Сергей Васильевич Трикачев
Автобус подвёз нас к лайнеру Ту-134. Пассажиры гурьбой высыпали на перрон. Как обычно водится, такой же массой устремились к расставленному трапу. Сопровождающая отдела перевозок просматривала билеты и пропускала пассажиров вверх к люку самолета. Я не спешил, краснополосый служебный билет был официально зарегистрирован, и толкаться в очереди, да еще в форме, мне казалось излишним.
Ту-134
В-общем, пропустив всех, я размеренно поднялся по трапу, зашел в отсек, отделяющий пассажирский салон от рабочих площадей стюардесс. Поздоровался с проводниками. Одна проводница, пройдя по салону, вернулась со словами:
— А мест свободных уже нет!
«Вот это дела, поиграл в благородство, — подумал я, — так сказать на свою шею!» Решение у бригады созрело быстро.
— Давайте, если не против, сядете на откидное место около пилотской кабины, — сказала старшая бортпроводница.
Устроившись поудобнее, насколько это возможно, и пристегнув привязные ремни, я расположился и приготовился к взлету. Экипаж запустил двигатели, приступил к выруливанию на взлетно-посадочную полосу. Взревели турбины, и самолет помчался по полосе. Взлет показался мне очень энергичным, скорость подъема была метров 30-40 в секунду и отличалась от многих самолетов. Да еще и расположение сиденья было против полета, поэтому меня все время кренило и стаскивало с сиденья. «Да, — подумал я, — воистину «Жеребец!»
На комиссию
Это слово я услышал от командира Ту-134, с которым лежали в стационаре центральной летной экспертной комиссии в Тюмени. Запасшись толстыми книгами, которые при обыкновенном образе жизни бывает трудно одолеть, я прилетел туда на обследование. Попав в стационар, первое, что делали все поступившие, массово бросали курить, невзирая на поставленные диагнозы. Да, надо сказать, и медики не особо баловали курящих. Место их обитания было около чердачного окна на площадке последнего этажа стационара.
В палате нас было 5 человек. При первом знакомстве выяснилось, что старейшим из нас оказался командир Ту-134 из Челябинска. Опыт пребывания здесь у него был солидный — годы и возраст делали свое дело по разрушению здоровья. Естественно, все друг с другом перезнакомились и начали входить в процесс прохождения специалистов.
Процесс пошел
Как обычно, вечером приходила медсестра и выдавала план обследования на следующий день. Высказывала рекомендации и требования, если была необходимость. Так, если надо было сдавать анализы, то, следовательно, не надо было перед этим завтракать. Четверо из нас неукоснительно выполняли эти предписания — цель наша заключалась в том, чтобы быстрее пройти все кабинеты, получить положительное заключение и умчаться подальше от этого заведения. А наш «почтенный» коллега зачастую забывал об этих рекомендациях, особо никуда не спешил, оттягивая все процессы обследования. Частенько переодевался в гардеробе в валеночки и, накинув «бушлат», ходил прогуливаться по территории или в магазинчик для добавки питания, не забывая, впрочем, всякий раз спросить нас, не надо ли кому чего купить.
Вечерами он вспоминал, как в былые годы лежал в стационаре, кажется, в Куйбышеве, и что там творилось в выходные, то есть в субботу и воскресенье. Когда врачи были на выходных, выход в город особо не ограничивался, и многие в эти дни проходили лечение с «нагрузкой» на сердце и печень. Было очевидно, что его задача — отлежать ровно 15 дней и не «гнать лошадей». Да и по рассказам было понятно, что дома его ждали неугомонные внуки, возрастные дети, живущие с ним, и ворчливая бабушка, подсматривающая за состоянием вечного небесного скитальца.
Рассказывая о полетах на Як-12 , Ан-2 , Ли-2 , Ил-14 , он теребил свою память, извлекая из неё всю историю нашей славной авиации. Вкратце останавливаясь на самолетах Ту-104 и Ил-18, он в итоге неизменно приходил к последнему детищу, которым он управлял, самолету Ту-134, и, слегка покряхтывая и вороша в голове воспоминания, восторженно произносил это незабвенное слово: «Жеребец!»
Вертолет — это не самолет!
Мы искоса подсматривали за его выражением лица, как бы оценивая рассказанное. В то время я, как бы перенеся себя в экипаж нашего «сподвижника» и представляя его на рабочем кресле, в силу, может, своей необъективности, проговаривал про себя: «Да, сложновато работать в таком экипаже, при такой медлительности, рассудительности и заторможенности! Хотя… это же самолеты. Взлет, набор высоты, разворот на заданный курс . Перелет часа три, посадка. Да и нельзя же сравнивать с полетами на вертолетах. По 10-20 , а то и 50 посадок в тундре на площадках с буровыми вышками. Ежесекундное принятие решения в неординарных ситуациях, когда пот по спине скатывается на чашку сиденья! Да и редко когда кто-то летал до шестидесяти лет. Сорок пять — и уходили на отдых, а бывало и в тридцать два, в тридцать три…».
