В которой Темучин, решая, что сюжет пора двигать дальше, устраивает Оле первое Большое Исчезновение, и она во время поисков знакомится с новыми весьма важными (о чём пока не подозревает) персонажами, предметами, местами и одной маленькой яхтой
Несколько следующих дней Темучин Олю не отвлекал, тем более, сам сильно интересовался тем, что она делает. А Оля методично двигалась вдоль выкрашенных стен, сначала отмывая их, потом чертя на высушенной границе тонкую линию, потом закрашивая ее красивой полоской поярче основной краски. Работая, тихонько пела, проголодавшись, вместе шли в кухню, готовили нехитрую еду, которую ела Оля, а Темучин вкушал свои кошачьи консервы и сушку, чтобы после лечь подремать, а проснувшись, присоединиться к хозяйке, которая опять торчала в коридоре, макая в банку с краской маленькую кисть.
- Можно, наверное, трафаретик сделать, - размышляла вслух Оля, - будет быстрее. Но знаешь, пока мне неохота, чтоб быстро. Пусть все идет, как идет, верно? Лучше скажи, ты зачем свою миску уволок на балкон, а? Эдакий сибарит, решил себе пикники устраивать на свежем воздухе?
Темучин промолчал, вернее скрутил хвост непонятной Оле фигурой и посмотрел с выражением. Оля вспомнила сетевое 'сложные щи' и фыркнула, снова принимаясь за работу. Утащенную на балкон миску она вернула обратно, рассказав коту, что не стоит приманивать на чудесное место для отдыха приставучих осенних мух.
Кот, похоже, обидевшись, ушел поспать - на новую деревянную плоскость, улегшись на ней правильнее правильного - по диагонали, задними лапами к стеклу наискосок, а передними, с уложенной на них башкой, к ажурной решетке и стволу платана. А Оля, макая, стряхивая и ведя плавную линию, размышляла. О том, как складывается ее первая неделя в тайных робинзонах.
Мама звонила ещё раз. Доложила о том, что Денисом были поставлены условия для беглянки-жены, и если Раиса Петровна не желает ему рассказать, где прячется Оля, то вот, пусть передаст ей.
- Сказал, две недели тебе дает, чтоб вернулась, значит. А после уже никогда, навсегда, хочешь, подавай на развод, он с бумажками возиться не будет.
По голосу мамы никак не скажешь, отметила Оля, что она и дальше готова защищать правильного зятя, и не удержалась, подколола:
- Что, уже не будешь на меня кидаться 'обидела бедного мальчика'?
Раиса Петровна вздохнула, зашуршав в телефоне.
- Чему радуешься, не пойму. Тебе тридцать шесть уже. Дитёв не нарожали, ладно, сейчас и не поймешь, надо ли дети-то, такая дикая жизнь. Но ты в зеркало б смотрела, я не в обиду, но Оленька, думаешь, мужики прям сбегутся тебя на части рвать?
- Думаешь, мне надо, чтоб на части?
- Да один-то нужен! - в голосе мамы звучала такая уверенность, что Оля передёрнулась, понимая - не объяснить. И - не стала.
- А что касаемо Дениса. Твоего. Что-то он быстро как-то все порешал. Молчи, дай сказать, а то снова кинешься защищать со всех сторон.
Я??? - Хотела поразиться Оля, но снова промолчала, вдруг понимая, что да, так и бывало раньше. Все материны претензии она списывала на обычную, давно уже растасканную по анекдотам взаимную неприязнь тёщеньки и зятя. Пусть хоть сейчас выговорится.
- У него точно кто-то есть.
- Ма-ма!
- Сказала - молчи! Ты как была дурочкой, так и остаёшься. Наивная ты, Олюшка, это чистая правда, с детства такая. Да я не ругаюсь, я ж тебя люблю, носатик мой. Так вот, выгодно ему, чтоб ты сама выбрыкнула, с дома сбежала, а он значит, беленький и чистенький. На людях пострадает и вытащит свою новую, как ото кролика из кармана.
- Из шляпы.
- Что?
- Кролика - из шляпы. Фокусник.
- Да какая разница! Вот посмотришь!
- Мам, - примиряюще сказала Оля после тяжелой паузы, - ну даже если так. Мне и лучше. Ну не могу я дальше с ним жить. Я больше всего боялась, что он искать меня начнет. Приставать. У меня уже нет сил никаких, понимаешь? А не будет, вот и прекрасно.
