Письмо № 11.
«Наконец мысли мои и чувства стали приходить в порядок и некоторое спокойствие после ужасного переворота, совершившегося во Франции. Не страх и опасение за свою жизнь волновали меня, с этой стороны не было никакой опасности: ни я и никто из наших соотечественников не были оскорблены даже словом.
Но быть зрителем неистовства черни, слышать в продолжение пяти дней беспрестанно дикие крики, возмутительные песни, выстрелы, вопли умирающих, видеть дымящуюся кровь и обезображенные трупы, чье сердце не содрогнулось бы при одном взгляде на подобную картину?! Неожиданность этого ужасного события увеличила его ужас; а к этому еще необходимо присоединился страх за будущее —чем это кончится? К чему это поведет? Многие из русских, особенно дамы, были в отчаянном ужасе, присылали за мной, и я по силе немощи моей преподавал им утешение. Наконец, в Воскресенье (революция кончилась в четверток) мои соотечественники собрались в церковь, как робкие овцы во двор к общему нашему Пастырю; в искаженных страхом и сильными потрясениями чертах начала водворяться надежда и тишина, робкие взоры с теплой молитвой обращены к Спасителю. Как усердно все молились! По окончании обедни я сказал несколько слов для возбуждения упования на Бога и благодарности Ему за спасение, и отслужил молебен Спасителю; молитва присутствующих была самая пламенная, слезы обильно лились из очей молящихся. Какой контраст с днями ужаса! Теперь мои временные прихожане почти все отправились из Парижа, кто в Лондон, кто в Германию, кто, наконец, под тихий родной кров в Россию: многие скорбели, что революция воспрепятствовала им исполнить священную обязанность говенья в Париже.