Первого июля 1940-го года праздничная толпа собралась на церемонию торжественного открытия Такомского моста. Мост представлял собой чудо как архитектуры, так и инженерии, а заодно уж и народного хозяйства. Узкая стальная лента парила в воздухе, мощным штрихом перечёркивая огромное пространство пролива Такома-Нэрроуз. Зрелище было воистину сногсшибательным, причём к красоте моста прибавлялась его экономическая важность — мост связывал южные пригороды Сиэттла с удобными открытыми пространствами Олимпийского полуострова, на которых бурно разворачивалось новое строительство. У красной ленточки было не протолкнуться от звёзд политики и прочего шоу-бизнеса.
Ножницы для разрезания ленточки заслуженно держал автор, дизайнер и строитель моста, Леонид Соломонович Моисеев, выходец из России, видный американский мостостроитель. Впервые он прославился десять лет назад разработкой дизайна двух красивейших мостов: Манхеттенского в Нью-Йорке и Бен Франклина в Филадельфии. За три года до описываемых событий Леонид Соломонович вообще навеки вошёл в историю разработкой моста Золотые Ворота в Сан-Франциско, который многими до сих пор считается самым красивым мостом мира. Что примечательно, до строительства всех этих трёх мостов Леонида Соломоновича не допустили, хотя он просился. А вот к Такомскому мосту — допустили.
Никто так и не понял, почему произошли эти два события — сначала недопуск, а потом допуск. Вернее, в Сан-Франциско не только поняли, но и знали, а вот в Сиэттле — почему-то не знали. Вернее, не почему-то, а потому, что с сан-франциссчанами сиэттлцы не разговаривали, ибо ревновали присвоение звания жемчужины тихоокеанского побережья. Такомский мост, собственно, должен был доказать, что Сиэттл не хуже Сан-Франа. Довольно часто соседи не разговаривают из-за пустяков и из-за этого происходят непустяки.
В Сан-Фране знали, что Леонид Соломонович приехал в Америку в возрасте девятнадцати лет, будучи отчислен с третьего курса Балтийского Политехнического Университета. Сам Леонид Соломонович утверждал, что он был отчислен за политическую агитацию и пропаганду светлых идеалов демократии и свободы, а вот злые языки его однокашников нашёптывали, что Леонид Соломонович так и не смог сдать сопромат даже после трёх попыток. Не потому, что Леонид Соломонович был недостаточно интеллектуален, а лишь потому, что он любил красоту, а технические вопросы не любил и просто не мог себя заставить уделять им достаточно внимания.
К сплетням добавлялась всемирная история, доказавшая, что многие российские революционеры хорошо справлялись с красотой, то есть, красиво думали и говорили, но неизменно лажали при воплощении задуманного на практике. Поэтому в Сан-Франциско решили с Леонидом Соломоновичем не рисковать. А поскольку в Сиэттле из принципа делали всё не как в Сан-Франциско, даже ровно наоборот, там решили рискнуть.
Как и прочие российские революционеры, Леонид Соломонович был человеком эмоциональным, целеустремлённым и идейным. Получив все возможные награды за «Золотые Ворота», он решил не останавливаться на достигнутом и сделать следующий мост ещё красивее. Ещё длиннее и ещё элегантнее. Этим он и подкупил сиэттльцев. С Такомским мостом план удался блестяще — он и взаправду был красивее, длиннее и изящнее Сан-Францисских «Золотых ворот». С этим соглашались все независимые эксперты. Такомский мост был настолько хрупок и элегантен, что у некоторых возникало нехорошее ощущение, что он может, не ровен час, развалиться.
Безупречная репутация Леонида Соломоновича глушила опасения как динамит леща. Никто не сомневался, что этот высокий профессионал провёл все необходимые расчеты и в мост заложен запас прочности. Один молодой и зелёный репортер всё-таки прорвался к Леониду Соломоновичу и нагло спросил, надёжно ли построен мост и не развалится ли он, когда начнут дуть осенние ветра. Леонид Соломонович даже не удостоил наглеца взглядом, а один из помощников по имени Джонс укоризненно объяснил, что такие вопросы просто неприлично задавать, тем более, в такой значительный для всего тихоокеанского побережья, да и всей Америки, да и всего мира, день.
