Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Хоть и обещал я в первой главе цикла увести вас в романтические дубравы, да, каюсь, нужного для того письма пока не сыскал, и поиски свои не прекращаю... А сегодня взамен предлагаю тему трепетную, трогательную и в некотором роде "женскую" (совершенно, впрочем, отвечающую Дзеновской статистике, согласно которой 62% аудитории канала - женщины от 55 лет. Гм... Где же вы - длинноногие волоокие смешливые девы? Может, мне аватарку сменить?.. Хотя - нет, не стану гнаться за химерами, куда уж... Да и смена привычного образа вашего "резонёра" как бы вреда каналу не наделала!) "Женскую" - потому что обширная переписка Николая Васильевича Гоголя с "маминькой" Марией Ивановной являет собой, пожалуй, едва ли не один из ярчайших образчиков самой искренней сыновней любви в отечественном эпистолярном жанре. И - не только поэтому... Но - всему своё время. А мы же пока приступим к прочтению письма, датированного 3-м июня 1830 года. Оно столь велико и содержит такое количество разнообразного по тематикам материала, что для одной только полной его публикации в формате статьи Дзена пришлось бы, наверное, дробить его на три части. А потому цитирую оное с выдержками, соотносящимися с заглавной темою.
"До сих пор не могу притти в себя после прочтения письма вашего, великодушная маминька; в изумлении перевертываю его в руках и не умею назвать того странного впечатления, которое произвело оно во мне. Как! столько пожертвований, с таким самоотвержением, и для кого? для того, который до сих пор не доставил вам ни одного еще утешения, не только помощи… Столько беспокойств, столько душевных тревог; столько печалей, и всё об ком?.. Безумец! как я мог в часы когда неудачи и несчастия подавляли меня, как я мог в эти часы отчаиваться и изливать желчь на весь мир, когда есть одно существо, ангел со всеми ангельскими совершенствами, который любит меня со всеми моими слабостями, которому одному только моя жизнь дороже всего на свете — и я мог, в полном избытке счастия, почитать себя несчастливейшим! Но как назвать того, который за всю эту безграничную любовь платит черною неблагодарностью, причиняет беспрестанно новые заботы и наводит целые тучи огорчений? Я не в состоянии выдумать ему приличного названия, но положения этого несчастливца я не пожелал бы и злейшему врагу: состояние души его ужасно. Одно только заставляет меня терпеть и покорствовать, что верно бог, пославший мне такое редкое благо в этом мире, имеет обо мне особенное свое попечение…
... Еще едва было не позабыл отвечать на один ваш запрос, который повергнул меня еще в большее удивление, нежели вас: до сих пор не могу постичь, отчего произошло ваше недоумение и беспокойство, услышавши, что я обрезал стеклом себе руку (еще бы ничего, если бы кинжалом, ножом или другим каким орудием). Не представлялось ли вам, почтеннейшая маминька, что я где-нибудь на вакхической пирушке, в припадке излишней веселости, вздумал колотить рюмки и бутылки, или, чего доброго, не пожелалось ли мне пролезть куды-нибудь в окошко? Ничего не бывало; я стал ломать стекло в намерении выгладить им палочку для кисти своей и обрезал большой палец, который чрез то помешал моей приятной обязанности продолжать письмо далее — вот и всё...
... Целуя ваши ручки, остаюсь вечно благодарным и послушнейшим сыном
Николай Гоголь.
Бабушкам, дедушке поклон; всех домашних обнимаю. Если Катерина Ивановна тетинька у нас, целую несколько раз ее ручки"
Согласитесь - многие из нас до сих пор сожалеют о том, что в своё время недостаточно внимания и тепла уделяли родителям. Думается, Марии Ивановне тужить о подобном не пришлось: до самой своей смерти (а мать пережила сына на 16 лет) Гоголь оставался неизменно почтителен и нежен к своей "маминьке", причём, нежен до какой-то болезненности и сладчайшей патоки, что очень заметно и в этом письме, и вообще - во всех (а их - великое множество). "...существо, ангел со всеми ангельскими совершенствами, который любит меня со всеми моими слабостями, которому одному только моя жизнь дороже всего на свете..." Бог мой, да была ли на свете привязанность сильнее этой?
