Я долго смотрел на себя в зеркале в тёмной комнате, а потом исчез. Зацепился за одно из многих видений, которые валом попёрли минут через десять смотрения, и исчез. Исчезновение произошло незаметно для меня, это я уж потом констатировал факт: был - и нет.
Что я могу в связи с этим сказать? Время, на самом деле, понятие растяжимое. Ты даже о нём не задумываешься, ты, словно вообще не знаешь о такой категории. Оно возникает только в нашем мире. А там… мне сложно сказать, что там за мир. Он вроде бы состоит из людей, а не монстров. Но люди в нём не говорят, а, тем не менее, всё понимают. Его особенность в том, что когда ты опускаешься с уровня «да» на уровень «нет», ты тут же попадаешь в другую сферу бытия, где люди вокруг тебя другого склада. Начнём с того, что они не улыбаются, а подозрительно смотрят. Если ты тоже начинаешь на них подозрительно смотреть и высказывать им претензии, атмосфера усугубляется и, в конце концов, становится невыносимой. Но если ты с ними приветлив и открыт, атмосфера восстанавливается и становится безмятежной. Овладев таким правилом можно было бы жить в этом мире и не тужить. Но есть одно «но». В нём нельзя скрыть свою сущность. Она наружи и у всех на виду.
Ты не сможешь проецировать радость или любовь, если в тебе сгустки ненависти или горя. Поэтому нужно оставаться в том обличие, какое у тебя есть, всё равно другим быть ты не сможешь. Из этого состояния, в котором ты находишься, тебе придётся двигаться либо вверх к положительным эмоциям, либо вниз к отрицательным. Хотя «эмоции» здесь неправильное слово. Нужно было, наверное, сказать к состоянию крайней тревоги или светлого покоя. «Верх и низ» тоже условные понятия, - в нашем измерении невозможно сказать по-другому. Далее. Тебя сразу узнают, что ты за птица. Здесь, пожалуй, самое сложное, чтобы объяснить. По какой-то причине, ты не вовлекаешься в процесс, а наблюдаешь. Каждый что-то делает, каждый чем-то занят, а ты стоишь и наблюдаешь. Тебе улыбаются, с тобой разговаривают, но, как бы, не держат тебя за своего. Ты, конечно, путешествуешь, дивишься увиденным, но мыслей-то больших у тебя нет. Всё, как бы, и так понятно. И вот наступает такой момент, когда ты о чём-то хочешь вспомнить, но не можешь. В это мгновение всё, что было вокруг тебя исчезает, и ты имеешь дело только с самим собой. Потом приходишь в себя и видишь вдруг пустую комнату, зеркало и своё отображение в нём. Ощущения себя в теле, - как в тяжёлом и неудобном скафандре. Постепенно, а не сразу входишь в ум, то есть, начинаешь соображать кто ты, где ты, и как долго отсутствовал.
Так, глядя в зеркало, я исчезал несколько раз, пока не исчез всерьёз и надолго.
Это случилось ночью, когда я направлялся от друзей к себе домой и переходил железнодорожные пути. Я посмотрел на святящий фонарь на столбе и оказался не в другом мире, а в другой эпохе.
Я стою на каменистой дороге, которая спускалась с горы. Внизу селение с одноэтажными допотопными строениями и черепичными крышами. Повсюду очень скудная растительность: кустарники, редкая травка и по нескольку деревьев возле домов.
На меня с горы двигался то ли мул, то ли ишак с поклажей на спине, в общем, я не разбираюсь в таких животных. С ним рядом шла девушка лет 18-20. На голове у неё был белый чепчик и довольно длинное и широкое тёмно-коричневое платье. Она с таким удивлением на меня смотрела, что, казалось, её глаза выпрыгнут из орбит. Поравнявшись со мной, она ко мне обратилась. Наверное, это был испанский язык, или португальский, или итальянский… не знаю. Я передёрнул плечами:
- Ай доунт ноу.
