Некоторые сатирические рассказы, хоть и написаны 40-к лет назад, но где-то очень современны. Вот в этом рассказе 1982-го года, написанным Б. Салмановым, идет рассказ и поэзии и критике, который жалуется на то, что критиковать стало опасно, так как все "обидчивые стали". Вот и сейчас, в конце 2021-го года, тоже все такие обидчивые стали, что впору многим СМИ брать пример с этого рассказа - организовывать что-то свое, а потом в доску, жестко, прямолинейно это критиковать! Почитайте. Этот рассказ передаёт и дух времени, и где-то есть много аналогий с настоящим.
Был у меня сосед — литературный критик. Так его обычно все и звали — Критик.
Один раз приходит Критик ко мне домой и спрашивает:
— Слушай, ты бы не мог стишки какие-нибудь написать?
Я подумал немного:
— Какие-нибудь смог бы, а зачем?
— Напиши, будь другом. Я протолкну, чтоб напечатали, а потом раскритикую.
Я засмеялся:
— Тебе что, критиковать некого? Вон поэтов всяких развелось — пруд пруди.
Критик вздохнул:
— Ну, какая тебе разница? Обижаются люди, когда их критикуют. А ты вроде свой человек, сосед. Тебе ведь до фонаря вся эта критика?
Я подтвердил, что до фонаря.
— Вот и напиши, будь другом. Я же критикну сплеча, развернусь вовсю. А то, понимаешь, пишешь и оглядываешься, как бы не задеть кого — такие все обидчивые стали!.. Из-за этого качество критики страдает, беззубая, говорят, она у меня.
Ну, мне разве жалко—написал я стихи, отнес Критику. Посмотрел он, поправил там кое-что.
— Годится,— говорит,— следи за печатью.
И точно—через месяц появляются мои стихи в одном журнале. Я даже глазам своим не поверил. Между прочим, и смотрятся-то они совсем по-другому — солиднее будто. Вроде и не глупо, в общем, и смысл есть какой-то, если покопаться. Жена смотрит на меня по-новому, знакомые поздравляют.
— Молодец,— говорят.— Вот уж от кого не ожидали! И штукатур неплохой и, на тебе, поэзию освоил...
Да я и сам вижу, что поэзия — вещь не такая уж пустяковая, раз ее люди уважают.
Но вот в самое мое торжество вылезает Критик со своей статьей. Как он разнес меня, господи! И безграмотно-то, мол, и бессмысленно, и рифма не та, и размера какого-то там еще нету... Опозорил на всю страну!
Врываюсь к нему с его статьей весь в ярости:
— Ты что же делаешь?! Ведь сам эти стихи проверял и подправлял и меня же за них высек всенародно!
Критик посмотрел на меня печально поверх оч ков, вздохнул:
— Мы ведь с тобой договаривались, ты что, забыл?
Тут я вспомнил наш уговор, и злость моя сразу вышла.
— Ладно,— говорю ему уже спокойно,—беру свои ругательства назад. Слава у меня всю память отшибла.
Мужик он, в общем, не вредный, разъяснил мне что к чему, про размер этот рассказал—там дело-то простое оказалось. Разобрались мы, словом, и он говорит мне:
— Ну, продолжай, пиши еще. Написал я еще, напечатали. Как и в первый раз, Критик разнес мое художество вдребезги. В конце, правда, добавил, что сдвиги кое-какие имеются, техника будто бы улучшилась...
Чудной мужик! При чем тут техника, я про нее даже слова не написал.
И тут появляется со своей статьей еще один критик и нападает на моего Критика, что будто бы тот преследует начинающего, топит его вместо того, чтобы подать руку помощи. Мой Критик резко ответил, в спор ввязались другие критики, началась, как у них называется, полемика. И все это из-за меня!
Так я стал известным поэтом. Одни говорили, что я поэт, но спорный, другие— что бесспорно не поэт, третьи определили меня зачинателем нового течения, которое они назвали «поэтическим примитивизмом». Название, между прочим, могли бы и получше придумать, сразу видно, не для себя старались. Ну, да ладно, я человек простой, необидчивый.
А вот на работе на меня стала гроза надвигаться. Когда в голове одни размеры да рифмы, тут штукатурное дело ущерб терпит. Однако многие в нашем СМУ дальше штукатурки не смотрят. Накануне производственного собрания захожу я к моему Критику:
— Слушай, у нас собрание завтра будет. Наши ребята, я чувствую, серьезно взяться за меня собираются. Надо бы тебе заступиться: человек, мол, с головой в искусство ушел, не до штукатурки ему вашей теперь...
Критик удивился, сказал, что он вообще-то не по этой части — не заступаться, а как раз наоборот. Но уж раз я из-за него в такое положение попал, то помочь соседу нужно.
Пошли мы на собрание вдвоем. Нет, не обмануло меня предчувствие: все на меня так и навалились. Будто штукатурю неровно да некачественно. Один встает и говорит:
— А что ему до штукатурки? Он ведь у нас теперь поэт, примитивист!
Другой добавляет:
— Правильно! Примитивист он и есть! Стихи у него, как штукатурка, а штукатурка, как стихи, и там и здесь—один брак. С техникой что там, что здесь плохо обращается. На всю страну наше СМУ примитивизмом своим опозорил.
И пошло, и поехало... Одним словом, ребята меня по-простому, по-рабочему так отделали — куда там Критику!
Я его коленкой толкаю незаметно: что молчишь, мол, начинай заступаться, пора. А он только головой мотает и авторучкой в блокнотике строчит, выражения записывает. Для себя, значит, только и старается.
После собрания я говорю ему:
— Вот что, Критик, ты как хочешь, а я поэзией больше не занимаюсь. Обидно—там и здесь меня ругают, а заступиться некому. Получается, будто я хуже всех...
— Значит, уходишь,— грустно отвечает мне он,— в спокойную гавань? А примитивизм твой как же? Ты все-таки наш главный примитивист.
— За поэзию я спокоен,— говорю.— Примитивисты приходят и уходят, а примитивизм остается...
Короче, расстались мы с ним по-хорошему. И вышло так, что собрание нам обоим на пользу пошло—я со всей силой налег на штукатурное ремесло, и скоро мой портрет вернулся на Доску почета, а Критик после собрания так крепко стал ругаться и критиковать, что его единогласно признали лучшим критиком года.
Б. Салманов. Крокодил, 1982 г.
Посмотрите ещё:
ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА НАШ КАНАЛ И ВЫ НЕ ПРОПУСТИТЕ НОВЫХ ВЫПУСКОВ
СМОТРИТЕ ДРУГИЕ НАШИ МАТЕРИАЛЫ
ОБЯЗАТЕЛЬНО СТАВЬТЕ ЛАЙКИ И КОММЕНТИРУЙТЕ НАШИ ПОСТЫ, ДЕЛАЙТЕ ПЕРЕПОСТЫ, ПИШИТЕ ВАШИ ВОСПОМИНАНИЯ И ДЕЛИТЕСЬ СВОИМИ ВПЕЧАТЛЕНИЯМИ - ЭТО ВАЖНО ДЛЯ НАС