В эфире новая рубрика #живые картинки, где я делюсь впечатлениями о произведениях киноискусства. Осторожно, спойлеры!
Посмотрела «Французский вестник» Уэса Андерсона. Очаровательнейшее, смешное даже в трагическом, лубочное, тонкое, нежное признание в любви к журналу The New Yorker и Франции. Нарочито театральное, как обычно у Андерсона: плевать он хотел на иллюзионизм в кино, он создаёт выдуманный мир на основе реального, строит декорации на фоне Парижа, и переходы от описанных в «Вестнике» событий к спектаклю по их мотивам, обратно к событиям, к мультфильму и к событиям снова выглядят органично и естественно.
Франция решена через три главных её особенности — искусство модернизма, высокую кухню и вечные протесты. Люби Андерсон Россию, он бы посвятил новеллы водке, матрёшкам и Достоевскому, но и тогда мы бы смеялись до слёз и мурлыкали от умиления. Фоном через все три новеллы проходят стопки книг, велосипеды, жандармы и секс — штрихи к портрету Парижа.
Моя любимая новелла, конечно, о художнике. Маэстро Moses Rosenthaler (Бенисио Дель Торо) — это собирательный образ художника первой половины XX века. Он обезумел и после этого создал самые прославленные свои картины, как Ван Гог.
Он работает в холщовой тунике, как Климт. Он может за 40 секунд нарисовать «Идеального воробья», но вместо этого дни и месяцы тратит на полуабстрактные ню. Как тут не вспомнить целую плеяду мастеров во главе с Пикассо, которых по сей день упрекают в неумении рисовать «правильно», путая умение с желанием.
Конфликт интересов художника с маршаном тоже передан блестяще: картиноторговец Julian Cadazio (Эдриан Броуди), открыв безвестного гения, создаёт вокруг его имени шум, взвинчивает цены на его работы и рассчитывает на его благодарность. (Здесь вспоминается Хаим Сутин, которого открыл и озолотил Альберт Кумс Барнс, но Сутин под гнётом нежданной славы и денег стал лишь несчастнее.)
Художника творческий процесс заботит больше результата, он несколько лет не балует рынок новыми работами, а долгожданный шедевр оказывается фреской на тюремной стене. Чем настойчивее маршан пытается загнать художника в рамки времени или формата, тем острее потребность художника из этих рамок вырваться: Гоген был оскорблён предложением Амбруаза Воллара о партнёрстве, в котором тот прописал сюжеты и форматы, его интересующие.
Другое дело — коллекционеры. Настоящие, страстные коллекционеры, которым художественная ценность важнее материальной. Пока маршан думает, что вывоз фрески из самой охраняемой тюрьмы Парижа его разорит, коллекционер Upshur Clampette (Лоис Смит) покупает новую жемчужину для своего собрания, и стена из тюремного актового зала уезжает в её галерею в Канзасе вместе с покрытым слоем краски радиатором.
Ну и, конечно, искусствовед! Ах, как прекрасна J.K.L. Berensen в исполнении Тильды Суинтон. В платье цвета картин Мозеса, полная восхищения великим художником (и своим бывшим возлюбленным), она рассказывает о его тернистом творческом пути почтенной публике с перерывами на «сейчас я налью себе выпить» и «ой, не тот слайд, это я», когда проектор показывает чувственное реалистическое ню.
Кстати, вы заметили, что имена героев далеко не все звучат на французский манер? Художник еврей, маршан итальянец — это не реверанс в сторону новой этики, а ещё один штрих к портрету Парижа столетней давности. Он был тогда художественным центром Европы, куда слетались творческие люди из Российской Империи (Дягилев, Бакст, Шагал, Сутин), Испании (Пикассо, Дали), Мексики (Ривера), Швейцарии (Клее) и других стран.
Я могу ещё долго рассказывать о том, чем мне запомнился фильм Андерсона, но ничто не заменит его просмотр (а я его непременно пересмотрю).
P.S. На выходе из кинотеатра один молодой человек задумчиво изрёк: «Чёт я за содержание ваще не понял, если честно». Наслаждайтесь формой, молодой человек, она была бы восхитительной, даже если бы в ней не было вовсе никакого содержания. Хотя оно есть.