Наконец Илья переступил порог родного дома, вдыхая ни с чем не сравнимый
запах детства, который до сих пор сохранился здесь. В комнате и кухне никого не было.
Парень с тревогой спросил: "Мам, а где же отец и брат?" "Да в поле пошли, скоро
должны прийти", - успокоила его Матрёна Петровна, а сама глаз не сводила с сына. Илья
стал выкладывать на стол гостинцы: красивые жестяные банки, яркие шелестящие пакеты,
в которых упакованы продукты, о каких женщина даже никогда не слышала. Когда
вещмешок опустел, юноша дрогнувшим голосом сказал, расстёгивая гимнастёрку: "А вот
и самый главный мой подарок тебе, мама". И достал из-за пазухи заветный голубой
платок из кашемира. Глаза матери широко распахнулись от изумления, она всплеснула
ладонями и, ничего не понимая, воскликнула: "Мой платок, Илюша, где же ты взял его в
Германии?" "Да не в Германии я его взял, а дома, в Горловке, в комоде, может ты его
забыла, или специально оставила для меня", - сын добродушно рассмеялся и надел платок
матери на голову. Матрёна Петровна подошла к зеркалу, прилепленному к стене и с
неожиданным кокетством промолвила: "Ты смотри, вроде и впрямь помолодела". В эту
самую минуту в хату влетел братишка, в сумраке кухне не заметив сразу Илью, выдохнул:
"Мама, смотри, что я тебе принёс", - и протянул ей пушистый букет ярко-синих
"сокирок". Мать взяла цветы, а Илья, глядя на неё, пошатнулся и опустился на лавку,
подумав: "Боже, неужели опять сон, ведь точно такой мама приснилась накануне
Победы". Мать охнула: "Вот бестолковая, совсем забыла, у меня же хлеб в печи". Она
открыла задвижку. Вынула на деревянной лопате высокий румяный, слегка зажареный
каравай, от которого по всему дому пошёл головокружительный, пьянящий, именно
такой, какой бывает у маминого хлеба, аромат. Илья медленно покачал головой: "Нет, это
не сон", - и улыбаясь ему одному понятной улыбкой, прошептал: "Мамонька, отрежь мне
горбушку".
17