Она озадачено на меня посмотрела и ускоренным шагом продолжила спускаться вниз. А мне что оставалось делать? Я пошёл за ней. Жарило солнце, и я захотел пить. Я остановился недалеко у дома, во двор которого девушка завела своего осла. Оттуда стали доноситься голоса. Потом вышла она и, очевидно, её отец. Мужчина был в белой, но замусоленной рубахе и чёрных штанах. Ему было, примерно, под пятьдесят.
Чёрная кудрявая шевелюра и усы делали его неприступным. Он подошёл ко мне и что-то спросил. Я, естественно, ничего не понял и что-то ответил. По моим высохшим губам, он, наверное, догадался, что я хочу пить и пригласил меня в дом. В доме было прохладно и пахло приправами. Вода была тем, чего я желал больше всего на свете. Напившись вволю, я спросил разрешения сесть. Меня разглядывали, особенно мою одежду. Вскоре посмотреть на меня стали приходить все, кому не лень, от мала до велика. На самом деле, я не хочу говорить о том, что потом со мной происходило. Этот жизненный отрезок я бы с радостью вычеркнул из своей жизни и позабыл, да вот сложно это сделать, когда время от времени кто-нибудь, да и попросит, даже будет умолять рассказать всё, что со мной приключилось тогда, когда я попал во временной портал.
Работу на виноградниках нельзя было расценивать как рабство, я же должен был зарабатывать свой хлеб. Моя постель из соломы и рогожи была в сарае, где стоял осёл. Я даже научился говорить некоторые фразы и слова. Я резал злаки и молотил зерно, давил виноград и сливал всё в бочку. Таскал из ручья воду и выпасал коз. А по ночам уходил на гору и ждал, когда откроется портал, чтобы мне попасть обратно туда, откуда я появился. Друзья! Вы просто не представляете себе, какое бремя отчаянья и тоски я пережил за эти годы! Это было просто невыносимо с самого первого дня и до последнего. За эти несколько лет я ни разу не улыбнулся. Скорбь и страдания были на моём лице, я ходил как неприкаянная мумия, приговорённая к вечному кольцевому движению на этом злосчастном, выжженном куске суши. Изис меня преследовала по пятам. Она была хорошей девушкой, но во мне нельзя было расшевелить никаких чувств ни к Изис, ни к кому-либо ещё. В конце концов, её отец взял две куклы и наглядно мне показал, что нужно делать. Когда я помотал по сторонам головой, он ушёл в дом, а вышел оттуда с ружьём. По этому-то ружью я понял, примерно, в какой век я попал. Однако я знал, что он меня не убьёт, ему, если не мужа для своей дочери, то рабочие руки нужны были позарез. Он меня заставил таскать огромные камни к себе во двор. Он стал меня просто изнурять работой. По ночам я всё равно уходил на гору. Ко мне прибегала Изис и сидела со мной там до самого утра. Иной раз она склоняла свою головку на моё плечо и засыпала. Бедная девушка, зачем я её мучил? Но как нужно было действовать по-другому? Нарожать детей и остаться там на всю жизнь? Если и можно было сдохнуть от скуки, так это только там!
Через какое-то время родители девушки, видя мои страдания, стали ко мне проявлять сочувствие и ещё потому, что Изис стала учить меня молиться. Я, как прилежный ученик, повторял за ней слова, которые не понимал, но этого было достаточно, чтобы снять с меня всякие подозрения и относиться ко мне с пониманием и сочувствием. Вместо того чтобы ко мне привыкнуть и не замечать «беглого путника», - так они, наверное, решили, - Изис всё сильнее ко мне привязывалась. Она ухаживала за мной как за ребёнком, неотступно следовала и делала всю мою работу вместе со мной. Отец хмуро наблюдал за дочерью, но так как он её больше жизни любил, - молчал. По ночам на горе она могла очень долго смотреть мне в глаза. Это был, пожалуй, единственный способ единения со мной, не считая крепких продолжительных объятий и поцелуев, которыми она время от времени осыпала моё лицо. Однажды я слёг. Со мной приключился жар. Изис не отходила от моего лежбища и поила меня из ложечки. Я побывал там, где меня окружали только печальные лица. Я долго провалялся, а когда поднялся, словно разучился ходить. Бедная Изис! Она меня чуть ли не на руках тащила на эту гору. Там на горе она пела мне песни и танцевала, стараясь хоть как-то развеселить меня. Я был безмерно ей благодарен. Я поцеловал её сбитые о камни ноги, а она разрыдалась у меня на груди. Однажды все в доме пришли в возбуждение. Изис схватила меня за руку и потащила в сторону виноградников. Там было небольшое ущелье, в которое она меня пропихнула и заложила виноградными ветками. Я подчинялся, потому что видел на её лице большой испуг. Из этой трещины образованной в камнях, я наблюдал, как к дому моих хозяев подъехали на лошадях военные. Они кричали, махали руками, потом стали обшаривать округу в поисках беглого преступника. Наконец, слезли с лошадей и стали пить вино. Они перепились и еле унесли ноги. Теперь мне пришлось жить в ущелье и работать только на виноградниках, не показываясь жителям деревни.
