В первой части размышлений об особенностях перевода Вера Полищук рассказывала об опыте перевода повести Дэвида Алмонда "Тайное сердце". В этой части речь идет не только о "Тайном сердце", но и о новом переводе повести Луиса Сашара "Мальчик с последней парты".
Совсем другое дело – произведения Луиса Сашара. «Мальчик с последней парты» – ровная история, без подтекстов и аллюзий. Да и героя не сказать, чтобы травят: он не вписывается в группу, да, с ним не хотят играть. Сама подача мне кажется несколько дидактичной: эдакая инструкция в духе «что делать, если». Это, кстати, не плохо: нужны и такие «лобовые» произведения, для чтения которых не требуется интеллектуального напряжения. Чем еще мне эта история нравится, так это отражением конфликта между школой и родителями. Когда школа настаивает на том, чтобы Брэдли (так зовут главного героя) посещал школьного психолога, родители сопротивляются этому. Ситуация написана с натуры: многие родители во всех странах не доверяют школьным психологам и считают, что общение ребенка с психологом – «вынесение сора из избы», а это ведь совершенно не так. И замечательно, если книга Сашара переубедит кого-то из родителей. Кроме того, в «Мальчике…» есть очень милые эпизоды, например, игры Брэдли с игрушками как способ проживания стресса, диалоги хорошие, мама симпатичная, психолог Карла придумала отличный ход с рисунком, изображающим монстра – отражением какой-то грани «Я» мальчика.
Алмонд, конечно, менее рационален и больше действует на эмоции. Он вообще пишет более сложные произведения, но он и ориентируется на возраст немного постарше, чем читатель Сашара. Более того, в его книгах есть слои, которые способен уловить только взрослый читатель – я о них расскажу чуть позже.
Основная сложность в работе над переводами произведений и Алмонда, и Сашара - это не просто поймать верный тон, но и придать языку книги «легкое дыхание» на русском, избежать буквализма и калек. Детская речь должна звучать живо и естественно, да и взрослая тоже. Школьные дразнилки, разница между речью учителей и родителей, хулиганов и заучек – все это тонкие нюансы, над которыми интересно ломать голову. Например, у Алмонда в число персонажей входят силач-иностранец из бродячего цирка и громила-хулиган из провинциального городка. Ясно, что каждый должен говорить на свой лад. Когда громила Джофф ухаживает за мамой главного героя, нужно передать отвращение мальчика к этому неприятному типу. Порой это можно сделать за счет одного-двух эпитетов, например, так: «Джофф сложил крепкие руки на груди. Ласково улыбнулся. Обшарил ее всю глазами, потом облизнул губы. — Замолви за меня словечко, сынок, — сказал он мальчику. — Больно уж мамуля у тебя аппетитная». Тут ключевую роль играет именно слово «аппетитная» - сразу ясно, как непрошеный кандидат в отчимы относится к маме мальчика и что собой представляет. И всегда учитываешь контекст книги: я уже знала, что именно этот персонаж поведет мальчика в поход и на охоту, убьет пантеру, - Джофф и сам двуногий хищник.
Или вот однокашники дразнят одиночку Джо, приделывая к его фамилии обидные слова. Значит, нужно зарифмовать, и получается так: «— Малони-Одинони, Малони-Придуркони, Малони-не-Нужнони, — наперебой распевали они. — Ну, Придуркони, праздничек у тебя! Малони-Чудакони, глянь, твоя родня пожаловала!» А когда мама поет Джо колыбельную, моя задача не просто перевести смысл песенки, но сделать так, чтобы ее можно было петь. Более того, это колыбельная-потешка: она рассчитана на то, чтобы ее не просто петь, а играть с ребенком, который повторяет жесты мамы. Несколько строф – а задач много!
Если птичкой был бы я
и в небе жил,
Вот как крыльями махал бы
и кружил.
Если кошкой был бы я,
у огня дремал,
Вот как лапкой я бы нос
умывал…
Важно также соблюсти баланс: ярко-слэнговые слова быстро устаревают, то, что дети говорят сегодня, будет уже непонятно завтра. Но и сленг гимназистов начала ХХ века современному читателю непонятен. Поэтому приходится балансировать между словами, которые могут показаться старомодными, и теми, которые в ходу только совсем недавно. Современный ребенок скажет «ерунда», но не «галиматья», это слово старомодное, из Диккенса, вот при переводе книги, где действие происходит в 19 веке, оно пригодится. При переводе Сашара я советовалась насчет речи младшеклассников со своим редактором – мамой двоих мальчиков школьного возраста. Это очень помогало: есть какие-то словечки, которые живут долго, например, «круто» дети говорили и десять лет назад, и сейчас, значит, оно пустило в языке крепкие корни.