Она хотела и дальше сказать, но вовремя остановилась. Помня о том, как смотрел, оглядывал, любуясь, как целовал, и держал её руку, поднося к лицу и трогая губами кончики пальцев - по очереди, легчайшими касаниями, а она думала при этом - ну любит же, видно, что любит... - Оля хотела сказать, что самый большой её страх - причинить ему страдания. Даже не потому что любит она, а как раз потому что он любит, ну пусть как умеет, и обрушится его мир. А она не любила причинять боль, никому, а уж тем более рушить миры.
Но мгновенно представила себе, как мама закатит глаза и фыркнет, и благоразумно воздержалась. Да пусть она там думает себе, что хочет, главное и это такая приятная неожиданность, мать ее практически поддержала и не стала беспрерывно проедать мозги и причитать. Хотя наверняка припомнит не раз и не два, но мы же не будем с ней вместе жить, успокоила себя Оля, так что - пусть.
Тут подоспели мысли о том, а как она вообще собирается дальше жить, и где. И Оля решила прерваться, чтоб не расписать стены кривыми каракулями. Тем более, у неё есть прекрасное место для отдыха, и она может, сидя там и опираясь на боковую стену спиной, вытянуть усталые ноги, распечатать купленную пачку сигарет и выкурить одну, не прячась и не выслушивая сентенции Дениса и не отворачиваясь от его брезгливой физиономии. Хотя она давно уже не видела его реакции на её нечастое курение, потому что курила украдкой, сидя зимой в парке на ледяной лавочке или дома, стоя на табуретке перед форточкой.
- А весь дым лез обратно в комнату, - пробормотала, усаживаясь на подоконник боком к стеклу. И нафиг про это, а лучше надо подумать, что стенка колючая и хорошо бы сюда приспособить что-то, для спины, в общем.
Через день, когда они болтали по телефону с Лориком, она пересказала подруге мамины прогнозы, заранее усмехаясь. Но та, к её удивлению, отнеслась к ним совершенно серьёзно.
- Я тоже так подумала. Знаешь, я твоего Дениса и видела пару раз, но уж такой он лощёный, такой - цены не сложит. Ты меня, Олька, извини, но любил бы, оборвал все телефоны. Раиса Петровна ему, наверное, мой тоже дала. А шото не звонит, в трубку не рыдает.
- У него сложный характер, - Оля сказала и подумала, наверное, покраснели щеки, так по-детски звучит оправдалочка.
- Угу. Уж такие мы цацы... Да между прочим...
- Подожди. Как не виделись? Получается, мы никогда вместе? Даже давно вот?
- Никогда, - с удовольствием подтвердила Лорик, жуя что-то и прокашливаясь, - когда свадьба у вас, мы ж уезжали, а как вернулись в Южак жить, ты уже такая семейная вся, ну и я вертелась тут, как помело. Вроде как собирались, помнишь, ты к нам с Мишкой в гости пришла разок. И на крестинах была. А потом всё, мы с тобой, считай, несколько лет вообще не общались.
Оля молчала. Последние несколько лет она не общалась не только с Лориком. Оказывается, выйдя замуж за Дениса, она растеряла тех немногих друзей, с которыми ей было интересно. Их место заняли корпоративы да пикники с нужными людьми. Нужными Денису. Позже она туда ходить перестала, а муж не слишком и расстраивался.
- Что?
- Я говорю, вот прикольно будет, если у него и правда, любовница.
Лорик снова закашлялась.
- Блин. Ты меня уморишь, Краевская. Тебе прикольно? Другая б локти грызла и рычала шо медведь. А? Ну, может, ты и права, так оно и лучше. Слу-ушай... а давай его выведем, на чистую воду? Не знаю я как, надо подумать.
- Лорик, перестань. И вообще, давай о другом о чём. Не хочу я про него.
- Между прочим, - без перехода сообщила Лорик, - там в кухне, где дурной балкон, если посмотреть между веток, за перекрёсток и за дорогу, там виден забор. Жестяной. А за забором, там кусок берега, причалы старые. Вот.
- И что? - Оля была несколько сбита с толку.
- Вода, - подсказала Лорик, - там лесенка есть, чтобы купаться. А мало кто знает, все прут на набережную аж в самый конец, ну, на водную станцию еще. А тут под боком, считай. В тапках перебежала и нырк. В воду. Пока тепло ещё.
- Спасибо, - Оля рассмеялась, - надо сходить на разведку. Но купаться? Там же вокруг корабли, железо, не сильно вода чистая.
- На неё, значит, не выведем козла, - подвела итог Лорик и вместе они засмеялись.