Гоголю, надо сказать, вообще повезло с родителями. Жизнерадостный балагур-рассказчик Василий Афанасьевич и молодая красавица Мария Ивановна (замуж вышла четырнадцатилетней), родившая мужу одиннадцать (!!) детей, из которых, впрочем, выжили лишь пятеро. Взаимная любовь витала в Сорочинцах. Возможно, именно она оказала впоследствии дурную услугу Николаю. В его письмах сперва к обоим родителям, а после - к маминьке (отец скончался в 1825-м), ежели в них вчитаться как следует, сквозит постоянный... страх: ему одиноко, он беспрестанно чем-то хворает, этот мир слишком холоден и жесток, особенно - когда Николай вдали от матери и сестёр, особенно - когда Николая никто не понимает так, как понимает его Мария Ивановна, когда нет денег, когда всего надобно добиваться с нуля, а это самое "всё" ладится неспоро, так медленно... В одной из статей цикла "И был вечер, и было утро" я уже отмечал бросающуюся в глаза женственность Гоголя - он и многословен в письмах к маминьке по-женски, и жалуется - совершенно не сообразно своему полу, и одежды с "халстухами" обсуждает, и даже выдумывает какие-то узоры, незамедлительно отсылаемые домой. Вообще, эпистолы Гоголя матери - это такой бесконечный сериал о противостоянии непонятого страдающего гения (последнее слово употребляю без тени иронии, ибо Гоголь и в самом деле - гениален) и мира, исполненного льда и жестокости. И Гений не выстоял бы в этой страшной схватке, если бы не Любовь... взаимная Любовь его и Маминьки!
От этой любви Гоголь и по-женски слаб, но и по-мужски силён, ибо только она одна даёт ему силы и питает его талант.
"Позвольте поздравить вас, маминька, с протекшим днем вашего ангела. Желание мое вам известно: оно всегда одно и то же — видеть вас в совершенном здоровьи и чтобы никогда легкое облако горести не отемняло вашего счастия, чтобы вы встречали всегда нас, ответивших вашим ожиданиям..."
"... вы, я думаю, мало нуждаетеся в письменном моем поздравлении, зная мои чувства, желания, мою благодарность, и вечную признательность за вечно неотблагодаримые ваши попечения..."
"...Слава богу! вы вне опасности. Я так был напуган, узнав от Андрея Андреевича, что вы вместе со всем нашим семейством очень больны, что отдохнул тогда только, когда прочел собственные ваши строки...
"Чувствительно благодарю вас, почтеннейшая маминька, за присланные вами деньги сто рублей. Верьте, что я знаю им цену: могу ли я что-либо из них употребить на ненужное, когда на каждой из сих ассигнаций читаю я те величайшие труды, с которыми оне достаются вам..."
"... Маминька! Дражайшая маминька! Я знаю, вы одни истинный друг мне. Но верите ли, и теперь, когда мысли мои уже не тем заняты, и теперь при напоминании невыразимая тоска врезывается в сердце..."
Ну и, конечно, невозможно не умилиться следующим трогательным строкам и детальности, с которой Гоголь выписывает совершенно опять же по-женски:
"... Денег пришлите мне 150 — полтораста рублей, потому мне, кроме крупного платья, нужно еще до пропасти разных безделушек, как-то: халстухи, подтяжки, платочки; хотелось бы также сертучок летний, легинькой, простинькой, чтобы ходить дома..."
"...Посылаю вам манишку для образца, которая тогда, по неблагоразумию Екима, бог знает где пролежала, вместо почты. Прошу вас покорнейше, маминька, сделать их мне около дюжины. Оне необходимо мне нужны более всего белья. Через день почти всегда я переменяю манишку: ужасно как скоро мараются... Я просил бы вас еще заготовить мне полдюжины рубашек и полдюжины исподнего белья, которого у меня ни одной штуки: но это может еще потерпеть до другого времени, а теперь прошу вас поспешить манишками, тем более, что, кроме посланной к вам манишки, у меня две только, из коих одна еще домашняя..."
"... Какой дорогою я выдумал прелестный узор для ковра! Я вам пришлю его из Петербурга..."
