.
– Ты просто знай, Нина, что мы – я и Ленка всегда рядом. Главное сейчас – поступить, понимаешь?
Нинка не понимала.
– Ведь если не поступим, кто знает, что дальше будет. Родители всегда говорят, что основа жизни – образование. И я им верю, – продолжал Паша.
Нинка поморщилась.
– Спасибо тебе, Паша, за совет и за кофе, но сейчас мне пора домой.
– Конечно! – отозвался собеседник.
Они вместе вышли из кафе, Паша проводил её до метро, затем они разошлись. Нинка – на метро домой, сдвинув брови над переносицей, застыв в недовольстве от бессмысленности разговора. А Паша – к Ленке, живущей в центре, довольный, с ощущением выполненного долга. Нинка его, кажется, поняла – думалось ему.
***
Солнце медленно садилось, последними лучами гладя озеро, кроны деревьев и двух девочек, сидящих на берегу.
– Как думаешь, почему, когда закат, все вокруг становится то желтым, то розовым, то красным?
– Папа рассказывал что-то про преломление лучей, но я уже не помню. Да и какая разница, когда так красиво. А вдруг, если узнаем, почему так, красиво уже перестанет быть?
– Может…
Когда сумерки опустились на деревню, две девочки встали и пошли по направлению к дому. Путь был близок и лежал через дом с высоким забором, за которым лаяли два огромных пса, когда чувствовали кого-то рядом. Девочки всегда держались за руки, проходя мимо.
Дома они переоделись в своей комнате на втором этаже – сняли легкие летние платья, надели штаны, кофты и спустились вниз на традиционное чаепитие перед сном с маковыми булочками. В это время все немногочисленные обитатели дома собирались вместе – Ленка, ее бабушка с дедушкой, их кошка Муся и всегда желанный гость Нинка.
Бабушка рассказывала последние новости, подслушанные у ровесниц, пока копали огород. Дедушка решал кроссворд, изредка отвлекаясь и задавая вопросы любимой жене. Он знал, что если спрашивать не будет, она расстроится, что он не слушает. А он, чем ближе приближался к старости, тем больше ценил время. В особенности проведенное с женой, в особенности без ссор и обид. Их любовь была взаимной вот уже более тридцати лет. И, кажется, собиралась закончиться только со смертью одного из участников. Такое встречается нечасто! А оттого кажется всегда крайне хрупким.
Нинка и Ленка в это вечерней рутине ели булки с чаем, параллельно перешептываясь и хохоча над рассказами бабушки и иногда не очень в тему вопросов дедушки. А затем шли наверх – спать. Засыпали почти сразу, несмотря на отчаянное желание рассказать друг другу самые важные мысли прошедшего дня!
В одну из тех ночей, когда заснулось быстро и спалось как всегда крепко, началась сильная гроза. Ленка очень испугалась и переползла на соседнюю кровать, к Нинке, тем самым разбудив ее и помешав красивому сну о море.
– Ну, Ленка! Такой сон был, а тут ты! Что случилось?
– Гроза! Слышишь? Ой, боюсь! – раскат грома не дал ей договорить.
– Не бойся, трусишка, всего-то гром. Перетаскивай сюда свою подушку, будем сказки друг другу рассказывать, так и заснем.
– А у дяди Вани в прошлом году дом от молнии загорелся – не унималась Ленка.
– А у нас не загорится. Мы – не дядя Ваня. А теперь тащи подушку и внимательно слушай. Буду об одинокой принцессе, влюбившейся в красивого рыцаря рассказывать.
– А он в нее влюбился?
– Вот и узнаешь! – Нинка любила разговаривать с Ленкой как взрослая.
Ленка взяла подушку, положила ее рядом с подругой и закуталась в одеяло, а Нинка принялась рассказывать:
– В далеком царстве, в волшебном государстве, жила была принцесса. Она была красивой, как наша Ленка, косичка до пола, глаза большие. Только вот красоту эту некому было увидеть, потому что сидела она одна – в высокой-превысокой башне. Однажды проходил мимо рыцарь, услышал красивое пение, остановился, поднял голову, а там принцесса. Сидит на подоконнике и поет. Влюбился с первого взгляда, и она тоже. Только вот не знали молодые, как им встретиться, ведь в башню нельзя было ни зайти, ни выйти из нее. Каждый день приходил рыцарь в это место, разговаривать с ней обо всем на свете, а по ночам строил лестницу. Много дней и ночей прошло. Лестница была наконец готова. Поставил он ее к окошку, и принцесса спустилась вниз. Крепко поцеловались они и стали с тех пор жить счастливо, в своем собственном красивом доме, который построили вместе. Конец! Ленка, спишь?
