Злые летописцы политкорректности и аффирмативности предсказывали, что в этом году нобелевскую премию по литературе должны дать чернокожей женщине-лесбиянке. На первый взгляд, летописцы не угадали, поскольку премию получил Абдулразак Гурна, гетеросексуальный мужчина, пусть и чернокожий. Однако, нельзя забывать, что в школе на Занзибаре Абдулразак дружил и учился в одном классе с Фредди Меркьюри, а потом вместе с ним бежал в Бомбей и Лондон от занзибарской независимости. Очевидно, что Абдулразак не мог не подпасть по Фреддино обаяние со всеми вытекающими (и, конечно, впадающими, то есть, входящими) последствиями. Ну а женщине (Луизе Глюк) премию дали в прошлом году. Если сложить все эти факты вместе, они вполне примиряют злых летописцев с их прогнозами.
Раз уж я впрягся летописать (или летописить?) культурные дневники Восточного конца Западной империи позднего ХХго века, а про Абдулразака ничего не знаю, то нельзя не высказаться про Луизу Глюк. Про неё уже высказались почти все культурные глыбы, надо и мне соответствовать. Глыбы не понимали, почему уже второй год нобелевскую премию по литературе дают каким-то странным персонажам, которые даже к литературе имеют не совсем прямое отношение. Сначала Бобу Дилану, а теперь вот этой Луизе Глюк. И это же светила ещё не знали в том момент, что следующим будет Абдулразак Гурна...
Так, вот, переваривая Луизу Глюк после Боба Дилана, светила сначала говорили о том, что это всё политика. Потом приходили вторые светила и сообщали, что первые светила не секут поэзию верлибра. Первые сразу возражали, что вторые не понимают, что верлибры верлибрам рознь и если бы нобелевский комитет поискал, то нашёл бы он верлибры и покруче, чем у Луизы, ба и у Боба. А я вот себя могу добавить следующее:
В 1998м году я приехал в Бостон из Нью-Йорка и, как положено жителю каменного мешка, приехавшему в культурную столицу, стал срочно подбирать себе культурное событие, чтобы в нём немедленно восторженно поучаствовать. К моей радости прям завтра нашлась закрытая премьера "Fear and Loathing in Las Vegas", куда допускались только студенты и постдоки, что было особенно круто. Я был удивлён совпадением, потому что считаю книжку "Fear and Loathing" вершиной пищевой цепи мировой литературы (не отрицая ценности основания пищевой цепи) и нашёл очень символичным то, что меня культурная столица встретила именно этим культовым событием и объектом.
По всему выходило, что мы с культурной столицей на одной волне, что не могло не радовать. Ну я, конечно, рванул на премьеру, тем более, что уже успел подружиться со знойной бостончанкой питерско-хайфского происхождения, которая не просто согласилась со мной пойти на просмотр любимого произведения, но даже загомонила, прочитав афишу, что на разогреве будет выступать дочка соседки её мамы. Соседка мамы тоже приехала из Питера и удачно вышла замуж за венгерского антисоветчика, который зарабатывает неплохие деньги в системе Сороса, что позволяет их дочке думать о вечном и писать стихи, а не возюкаться во всём этом вот, в чём мы все возюкаемся. Подруга, мама, соседка и дочка живут в Центральном Ньютоне, ездят на зелёном трамвае и ходят в клуб русской еврейской эмиграции, где дочка уже читала стихи и подруге понравилось...
Когда мы пришли в кинотеатр, толпа у входа стояла неприлично большая, что снова меня порадовало тем, что в странноватой и пустоватой одноэтажной Америке таки находится толпа столь близким мне по духу людей. В период моей жизни в Нью-Йорке у меня уже был подобный приход (в смысле, трип), когда я пошёл на концерт Кинг Кримсона, будучи уверен, что в этом каменном зоопарке Роберт Фрипп нахер никому не сдался. Ан нет, толпа почти снесла вход в театр и Фриппу с третьего этажа пришлось просить через мегафон, чтобы успокоились и разошлись. Это мне понравилось и вот тут то же самое повторялось со "Страхом и ненавистью".