Ночью Оля внезапно проснулась, открыла глаза, приподняв голову. И уперлась взглядом в чей-то посторонний взгляд. Чьи-то глаза смотрели на нее из-за оконного стекла, а вокруг медленно мельтешили зубчатые лиственные тени.
Опираясь на локти, она вытянула шею, стараясь не пугаться. Разглядела острые ушки на круглой башке и выдохнула, валясь навзничь.
- Фу. Тима. Ну напугал...
Подняла руку… и нащупала рядом привычную мягкую тяжесть, скользнула пальцами по круглой голове с острыми ушами.
Снова села, очень резко, придерживая кота, который недовольно муркнул, выпутываясь из рук.
За стеклом помахивали ей листья, проницаясь ночным светом жёлтого фонаря, кидали в комнату живые тени. Приснилось? Когда? То есть, вот только что спала, а потом сразу проснулась?
Не отводя взгляда от окна, хотела лечь снова, но вместо этого встала, отпихивая спящего кота на край раскладушки, подошла к балконной двери, приоткрыла, разглядывая просторную деревянную плоскость. Пустую. Зато на плетёном коврике белела котовья мисочка с остатками корма. Да что за...
Оля подняла миску, прошла через комнату и коридор в кухню, установила на место - возле стены, где стояла ещё одна, и глубокая плошка с водой. Привычно поменяла воду. Сходила в туалет, вернувшись, снова легла. Темучин тут же взошёл на грудь, потоптался, мурлыкая всё громче, потом упал, придвигая голову к её подбородку. И мурлыканье стало стихать - почти заснул.
- Ты мне это, - строго сказала Оля, задумываясь, как сформулировать, - порядки свои не наводи, в общем. Мало того, что второй горшок теперь под ногами путается, угол тебя, видите ли, не устроил, так ты ещё трапезничать будешь на балконе? Забыл, кто в доме хозяин?
Кот приподнял голову и уставился ей в глаза своими - огромными, бездонными в полумраке.
Та усмехнулась. Вопрос, что называется, риторический. Денис беспрерывно брюзжал по поводу того, как неподобающе ведет себя кот и предрекал, разбалует его Ольга, ведь сядет на шею и лапы свесит. Насчёт хозяина в доме - это как раз его, Дениса, речи. А ей, наоборот, интересно, что будет-то, если в самом деле позволить коту распоряжаться своей жизнью так же, как распоряжаются своими жизнями люди. Неужто сядет и лапы свесит? Или начнется что-то совсем другое?
Закрыв глаза и почёсывая Темучину мохнатую шею, она подумала и дальше, с саркастической печалью: пустые размышлизмы, Краевская, много ты видела людей, которые вольны распоряжаться своей жизнью? Вечно за них распоряжается кто-то другой. Или - обстоятельства.
Это было уже совсем грустно. Но зато, подумала она дальше, почти засыпая, и у меня, и у кота сейчас такой период в жизни, когда мы можем попробовать. Распорядиться. Она уж точно. А за кота страшно, вдруг он надумает прыгнуть с балкона или убежать в двери. Нужно ему совсем доверять, но это страшнее страшного, и вдруг окажется, что она совсем дура - надумала себе волшебных сказочек. А бедный кот пострадает. Или вот, нажрётся копченой скумбрии, которую ему нельзя, и откажут почки. И так далее. Нет, насчёт кота Оля не была так уверена. Да и насчёт себя тоже. Кончится ремонт, придется искать работу, а ещё искать, где жить. И как часто бывает, и с ней тоже было так - если возникнет на жизненном пути мужчина, человек, который возьмет на себя ответственность позаботиться, захочет распорядиться её жизнью, то велик соблазн уложить ему на плечо голову и согласиться. Как делают очень многие женщины.
Мысли бродили в сонной голове, и Оля путала их с тенями подсушенных листьев, а временами они становились бульканьем воды в старых трубах старого дома или превращались в мягкое ворочанье кота, который сполз и улегся рядом, привалившись к её боку. Позже, знала Оля, ему станет жарко и Темучин спрыгнет на пол, развалится там, скорее всего на спине, растопырив лапы и показывая всему миру незащищённый живот. От этого и ещё от того, как он сует морду в согнутую ладошку, бодает, показывая ей - я тебе доверяю, видишь, глаза закрыты, уши не слышат - у неё всегда таяло сердце, и она преисполнялась безмерного удивления перед этим всем, таким, казалось бы нехитрым. Вот мой зверь. Пришел показать, как он меня любит и как ему со мной хорошо. И делает это так часто, как получается, то есть, постоянно. Мы вот так не умеем...
