- Можно я с Толиком приду? – спросила тогда мамина приятельница (теперь уже бывшая). Как раз сидела с внуком. Спросила, почти ставя в конце точку, а не вопрос. Естественно, мама сказала: «Ну конечно, можно».
Толику тогда не исполнилось и шести. Не было ещё всех этих наших занятий, моих кроссов по пересечённый местности до их таунхауза и обратно в любую погоду, этого панибратства и обсуждения моей внешности и личной жизни всей семьёй в полном составе на кухне, не было ещё, естественно, моего отказа от Толика.
Я поела, пока горит спичка, и нырнула вслед за Толиком в другую комнату. До чая у нас была своя программа.
*
Я была единственным ребёнком. Не просто единственным ребёнком в семье. Единственном в своём роде. Когда я в белых колготочках танцевала танец снежинки и усаживала барби с кенами на лошадей, моим троюродным братьям и сёстрам было по тридцать с лишним лет.
Я всё делала очень конкретно и быстро – съедала свою порцию оливье, крабового и картошки, пока они говорили первый тост. И всё. Свободна! До мороженого, чая и торта - вечность! Как от добычи первобытным человеком огня до полёта Гагарина в космос.
Максимум что они могли для меня сделать, это включить в соседней комнате что-нибудь про животных. Они почему-то думали, что мне это очень нравится. А мне нравилось про людей, про чувства, про искусство...
Я шла, искала наш пакет с альбомом, фломастерами, Марией-Алисией, её мужем Эдвардом, её партнёром по танцам (и не только) Кевином, подругой Авророй, с которой тайно встречается Эдвард. Одежда, купальники, диван, торшер тоже имелись с собой.
Тут под эпичную музыку неслись табуны диких лошадей, там в другой комнате хохотали и говорили какие-то слова, которые я воспринимала, как сейчас воспринимаю диалект венето.
Иногда, когда я шла в туалет или в ванную, я с надеждой поглядывала в их сторону, не собираются ли ещё чай пить, не достают ли ещё торт. Нет, куда там!
- Она как сделает себе эти уколы, ходит, как будто её отметелили как следует: «Пройдёт, - мол, - пройдёт!» А только пройдёт, их снова делать надо. И когда она с этих уколов красивая ходит вообще непонятно.
- А Оксанка себе серебряные нити вставила…
А за Оксанкой сразу начинался кто-то ещё. И не было этому конца. И нельзя было не то, что станцевать им танец снежинки или ещё кого-нибудь – полслова вставить было нельзя.
Я до сих пор не могу, не умею и не представляю, как можно пять часов сидеть за столом и говорить про чужие подтяжки, губы, зубы… Я ухожу заниматься языками в Duolingo или рисовать. Одни считают, что я просто ограниченная, другие – что я так и не растеряла детскость.
*
И вот, поев на пять секунд быстрее, чем я ем обычно, я увела Толика в другую комнату. Показывала ему свои мягкие игрушки, всё что было у меня на столе и на полках, включила детские песни, достала детские книжки, а ещё мы резались в карты. Нашлась у меня колода с котятами. Ну как «резались»? Играть Толик не умел. Ему просто нравилось бросать свою карту на мою с большим коварством, азартом и озарением в глазах. Видимо, насмотрелся, как в карты играет его дед. Читала ему стихи, сказки, достала с антресоли пищащего резинового крокодила…
Когда вечером в дверь позвонила мать Толика, которая как раз вернулась из торгового центра и заехала к нам, чтобы забрать его домой, произошло неожиданное. Толик уселся в самый дальний угол, прижался к шкафу, затаил дыхание и просто прикинулся ветошью.
Очень расстроился, когда его «нашли». До последнего надеялся, что о нём забудут и он останется у нас.
Ещё у меня есть: "Собственную мать уволила. Маленькие люди, которые дорвались до маленькой власти"