Траур в деревне.
К наиболее памятному событию того времени, не связанному с учёбой, относится смерть Сталина. Умер Сталин 5 марта 1953 года. О том, что произошло очень важное событие в стране, я догадывался по отмене занятий в школе, по хмурым лицам людей со слезами на глазах. К школе приближались вереницы взрослых и детей. У забора стояло несколько запряжённых в сани лошадей. Я зашёл в школу. В одном из классов на стене висел портрет Сталина, перетянутый по уголку черной лентой. Портрет был обвит по рамке сплошным валиком из мелких еловых веток. У окна стоял стол, накрытый красной скатертью, а вдоль всей стены выделялся какой-то партийный призыв, наспех написанный крупными плакатными буквами на обратной стороне куска обоев. В воздухе витали запахи хвои, ощущался глубокий траур. В коридоре школы и в классе толпился народ. Доносились приглушённые обрывки разговора. Я учился в первом классе, и не мог ещё в полной мере понять суть происходящего, цепь дальнейших событий, связанных со смертью Сталина.
Вскоре из Москвы привезли труп бабушки моего друга и одноклассника Гены Прохорова. Она в столице собирала милостыню, и в толпе народа, шедшего проститься с вождем, её задавили насмерть. Родственникам передали найденный у неё узелок с мелкими монетами, с какими-то пуговицами и другими безделушками.
Людей сковывал страх от неизвестности: что теперь будет? Ещё свежа в памяти немецкая оккупация и сожжённая деревня. Ещё не все послевоенные землянки ликвидированы. Ещё недалеко ушли от голода 1946 – 1947 годов. Но определённее стала жизнь, в семье подросли дети, ставшие помощниками в семейных делах. В доме есть корова – кормилица и твёрдый заработок отца на железной дороге. Вдруг со смертью «отца народов» всё опять пойдет прахом?
Но жизнь продолжалась. Постепенно в деревню приходили экономические послабления. Был отменён налог на сады. Я удивлялся, почему в большой деревне сады имелись только у трёх семей. Зато около многих огородов на пустырях росли одичавшие яблони, вишни. Гораздо позже я понял: люди выводили сады за усадьбы, таким путём избегая непомерных налогов. Не таким жестким стал план закупок у населения молока, мяса, яиц, шерсти. Прежде за недоимку наша большая семья чуть не лишилась коровы. Мать с трудом отстояла корову, когда главную кормилицу на веревке со двора повели председатель сельсовета и районный уполномоченный. Люди, наученные горьким опытом, новые постановления власти принимали настороженно, с недоверием. Однажды я прибежал домой: «Мам, а я стишок знаю:
«Берия, Берия
Потерял доверие,
А товарищ Маленков
Дал нам кашки и блинков».
И хотя я сам слышал по радио о расстреле одиннадцати «врагов народа» и Берии, мать с испугом выслушала меня и запретила произносить где-нибудь эти слова.
Стали возвращаться из ссылки репрессированные. Помню прибывшую из Сибири дальнюю родственницу Прохоровых. Её так и звали в деревне: «Сибирка». Полная женщина с седыми волосами выглядела степенной и внушительной. Вскоре её как одинокую и реабилитированную определили в Жиздринский дом инвалидов. Только недавно из архивных документов я подробно узнал, например, о судьбе моей двоюродной бабушки И.С. Сычёвой. Ирина Сергеевна была сослана на Соловки за религиозные убеждения и провела там десять лет. После смерти Сталина бабушку реабилитировали и назначили государственную пенсию.
Деревня после Сталина
Потом до деревни дошло известие о разоблачении культа личности Сталина, принятое населением в молчаливом недоумении. Видимым результатом этого явилось исчезновение в школе портретов вождя. Исчез и памятник Сталину, стоявший в райцентре в сквере напротив чайной. Отзвуком продолжения борьбы за общественные идеалы, за власть в партийной верхушке стало переименование нашего колхоза имени Кагановича в колхоз имени Ленина, хотя при этом ни урожаи не поднялись, ни жизнь колхозников значительно не улучшилась. Правда, появилась денежная оплата на трудодни, колхозникам тоже стали назначать пенсии. При выходе на пенсию и моей матери начислили пенсию двадцать рублей.
Несмотря на некоторое облегчение в сельской жизни, по-прежнему многие экономические проблемы страна решала за счёт деревни. В деревню зачастили вербовщики рабочей силы для заводов и шахт. Сельские жители не имели паспортов, и единственный законный путь выбраться из нищеты и рабского труда для сельской молодёжи было заключение договора с этими вербовщиками или получение комсомольской путёвки на всесоюзные стройки.
Мне известно об этом периоде со слов родственников, поработавших и на возведении химических заводов в Пермском крае, и на восстановлении шахт Донбасса, и на подмосковных торфоразработках, обеспечивавших столичные электростанции топливом, и на возведении жилья в самой Москве. В оренбургские, казахские степи потянулись эшелоны с людьми, с новыми тракторами, комбайнами, сельскохозяйственным оборудованием под звуки бравурных маршей, бодрых песен типа:
«Вьётся дорога длинная.
Здравствуй, земля целинная,
Здравствуй, простор широкий,
Весну и молодость встречай свою!»
До сих пор вызывает недоумение: как можно было зарыть в далекие земли огромные деньги, когда деревни центра России, Нечернозёмья, обескровленные войной, продолжали разрушаться, а сейчас, в начале двадцать первого века, исчезают с лица земли совсем…
Но тогда я далёк был от этих мыслей, переваривал заботы детства, и радовался жизни. Тем более, что после окончания первого класса родители преподнесли мне подарок: мать достала путёвку в пионерский лагерь, тем самым выполнила давнее обещание.
Рассказ об этом будет в следующей статье.