Когда журналистика прогнали, тот же помощник Джонс снова подошёл к Леониду Соломоновичу и вежливо спросил: «А, действительно, кто у нас проводил расчёты моста?». Леонид Соломонович спокойно и уверенно ответил, что он этого точно не знает, поскольку его дело — это элегантность и красота, а скушные балки и тросы рассчитывают в инженерном отделе, которым руководит Смитсон. Вот у него и надо спросить. Джонс немедленно подошёл к Смитсону, но тот попросил не отвлекаться на технические вопросы в этот прекрасный торжественный день, который войдёт в историю человечества. Давайте радоваться вместе, предложил он, а к работе вернёмся позже. Сейчас энивей уже поздно пересчитывать. Ха-ха.
Прошло два месяца. Весь июль погода стояла прекрасная, а в августе подули первые осенние ветра с Тихого океана и мост как-то подозрительно закачался. Как-то сильнее, чем все ожидали. Никто не ожидал, что мост может так качаться. Вот тогда Джонс снова подошёл к Смитсону и спросил, кто рассчитывал мост и на какие порывы ветра рассчитаны балки и тросы. Смитсон отмахнулся от вопроса как от назойливой мухи — сообщил, что он ужасно занят и обычно не занимается такой мелочью как расчёты балок и тросов. Он решает стратегические вопросы, а балки у него рассчитывает молодой инженер Питер Гордон. Это его работа, с которой он прекрасно справляется вот уже пятый мост подряд, включая «Золотые ворота». Гордон — прекрасный специалист и у Смитсона нет сомнений, что и для Такомского моста всё было рассчитано хорошо. Пусть каждый делает свою работу.
Неутомимый Джонс пошёл к Питеру Гордону и спросил, рассчитывал ли он Такомский мост. Гордон удивлённо ответил, что как раз во время расчётов Такомского моста он уезжал в длительное сафари по Бенгалии и официально передавал все обязанности по расчётам своему дублёру Джексону — вот справка. Джексон наверняка всё хорошо рассчитал. И вообще-то, если честно, работа Питера Гордона - это не мосты рассчитывать, а крепление балок гарантировать. С этой работой он прекрасно справляется вот уже пятый мост подряд, включая «Золотые ворота». К болтам и гайкам ни разу ни у кого претензий не было. А вот насчёт балок и тросов, это не к Питеру.
Джонс отправился к Джексону. Джексон рассказал, что когда Гордон уехал, он понял, что не может один справиться со сложными расчётами, и доложил об этом Смитсону. Смитсон прорычал, что он сейчас безумно занят, но на днях вернётся к этому вопросу. Поскольку к Джексону никто не возвращался, тот решил, что проект решили перепоручить Гордону после его возвращения. Потом он начал работу над новым проектом и никогда больше не возвращался к расчетам Такомского моста... Короче, выяснилось, что Такомский мост вообще никто не рассчитывал. Леонид Соломонович отвечал за красоту и элегантность, все остальные отвечали за стратегические вопросы, а на технические вопросы как-то никого не нашлось.
Весь сентябрь ветры усиливались и мост раскачивался всё сильнее. В начале октября был созван инженерный совет, на котором все согласились с тем, что изменить уже ничего нельзя, но и бояться скорее всего тоже не надо. Ну не может такой красивый и важный мост упасть только из-за того, что кто-то не рассчитал балки и тросы. Красота спасает мир, она же спасёт и мост! Надо только сделать официальную рекомендацию поменьше по этому мосту ездить в октябре-ноябре, ведь они выдаются самыми ветреными в наших краях. Одним из альтернативных предложений было всем молиться. Атеистические инженеры решительно отвергли мракобесие, но, разойдясь каждый по своему углу, всё-таки начали молиться в надежде на то, что хоть бог поможет в этой тяжёлой, но не безнадёжной ситуации.
Увы, ничего не помогло. Седьмого ноября того же сорокового года, в подозрительно знаковую дату, наводящую на мысль об нежелательных связях и мотивах Леонида Соломоновича, подул наконец первый серьёзный ветер и Такомский мост обрушился. Жертв не было, потому что к этому моменту все уже итак знали, что мосту выжить не суждено. Циничные киношники специально загнали на мост старый автомобиль и засняли как он там подпрыгивает перед падением. Сьёмка обрушения моста до сих пор находится в топе Ютуба.
По результатам обрушения Такомского моста инженеры всего мира окончательно поняли, что красота и элегантность важны, но ничто не заменит хорошо рассчитанные бетонные балки и стальные канаты. И, возможно, толстая бетонная балка, застрахованная плотно свитым стальным канатом — это самая красивая вещь в мире, потому что она несёт спокойствие и уверенность. И, возможно, эти спокойствие и уверенность — это как раз то, что нужно людям. Вот, например, Леонид Соломонович настолько огорчился от разрушения своей красоты, что сразу заболел сердцем и через три года умер. А балки, канаты и расчёты могли бы его спасти.