Да, Ленка спала. Уткнувшись головой в плечо подруги, сладко сопела. И создавалось ощущение, будто бы лет ей не двенадцать, а пять – такой доверяющей и умиротворенной она выглядела.
А наутро, как это всегда бывает после летних гроз, воздух был свеж и чист, и казалось, что ничего и не было.
***
Вступительные экзамены Нинка успешно провалила, не зря почти весь год прогуливала школу, часто оставаясь лежать на кровати и изредка выходя погулять, на пленэры. Общение с Ленкой, лучшей подругой, практически сошло на нет. После того раза, когда сходила она к ней в гости, почувствовала, что нет у неё теперь никого. Лучшая подруга мечтает о другом мире, радужном мире, веселом мире, приключенческом. А она? Она не знала, о чем мечтает. Кажется, ни о чем. Поспать да порисовать. Это все, что занимало ее нутро в то время.
Ленка и Пашка экзамены сдали хорошо. Они были целеустремлёнными и страстно любили учиться. Не зря, наверное, Ленкины родители были такими строгими перфекционистами.
***
Осознание пришло внезапно. Или, может, дошло наконец из подсознания в осознаваемое.
Проснувшись однажды утром, Нинка поняла – нет, этого она точно не хочет – жить здесь, с мамой, пытаться наладить отношения с людьми и жить как нормальный, по словам мамы, человек. В это утро она достала свои детские фотографии и несколько часов разглядывала их, а затем встала перед зеркалом и ужаснулась. Ей показалось, что перед ней стоит поникшая хмурая ведьма. Впавшие щеки, немытые сальные волосы, морщинки у рта и глаз, пожелтевшие от сигарет пальцы. И, самое главное – тихий мрак в глазах.
Хорошенько натерев себя мочалкой, промыв несколько раз густые волосы, Нинка вышла из ванной и снова предстала перед зеркалом. После горячей воды и очищающего мыла она показалась себе чуть более молодой, но все еще похожей на ведьму. Тогда она надела самое красивое платье, заплела волосы в две плотных косы и вышла в магазин – за персиками. Вернувшись, помыла их, аккуратно нарезала и села рисовать, периодически засовывая в рот кусок мягкого фрукта грязными от пастели руками.
После чтения она снова заглянула в зеркало и увидела кого-то уже более похожего на себя. И в этот момент поняла – оставаться здесь больше нельзя. Пускай побег – это для трусов, пускай это страшно, но оставаться здесь – значит выбирать боль. А кто же любит, когда болит?
Именно в тот момент всё в голове её встало на свои места. Лежание в кровати, отдаление от друзей, хмурая старая ведьма в зеркале. Ей больно, настолько невыносимо, что борьба с этой болью забирает все силы.
Уехать Нинка решила незаметно – исчезнуть. Она знала, какие страдания это может принести матери, поэтому написала письмо:
«Привет, мам.
Я знаю, как сильно ты испугаешься, когда найдешь это письмо и поймешь, что я уехала. Последние месяцы я почти не говорила с тобой потому что всегда хотела быть честной и справедливой и потому говорить тогда, когда не могу и не хочу, считала преступлением. Даже сейчас, как видишь, оставляю письмо. Я уезжаю. Я уезжаю в Тбилиси и прошу тебя не пытаться меня найти. Помнишь мой день рождения? Когда я убежала на улицу, а вы все пошли меня искать. Тогда я впервые почувствовала, но пока не осознала, что что-то в моей жизни идет не так. Все эти люди – мои «друзья»? А Ленка – все такая же близкая подруга? Нет. Я не могу остаться, потому что не знаю, зачем. И еду туда, где надеюсь найти ответ. Зачем мне оставаться здесь? Незачем. Прощай! Буду держать в курсе».
Мама нашла это письмо, когда Нинка уже садилась в самолет. Довольная пришла с работы, принеся с собой два килограмма персиков – любимого фрукта любимой дочери Нины. Прочитав, она долго плакала, звонила Ленке, Паше, но те ничего не знали. А через три месяца непрерывных, присутствующих даже во сне страданий, оплакав не только отъезд Нины, но и ту часть своей жизни, начинающуюся со смерти матери, пошла в магазин и купила красивое летнее платье.