"...Посылаю вам моего изобретения еще один узор. Всё поле должно состоять из осьмиугольников, один голубой, другой оранжевый. В голубом, как видите, оранжевая розетка, а в оранжевом голубая. Между осьмиугольниками черные четыреугольники. Кайма: вьющаяся лента по белому полю. Ковер будет прелестен.."
Любопытно: если бы Николаю Васильевичу не так повезло с маминькой?.. Если б юность его была бы схожа с юностью, скажем, Некрасова, ослушавшегося сурового отца своего и не ступившего на указанную ему военную стезю (да ещё и прожившего выданные ему 500 рублей на... "нецелевые траты", проще говоря, просто на самостоятельную жизнь в столице). Каким горьковатым нектаром пролился бы в итоге его удивительный дар? И не вечная ли непроходящая тоска по живущей где-то там, в солнечной Малороссии, вдали от строгой державности Петербурга Марии Ивановне и страх остаться когда-нибудь без неё руководили рукою, выводящей эти строки?
"...Дом ли то мой синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного сына! урони слезинку на его больную головушку! посмотри, как мучат они его! прижми ко груди своей бедного сиротку! ему нет места на свете! его гонят! Матушка! пожалей о своем больном дитятке!.."
Эти фобии - что неизменная шишка под носом у алжирского дея - кажется, всю жизнь мучали писателя. И не от того ли никогда в его жизни не было другой женщины (не берём в расчёт умеренно-романтические, но всё же больше похожие на отношения подружек, связи его с Виельгорской, Россет и кузиной Синельниковой), что эта, первая и самая главная была для него важнее всех? Как знать...
Подходя к завершению сегодняшней статьи, хочется процитировать финал произведения другого классика русской литературы, тремя своими романами на "О" обогатившими её несметно, - Ивана Александровича Гончарова.
"...За ним все стояли и горячо звали к себе — его три фигуры: его Вера, его Марфенька, бабушка. А за ними стояла и сильнее их влекла его к себе — еще другая, исполинская фигура, другая великая "бабушка" — Россия"
Замените "бабушку" на "маминьку", "Марфеньку" и "Веру" на "сестёр" - и получится, на мой взгляд, почти полная квинтэссенция творчества Гоголя!
Ну, и - полагаю, лучшей точкой в публикации станет сам Николай Васильевич. Буквально несколько удивительных, будто вчера написанных, строк его - и ваш день, как это нынче говорится, "сделан".
"А что я уж думаю: иной раз, право, мне кажется, что будто русский человек - какой-то пропащий человек. Хочешь все сделать - и ничего не можешь. Все думаешь - с завтрашнего дни начнешь новую жизнь, с завтрашнего дни сядешь на диету - ничуть не бывало: к вечеру того же дни так объешься, что только хлопаешь глазами и язык не ворочается; как сова сидишь, глядя на всех,-право! И этак все."
"Довольно из десяти сторон иметь одну глупую, чтобы быть признану дураком мимо девяти хороших"
"Да если спросят, отчего не выстроена церковь при богоугодном заведении, на которую год назад была ассигнована сумма, то не позабыть сказать, что начала строиться, но сгорела. Я об этом и рапорт представлял. А то, пожалуй, кто-нибудь, позабывшись, сдуру скажет, что она и не начиналась."
«Как странно, как непостижимо играет нами судьба наша! Получаем ли мы когда-нибудь то, чего желаем? Достигаем ли мы того, к чему, кажется, нарочно приготовлены наши силы? Всё происходит наоборот. Тому судьба дала прекраснейших лошадей, и он равнодушно катается на них, вовсе не замечая их красоты, тогда как другой, которого сердце горит лошадиною страстью, идет пешком и довольствуется только тем, что пощелкивает языком, когда мимо его проводят рысака. Тот имеет отличного повара, но, к сожалению, такой маленький рот, что больше двух кусочков никак не может пропустить, другой имеет рот величиною в арку Главного штаба, но, увы, должен довольствоваться каким-нибудь немецким обедом из картофеля. Как странно играет нами судьба наша!»
С признательностью за прочтение, не вздумайте болеть (поверьте - в том нет ничего хорошего) и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