Сквозь сон она услышала мягкий прыжок, улыбнулась, готовясь улечься поудобнее. И проснулась от резкого звука.
Села снова, распахивая глаза в не тёмную из-за фонаря, но, тем не менее, ночную темноту. Балконная дверь стояла открытая нараспашку. А кот...
Она быстро обвела глазами почти пустую комнату с парой тумбочек у стены, могучим старым шкафом в углу и с протянутой через пустоту веревкой - на неё Оля вешала полотенца и снятую одежду. Кота - нет!
- Темучин? Тима?
Через секунду она уже выскочила на балкон, с колотящимся сердцем ругая себя за прекраснодушные решения. Тоже мне, позволить коту. Все позволить. Идиотка!
- Тимочка!
Свешиваясь с перил, покыскала, шаря глазами по толстому стволу и тяжёлым веткам, пытаясь рассмотреть хоть что-то в мешанине листьев и их теней. Вдруг он прыгнул и сидит там, напротив?
За ее спиной вроде бы послышался шорох, и Оля рванулась с балкона в комнату, включая свет, помчалась по коридору, и там тоже щёлкая выключателем. Разорваться? Нужно быть на балконе, а вдруг он... Но может он просто ушёл в кухню? Или прячется среди мебели в другой комнате? А там даже лампочку она ещё не вкрутила, балда такая.
Шарахаясь по всем углам и закоулкам большой старой квартиры, Оля кричала «кыс-кыс», одновременно поворачивая голову ухом к распахнутой балконной двери. И понимала, да начхать коту на её зов, он и на своё имя-то не всегда откликается. Приходит, когда захочет сам.
Квартира отвечала ей пустотой, ярким светом лампочек, чёрными дырами дверных проемов там, где ламп не было. И урчанием старого холодильника.
На ходу влезая в шорты, Оля проскочила кухню, упёрлась руками в подоконник, заглядывая на уголок балкона. И замерла. Не там, а за ажурными перилами, да что перила, за пустым ночным перекрёстком, на котором бело-лунно мигал ночной ещё светофор, двигалась к блестящему жестяному забору маленькая тёмная крошка.
Руки запутались в футболке, ключ никак не хотел поворачиваться в замке. Сбегая по холодным пыльным ступеням, поняла - не успела обуться, да и фиг с этим. Медленно чавкнула за спиной железная дверь подъезда и Оля помчалась изо всех сил, сжимая в кулаке неудобные ключи.
Босые ноги прошлёпали все ещё теплый асфальт перекрестка, а дорога к забору, такая обманчиво коротенькая сверху, все удлинялась, расползаясь на множество отрезочков: тротуар за светофором, колючая комочками глины тропинка вдоль городской клумбы, боковая дорога к маленькому парку с детскими карусельками, кованая решетка вдоль этого парка. Да где же этот забор!
Оля выскочила на открытую автостоянку, пробежала в самую середину, миновав парочку спящих туристических автобусов. Застыла на полминуты, тяжело дыша и оглядываясь.
Темнота кончилась. Предутренний сумрак выкрасил всё в серые и стальные оттенки, разбавленные жиденьким светом непогашенных ещё фонарей. Слева - просторный проезд, справа - глухой забор новостройки. А перед Олей, в трех десятках шагов - такой же забор, но с выломанной секцией, за которой клонились, как в рамке, лохматые метёлки тростника и еле заметно розовело небо. И - никакого кота поблизости.
- Тима?
Оля ещё раз огляделась, присела на корточки, чтобы заглянуть под автобусы - вдруг он за колесом, притаился. А вдруг всё же - умотал в эту дыру?
Выпрямилась. Решив, побежала к пролому в заборе, который неумолчно напевал что-то, стукаясь тонкими жестяными листами на стыках, под налетающим утренним бризом.
Кошачий силуэт она увидела сразу. И помчалась вперёд, по широкой колее между зарослями тростника, в которых прятались развалины старых домишек. Там впереди лежала вода, ещё без блеска, как матовое полотно шёлка, и по нижнему краю на нем - силуэты причальных тумб, какие-то железные прутья, перильца, наверное, над лесенкой к воде. И правее, где в полотно вдавался прямоугольник плавучего пирса, торчали легчайшие мачты небольшого судёнышка. К которому приближался маленький звериный силуэт с высоко задранным хвостом.
- Темучин! - заорала Оля.
