Когда я переводила «Тайное сердце» Алмонда, то столкнулась с большим количеством стилистических загвоздок: не вижу смысла в такой брутальности, к которой Алмонд регулярно прибегает. Здесь нет того, о чем замечательно пишет М. Осорина в книге «Секретный мир детей в пространстве взрослых»: дети любят пугаться, ходить в какие-то страшные места, давай на спор пройдем мимо страшной старухи и так далее. Я не нашла этого в «Тайном сердце», у Алмонда своя модель мира.
Я его ценю, вижу, что он человек очень талантливый, вижу, откуда «растут ноги» у каких-то моментов в тексте. Мне, конечно, нравится, что он такой нестандартный, но лично у меня во время работы над переводом «Тайного сердца» были свои сомнения: временами я просто разводила руками и пыталась понять, что ЭТО делает в детской книге? Герой повести – нестандартный мальчик с заиканием, живущий в провинциальном городке, сталкивается с тем, что никто его не понимает, в школе его травят, сам он – мечтатель, у него какие-то поэтические видения – всё это описано совершенно замечательно. Однако некоторые стилистические решения в описании обряда инициации ставили меня в тупик. Алмонд не думает о развлекательности, что мне симпатично: совсем не стремится к тому, чтобы понравиться читателю, выдерживать определенный увлекательный темп, он, как говорил Генри Торо, шагает под свой барабан, и это очень классно.
Здорово, что Алмонд везде разный. Как-то раз ко мне на внутреннюю рецензию попала его книжка, «Подлинная история чудовища Билли Дина». Очень странная вещь. Дневник, написанный с орфографическими ошибками (привет «Цветам для Элджернона»), ведет мальчик, которого родители держат в подвале и он, как Каспар Хаузер, не видит света и развлекается препарированием лягушек, а родители видят в нем нового Мессию. Текст произвел на меня неоднозначное, но сильное впечатление, однако совершенно непонятно, что с ним делать. Первая глава – мальчик препарирует лягушек. Можно вообразить, какие отзывы будут на эту книгу.
На «Тайное сердце», кстати, тоже был потрясающий отзыв, когда одна бдительная мама эмоционально написала, что ее впервые охватило желание сжечь книгу.
Атмосфера сгущающегося провинциального мрака передана очень точно и детально, причем настолько, что сюжет мог развиваться как в британской провинции, так и в российской. Жестокостей в стиле «Чучела» Михаила Железникова там нет, мальчику просто шипят вслед, могут пихнуть, шпыняют, но угроза физической травли висит в воздухе. Обстоятельства его жизни вполне реалистичны: мальчика растит мама, она родила ребенка от заезжего рабочего на ярмарке – смотрителя карусели; сына очень бережёт, нежно к нему относится. Сама мама работает в баре, к ней пристаёт какой-то местный гопник, которого мальчик, Джо, боится… Но в этот мрак Алмонд вписывает красивую романтическую историю: когда в городок приезжает бродячий цирк, герой знакомится с девочкой-цыганкой-акробаткой. Автор сделал это на уровне «Трех толстяков» ‒ вдохновенно, зримо и воздушно, хотя, конечно, Алмонд вряд ли читал Юрия Олешу.
На каком-то витке повествования старшие, мамин ухажер и его брат-подросток, решают повести героя в поход, чтобы «воспитать из него настоящего мужчину» - патриархальные стандарты во всей красе. И дальше начинает происходить нечто странное, напоминающее галлюцинацию. То ли тигр, появляющийся в сюжете, воображаемый, то ли он совершенно реальный; пантера – тоже непонятного происхождения: то ли она плод воображения героя, то ли она появляется наяву… Но в том-то и прелесть, что читатель как бы погружается в сны и видения героя вместе с Джо! Затем двое персонажей – взрослый и подросток – внушают герою, что нужно быть крутым, и… они эту пантеру убивают. Мальчик с девочкой-цыганкой находят отрубленную голову пантеры, воображаемо-невоображаемый тигр мстит, герой совершает обряды инициации (которые, к слову, не новость: и в Томе Сойере эта тема есть, да и в реальной жизни подростковый обряд инициации – не в диковинку). Однако у Алмонда присутствует тяжелая физиологичность этого процесса. Ее немного, но она есть. Например, очень непросто было придумать, что делать с эпизодом, где герой глотает осколок тигровой кости, предложенный слепой старушкой из цирка – старушка внушает ему, что он храбрый, и дает такой талисман. Зачем это? Доподлинно не известно. Я прекрасно понимаю, что русскоязычные читатели могут протестовать против этой мрачности, родительское поколение выросло на совсем иной литературе. Да, реализм в ней был – в диапазоне от «Детей подземелья» Короленко, входивших в школьную программу, до военных повестей и рассказов. Но отъявленного натурализма все-таки не было, если не считать отдельных книг, больше рассчитанных на взрослых – скажем, «Ночевала тучка золотая» Анатолия Приставкина.
Мне думается, что у Алмонда есть общее с Рэем Бредбери, но у Бредбери вся эта жуть гармоничная и даже светлая, Алмонд же, кажется, пытается сделать нечто подобное, но – не хватает баланса.
Вообще же – здорово, что такая литература появилась на русском языке. Детская литература не должна быть идеальным миром: ребенок, закутанный в вату, нежизнеспособен. Алмонд среди прочих авторов стоит особняком: у него неочевидное целеполагание, то есть, ясно, что он хочет сказать, понятно, что он хочет выстроить, но некоторые детали, наподобие тех, о которых мы уже говорили, намертво застревают в голове, смещая акценты в рассказываемой истории.
Продолжение разговора, в котором Вера Полищук размышляет о работе по переводу повести Луиса Сашара "Мальчик с последней парты", в следующем материале.
#интервью