Кто-то из местных завистников захотел, чтобы на меня надели кандалы и стали выведывать, кто я на самом деле. Это было жуткое время, которое скрашивал лишь один человек в мире – Изис. По ночам мы сидели с ней на горе и молились. Звёзды сыпались на наши головы. Казалось, ещё чуть-чуть и мы сами окажемся там, и полетим куда-нибудь сгорающими светилами в другие миры. Однажды я так растрогался, что взял Изис на руки и пошёл с ней на вершину горы. Она тихо покоилась на моих руках и, когда я, падая от усталости, сделал на вершине последний шаг, она сказала: «Юра!»
И я очнулся. Вернее, телепортировался. Я стоял в центре города, на меня оборачивались люди. У меня была странная стрижка и странная одежда. Была глубокая осень, а я, словно вышел из театра, где шла репетиция спектакля «Ромео и Джульетта». Меня ещё раз окликнули: "Юра! Неужели это ты? Как ты похудел!"
С каким наслаждением я стал впитывать в себя звуки мегаполиса: гул машин, скрежет тормозов и шуршание асфальта. Я хотел броситься в толпу людей и с наслаждением в ней затеряться.
Моё появление вызвало форменный ажиотаж. Мои родичи, друзья и знакомые успели свыкнуться с мыслью, что я пропал. Несколько месяцев меня не покидало чувство эйфории, что я, наконец-то, в своём портале. О каких-либо дальнейших экспериментах с зеркалами я даже и думать не хотел. Во мне появилось столько созидательной энергии, что я сразу же начал делать успехи, как в бизнесе, так и на личном фронте. И можно было бы мой рассказ на этой позитивной ноте и закончить. Но, к сожалению… или к счастью, он имеет продолжение.
Рассматривая пейзажи разных стран, я наткнулся на нечто знакомое: каменистые горы, виноградники…. А тут вдруг супруга загадочно на меня посмотрела.
- Я давно мечтала поехать в Каталонию. Может, поедем на мой день рождения по туристической визе?
- Какая замечательная идея! Умница ты моя! – и я поцеловал свою любимую супругу. Потому что у меня замечательная жена, самая лучшая женщина в мире!
В Каталонии мы чудесно провели время. В последний день нашего путешествия мы прибились к стайке туристов, следовавших по горным местам, там, где выращиваются знаменитые каталонские сорта винограда.
Наша группа бродила по каменистым возвышенностям, как вдруг я увидел огромную каменную глыбу. Я не мог эту глыбу спутать ни с какой другой, потому что именно около неё, столетия назад, мы с Изис сидели и коротали долгие звёздные ночи, и лишь под утро засыпали. Да, сейчас здесь не каменистая дорога, а гранитные ступеньки, а внизу не убогое селение, а сеть кафешек. Я не мог оторвать взгляд от этого каменного изваяния. Я подошёл к нему вплотную и сел рядом, как завороженный. То же самое сделала и моя жена. Она села рядом со мной и… наши глаза встретились.
Туристическая группа долго стояла и смотрела на мужчину и женщину, которые ни слова не говоря, застыли в нежных объятиях, а по их щекам медленно текли слёзы…