С территории стройки взлаяла собака, загрохотав цепью, ее поддержала вторая. Оля бежала мимо, работая локтями. И возле маленькой яхты, которая, оказывается, не пришвартована, а возвышалась над бетонным берегом, поставленная на деревянные основания, остановилась, словно наткнулась на ещё один забор.
Солнца пока не было, но свет становился сильнее, стальные оттенки - ярче, и в них уже различались цвета. Рыжие и жёлтые пятна на облезлых бортах яхточки, чёрные буквы названия на борту, зелёные кущи тростника сбоку. И - пепельно-серая кошка, которая, на глазах у Оли плавно взлетев на высокий борт, уселась там, рядом с узким трапиком и уставилась на преследовательницу с выражением холодного высокомерия на светлой морде с белыми усами.
Внутри яхты загремело. Но ещё перед тем, как из салона выбрался человек, Оля выкрикнула кошке что-то обидное, повернулась и побежала обратно, сжимая кулаки и всхлипывая.
Кот, билось у нее в голове в такт шагам, ну ладно тебе, кот, всего лишь кот. Кот-кот-кот. Ведь не первый твой кот. И не первого теряешь. Кота. Ко-та. В детстве, помнишь, маленькая была, рыдала...
Светофор на перекрёстке уже работал, и Оля, не заметив, прошлёпала на зеленый, а из пары машин на нее смотрели водители, провожая глазами. Молодая женщина, босая, с растрепанными тёмными волосами над белым страдальческим лицом, кулаки сжаты, глаза ничего вокруг не видят.
Всего-лишь-кот...
Замолчи! Он не мог! Нельзя так вот, он всё равно где-то. И можно искать же. А вдруг под деревом... или...
В голове развертывалась лента, как кинопленка из множества кадров, на каждом - Темучин где-то. Без неё. И нужно скорее, потому что нельзя, чтобы он, с его мягким пузом вверх и с его ласковой мордой, которую он ей в ладонь. Нельзя, чтобы он без неё и боялся.
- К-кладовка, - заикаясь, сказала себе Оля, обходя платан, в то время, как небо с левой его стороны наливалось алым, - не посмотрела.
Наверняка. Он точно - в кладовке. Спит там.
Она прислонилась к пятнистому стволу, вдохнула прерывисто, хотя вроде и не плакала. Или плакала? Вытерла мокрые щеки ладонью, удивилась - больно. Ключи на колечке.
И решила - ещё раз обойду дерево и стену, и ещё надо проверить квартиру. Блинская серая кошка!
Оля стряхнула с волос упавшую сверху веточку. С головы посыпался сухой лиственный мусор. Она подняла голову на знакомое мурканье.
И почти села, ослабев коленками. Подняла руки, словно воздела их в молитве.
- Тима!!!
Отсюда, снизу, ей была видна только чёрная голова с одной стороны толстой зеленоватой ветки и пушистый хвост, который свешивался с другой стороны.
- Мур, - строго сказал Темучин, потом голова исчезла, замотался маятником хвост, мусор посыпался снова.
- Иди сюда, гад! - Оля протягивала руки, щурясь от падающих веточек, - сволочь косматая. Иди сюда. Ты щас у меня так получишь! Нет, я пошутила. Иди сюда, а?
Хвост тоже исчез, и вдруг сверху на Олю спланировала ветка побольше, чувствительно ударила по макушке, задела обломком скулу и уголок глаза. Оля поперхнулась, плюясь, чтоб не зажевать сунувшийся в рот сухой лист; поймав внезапный подарок, отвела ветку от себя, держа на вытянутых руках - отбросить в сторону.
Пока она разрывалась от мыслей - бежать ли наверх или карабкаться по платану, чтобы изловить кота среди ветвей, одна из тонких веточек отломилась, буквально впихивая в руку какой-то круглый прохладный предмет. А сверху снова муркнул Темучин, и Оля наконец, выдохнула, увидев, что, пока она воевала с веткой, кот перебрался с дерева на балкон и сидел там, очень благоразумно - не на перилах, а на полу, свешивая хвост наружу и посматривая на нее сверху вниз.
- Ну. Ты. У. Меня. Щас, - бормотала она в такт прыжкам по лестнице, сжимая в одной руке ключи, а в другой держа непонятный предмет.
Когда открыла дверь и ворвалась в квартиру, кот и получил, как обещала. Был схвачен на руки, затискан и обцелован со всех сторон. Наказание сопровождалось матерными словами вперемешку с ласковыми прозвищами и обещаниями всяческих кар на паршивую глупую башку любимого прекрасного котика.
(продолжение следует)