Есть и другая общая трудность: как быть с авторскими «ошибками»? И если у Сашара в «Мальчике…» непрописанный бэкграунд Брэдли можно счесть логическим недочетом, то как быть с эпизодом у Алмонда, где герой глотает косточку? Приходится постараться, чтоб сместить акценты, завуалировать. Кстати, я очень часто подмечаю, что в англоязычной литературе, и не только детской, роль редактора в привычном нам понимании отсутствует: там, где, на мой взгляд, редактору стоило сказать автору, что тут бы надо доработать, это сделано не было. Нередко получаются сыроватые тексты, логические нестыковки, и все «реставрационные работы» уже ложатся на плечи русского переводчика, ведь за книгу душа болит.
Когда речь идет о нестыковках, ляпах, исправление которых влечет за собой, как снежный ком, еще большую путаницу, то приходится оставлять как есть и готовиться к негативным отзывам, где на орехи скорее достанется переводчику, а не автору. Но, к счастью, таких нестыковок не было ни в «Мальчике с последней парты», ни в «Тайном сердце».
Сашаровский «Мальчик…» ‒ это произведение на один раз, конечно, но оно довольно терапевтично, когда ребенок оказывается в ситуации изоляции, будучи внутри коллектива. Можно, наверное, назвать это произведение беллетризованной методичкой. Родители главного героя вполне хорошие люди. Отвергаемый коллективом ребенок есть почти в каждом детском коллективе, и предположить, что происходит в душе такого ребенка, можно с помощью «Мальчика…». Книга буквально напичкана рекомендациями и подсказками как для ребенка, так и для взрослого. В некотором смысле он автор своего рода советской американской литературы, другими словами, Сашар очень хорошо понимается нашими родителями. Такой «Витя Малеев в школе и дома»: такая литература должна быть.
Другое дело Алмонд: буйная фантазия, оригинальная, интересная стилистика, текст часто сравним с отличной операторской работой, автор не скатывается в дидактику. Финальный эпизод «Тайного сердца» светлый: к герою приходят жители этого затухающего городка, приводят своих маленьких детей, главный герой вместе со своей подружкой-акробаткой этих малышей развлекают, что-то интересное для них придумывают. В произведении нет никаких советов, как вписать необычного ребенка в социум, напротив, Джо, главный герой, отлично справляется с тем, чтобы сохранить себя таким, какой он есть, находит своих по духу и таким образом остается яркой индивидуальностью.
Алмонд потрясающий стилист, у него прекрасный литературный язык – описания природы, цирка, видений Джо завораживают. В текстах Алмонда есть магия, это настоящая поэзия в прозе. Может быть, автор, добавляя в текст брутальности, заземляет его. Наверное, можно сказать, что противопоставление ярмарки – затухающему городку, мальчика-героя «Тайного сердца» – обывателям, – это романтизм на современный лад. И тут я бы посоветовала тем, кому интересен анализ произведений, работы Михаила Вайскопфа. Судите сами: Джо приходит в цирк, где девочка-цыганка учит его работать на трапеции, и не только летать физически, но воспарить, освободиться душой. Девочка предлагает Джо снять его тяжелые ботинки, потому что в них он не сможет подняться под купол (который, кстати, выглядит как звездное небо); Джо снимает свою обувь и надевает легкие серебристые балетки акробатки и взмывает под купол – это точно романтизм. Каноническая модель необычного изгоя среди обывателей, а также противопоставление фантазии и земной жизни с ее грузом плоти – все это элементы романтического канона, и Алмонд ловко ими жонглирует.
Алмонд, давая имена своим героям, дает читателю широчайшие возможности интерпретации: например, героя «Тайного сердца» зовут Джо, Джозеф, и мы немедленно вспоминаем Иосифа Прекрасного, библейский сюжет об Иосифе и его братьях. Кроме того, у Джо случаются видения, он странноватый, в нем проглядывают черты князя Мышкина (вообще думается, что Достоевский – один из главных писателей для Дэвида Алмонда, мы встречаем героя, которого зовут Достоевски – это персонаж «Мальчика, который умел плавать с пираньями»). Пока я переводила «Тайное сердце», я не улавливала эти параллели. Они возникают сейчас, когда мы обсуждаем этот текст. Скорее всего, автор рассчитывал на то, что эти отсылки увидит взрослый читатель: ведь сейчас взрослых, читающих книги, вроде бы адресованные детям, очень много, да и грань между детской и взрослой литературой существенно размыта. И я думаю, что Алмонд тут ведет себя так же, как когда-то повели себя братья Стругацкие: они сознательно отказались что-либо объяснять. Эти знаменитые лакуны в их текстах – это тоже хороший прием. Современная детская литература грешит иногда тем, что читателю все разжевывают. Алмонд почему еще автор «большой» литературы? Именно потому, что он не снисходит до подробных объяснений, он оставляет воздух для дыхания, тогда как Сашар предельно понятен, если не считать того, что в «Мальчике с последней парты» нет ясности относительно предыстории Брэдли, непонятно, почему он – вот такой (хотя дать его бэкграунд можно было одним абзацем).
Тексты Сашара, конечно, должны быть: всегда нужны инструкции относительно того, как быть в незнакомой ситуации. Алмонд скорее интеллектуальное чтение, задающее умственную и душевную работу читателю.
Другими словами: оба автора нужны, просто каждый хорош для решения разных задач.
#интервью