По мере прохождения специалистов всё больше нашего брата появлялось с улыбкой на лицах. Несколько плотнее становилась очередь в курилку, под интересные и забавные рассказы о жизни одна сигарета прикуривалась от другой…
И вот где таилась погибель его...
В тот день с утра надо было проходить велоэргометр, то есть кардиограмму, под нагрузкой. Сидим втроем в очереди в кабинет, гнетут пугающая неизбежность и неизвестность процедуры. Вдруг открывается дверь, и из кабинета со словами: «Ребята! Помогите поднять пациента!» — выбегает врач... Мы забегаем в кабинет, на полу лежит обследуемый, весь окутанный проводами. Поднимаем его и укладываем на кушетку. Он открывает глаза и что-то проговаривает. Доктор сидит за столом и всматривается в ленту работающего осциллографа. Медленно выползают линии с разными амплитудами и углами.
— А я уже начал заключение ему писать, всё нормально было, а на тебе, вдруг падать начал! Спасибо мужики! – объяснил нам ситуацию врач.
Мы вышли в коридор, присели на стулья. От некоторого волнения сердце немного поколачивалось, и, думаю, не только у меня! В кабинет прошли еще два сотрудника… Минуты через три открылась дверь. Подхватив нашего коллегу под руки, они начали выводить его из кабинета. Тот посмотрел на нас, сидящих в очереди, и вымолвил с натуженной улыбкой:
— И-и-и-и-и вот, где таилась погибель моя!
А я прошел. Тогда
Следующим была моя очередь. Бодренько, с улыбкой, захожу в кабинет. Сверяем с врачом мои данные, усаживаюсь в кресло «велосипеда». Доктор устанавливает датчики по всему телу, поправляет провода, идущие к аппарату. Усаживается за стол и, слегка улыбаясь, произносит:
— Не упадёшь?
— Да попробую удержаться в седле, — отвечаю я.
Задает мне параметры скорости на «спидометре», я откручиваю педалями километры, положенные на час.
— Спускайся и ложись на кушетку, — командует «тренер».
Сняв показания в лежачем положении, просматривает выбегающую ленту… Я настороженно жду приговор.
— Нормально, еще поработаешь без ограничений, давай, снимаем датчики и… следующего приглашай!
Выхожу из кабинета, передаю эстафету другому обследуемому. Так, еще один кабинет пройден, осталось немного и не особо значимых. Наверное, уложусь в десяток дней.
Перед заходом в палату иду на лестницу к так называемому «костру». Там уже обсуждают произошедшее в кабинете функциональной диагностики, по рассказу понимаю, что произошло это с командиром из Тобольского отряда, и его отправили на дополнительное обследование, на электроэнцефалограмму головного мозга. Это к «бабке не ходи» – спишут. «Точно, спишут», — выдыхая дым, вторит почти вся кампания.
«Забыл...». Нет, не тот случай
Прихожу в свою палату, медсестра отчитывает нашего ветерана-"жеребца"!
— Ну, опять позавтракали, а анализы на сахарную кривую надо натощак! Сколько вам напоминаешь, напоминаешь, а вы все забываете!
Наш ветеран извиняюще кивает. Я улыбаюсь, слово «забываете», вероятно, не подходит к этому случаю… Здесь больше напрашивается выражение: «А куда спешить? Годы, преклонный возраст, желаемая размеренность бытия и душевный покой. Да и понимание, что всё когда-то заканчивается. В работе, в быту, в этой вечной жизненной суете и даже в романтике голубого неба! Остаются воспоминания, и среди них - самым ярким образом заключительной части это восторженное выражение:
— ЖЕРЕБЕЦ!
Вот и мне пришла пора сдирать подковы...
…Между тем, бочину моего туловища стало подмораживать! Куржак все сильнее выступал через уплотнение двери, и я попросил какой-нибудь плед для «сугрева». Стюардесса с пониманием отнеслась к просьбе, ей ли не знать коварства этого места сиденья.
В это время раздался голос командира:
— Полет проходит на высоте 10 000 метров, температура за бортом — 51 градус.
«А если бы летели над экватором? — подумал я, — вообще бы пришлось обкладывать эту зону поролоновыми подушками. С такими перелетами и снова на ЦЛЭК попадешь!» А не голос ли это моего соседа по палате?
Да нет, это уже я оформляю пенсион, а тот был почти в два раза старше меня... Наверное, рассказывает уже правнукам, как бороздил пятый океан, а не лежал на диване, обложенный сказками!