Так вот, всё время, пока мы ломились в кинотеатр, из открытых окон и дверей доносился голос дочери мамы соседки моей новой бостонской гёрлфренд и даже если бы я не хотел его слушать, увернуться было бы сложно, потому что мы с гёрфрендшей были плотно зажаты в толпе, что создавало эффект привязывания Мии Фэрроу к Вуди Аллену в фильме "Пурпурная Роза Каира". Тем, кто фильм не смотрел, конечно, не понять, о чём я, но словами объяснить я это тоже не смогу.
Так вот, голос дочери мамы соседки оказался на удивление пленительным. То есть, это был сильный глубокий чувственный голос, причём слова были чётки, внятны и понятны, что было для меня удивительно и неожиданно, потому что перед этим я ходил на чтения Бродского в Центральном Парке и смирился с мыслью, что поэтов слушать невыносимо... Кроме того, голос произносил понятные слова с понятным произношением! Это был не невнятный итальянский сленг Южного Бостона или снобистско-вымученный британский диалект Кембриджа...
Позже я понял, что русская мама, видимо, сыграла роль в становлении этого голоса питерских коммуналок, который был столь приятен и понятен мне, но столь космичен и мистичен для среднего американца. Вскользь могу заметить, что контент того, что голос говорил, меня не только не задел, но даже немного разозлил. Ну зачем на премьеру "Страха и Ненависти" приносить контент столь перпендикулярный Хантеру Дэвису? Ну зачем посреди нашего мира, полного абсолютно физических галлюцинаций, прокладывающих путь к радости, продолжать эту заезженную волынку про "остановите землю, я сойду" и "слезь с коня, понюхай цветок"?
На фоне ярости и полёта Хантера Дэвиса, который ни разу не прекращал нюхать цветок и даже не садился на землю, это выглядело не только глупо, но и бестактно. Когда я совершенно разозлился и приготовился рассказывать это всё своей подруге, нас, наконец, втолкнули в зал и я увидел чтицу. Она была восхитительна, анорексична и демонична. Явно принадлежала к закрытому клубу имени профессора Тимоти Лири, который в Кембридже тогда был зе плейс ту би. Таких девушек я видел ранее в России, но в Америке - никогда. Ей было уже за пятьдесят, но она была девушка, иф ю кноу вот ай мин. И уже вообще не важно, что там она говорит в свой микрофон. Важно, чтобы она просто была и просто продолжала. Как Маршал А в "Крайней битве чекистов".
Как вы догадались, это была Луиза Глюк. Я даже купил тогда её свежую книжку. Несколько раз пытался читать, но не смог прорваться через эту смесь сладкой патоки и заумных дебрей. Тем не менее, нобелевскую премию одобряю, потому что до сих пор помню, как Луиза Глюк вдохновила меня на бытие. Короче, "не читал, но поддерживаю". И, кстати, теперь понимаю, что если тексты Луизы вложить в уста Джонни Депа, сидящего на заднем сидении конвертибла после того, как он только что приобщился к клубу профессора Лири и горячо шепчет эти тексты на ухо несчастному хичхайкеру, то уже и на Нобель вполне набегает при условии сохранения всех деталей перформанса.
Возможно, члены нобелевского комитета именно в таком контексте, а может быть даже и в таком состоянии, стихи Луизы и читают? Тогда всё встаёт на свои места. Многие из них были активными членами закрытого клуба профессора Лири. На этом месте можно с ужасом задуматься, кто же и как управляет нашим маленьким миром. Но отбросим мудрствование. Мне только хотелось донести, что вот лично у меня вот тогда, в 1998м эффект от Луизы был настолько сильным, что моя новая гёрлфренд заметила, заревновала и после этого вечера ни разу больше со мной не встречалась. Хотя я искренне её несколько раз приглашал, а Луизе в момент описываемых событий было уж за пятьдесят лет
Если вы дочитали до этого места, то Вам точно (гарантированно) понравятся мои книги «Регулятор» и «Компилятор» — приобретайте на замечательном "Лабиринте"! Ну и не забывайте подписываться на этот мой канал в этом самом Дзене!.