А Ленка и Паша поступили в университет, сняли вместе квартиру и были по-житейски счастливы.
Очередное лето закончилось.
***
Бабушка погасила свет и прилегла рядом. Её тихое дыхание успокаивало.
– Бабушка, а расскажи что-нибудь из твоей молодости. О твоем детстве, о дедушке, о маленькой маме.
– Ох, Нино! Жизнь моя оказалась несчастнее, чем я представляла себе в молодости. Детство я провела в Грузии, на окраинах Тифлиса. Мы вшестером жили в ветхой лачужке, туалет был на улице, мылись в соседской бане, за просто так. Я была самой старшей в семье, поэтому с мамой нас часто принимали за сестер. Она была красавицей. Ты на нее похожа. Учились мы дома, грузинский учили, русский тоже.
– Ну, это ладно, бабушка, что учили – неинтересно. Расскажи про дедушку, каким он был?
– Дедушку я встретила тоже в Тифлисе. Среди моих ухажеров был он самым красивым. Мы гулять ходили в центр, разговаривали, он мне про книжки рассказывал всякие разные, а я слушала всегда очень внимательно – интересно было. Потом война, – последнее предложения Эка сказала тихо и замолчала.
– А как ты оказалась в Москве? – выдержав вежливую паузу, спросила Нинка.
– А в Москву я сдуру за дедом твоим поехала. Демна его звали. В Москве сам себя переименовал – стал Димкой. И жизнь моя с тех пор сильно изменилась. Ты должна знать, дорогая Нино. Тебя я люблю, маму твою люблю и всех остальных своих детей и внуков, но часть моего сердца навсегда осталась в Тифлисе.
– Дорогая, любимая моя бабушка, – выпалила Нинка, нежно прижавшись к ней.
– Да, Нино, такая жизнь. А теперь давай спать. Я устала.
***
Тбилиси оказался почти таким же, как во снах. Наполненным солнцем, уложенным брусчаткой, с двухэтажными каменными домами и балконами, увитыми виноградной лозой. По улицам ходили удивительно счастливые и громкие люди, а бездомные собаки не лаяли, а ласкались.
Нектарины здесь оказались вкуснее, чем где-либо еще, а жизнь более живая, чем когда-либо.
Нинка обитала в старой Тбилисской квартире с высокими потолками, которую снимала у одной хрупкой грузинской старушки. Утром работала в кафе, а вечером уходила рисовать, прихватив с собой пару персиков. Перед сном учила грузинский или читала книги по искусству.
Сказать, что ее жизнь стала легче, смысл оказался найден и все проблемы решились – будет лукавством. Но одиночество, умные книги, красивые виды и сладкие персики делали свое дело – постепенно к Нинке приходило осознание того, кто же она есть на самом деле, по чему тоскует и зачем живет.
Проведя в Тбилиси год, она узнала про себя, что непременно хочет стать художником, рисовать могучие горы и маленькие каменные домики. Хочет простить отца и перестать видеть во снах бабушку. Хочет вставать в девять, а ложиться не позже двенадцати и учиться заново быть. Быть открытой, доброй, задорной и увлекающейся.
Она хотела вернуться в Москву, встретиться с прекрасной Ленкой. Повидать маму, обнять её и сказать, наконец, о своей любви к ней, к бабушке и к папе. Она любила его очень сильно, она злилась на него все это время и одновременно мечтала найти того, кто заменил бы ей отца. Да, быть в изоляции несомненно легко. Но самое главное в этой жизни – доброта и любовь, а также умение их проявлять.
Этому научилась наша дорогая Нинка, проведя целый год почти что в одиночестве, лишь изредка болтая с окружающими ее южными и открытыми людьми.
***
В свой двадцатый день рождения, лежа на удобной широкой кровати все в той же тбилисской квартире Нинка впервые увидела сон зимой:
Она снова гуляла по уже знакомым улицам с бабушкой, та рассказывала ей истории, шутила и смеялась, как обычно. Но в какой-то момент остановилась, внимательно посмотрела Нинке в глаза и укоризненно сказала:
– Заболталась я с тобой, Нино. Пора и мне на покой! Больше не жди. И живи счастливо. Люблю!
Нинка проснулась, перевернулась на другой бок, свернулась калачиком, закрыла глаза и мягко засопела. А на следующее утро купила билет в Москву.