Было сразу понятно, что папа – очень и очень состоятельный человек. Дочь это знала и пользовалась подарком судьбы. С некоторых пор два-три раза в неделю у меня проходят встречи с разными людьми под общим названием «Менторство». Я даю советы, отвечаю на вопросы, что-то рассказываю.
– Моя дочь Ольга хочет сняться в кино. В главной роли. В каком-нибудь фильме. Вы можете рассказать, как это? И вообще, что такое съемки? Чтобы я там всех не разнес. А роль мы купим. Но надо ведь до этого понять, как там все устроено? Надо. Расскажите.
– Александр Андреевич, вот ваш вагончик. Кофе есть, но только растворимый. Хотите? Правда, пока нет воды. Но если я найду, выпьете? Вот сахара много. Сейчас найду. Странно... он точно здесь где-то был.
Вообще-то выпить горячего кофе в такой собачий холод было бы неплохо. Можно, конечно, пожевать растворимый из банки, но согреться вряд ли удастся.
«Мой» вагончик был средней уютности. Скромное лежбище на полчеловека, зачехленное солдатским одеялом, мелкий столик с льняной салфеткой, шкафчик, полка с непонятно зачем лежащим там пожилым махровым полотенцем и окно, которое когда-то, в далекой молодости, было прозрачным. Сняв пальто, я прилег на кровать. И закрыл глаза.
...Два месяца назад мне позвонил мой хороший друг, замечательный режиссер Александр. «Послушай, я видел тебя в роли адвоката у Говорухина. Ты гений яркого эпизода. Снимешься у меня в комедии?»
Действительно, незадолго до звонка Саши Станислав Сергеевич пригласил меня сыграть очень интересную роль в своем триллере Weekend. Там был прекрасный актерский состав: Матвеев, Гусева, Сухоруков, Домогаров. Мне навсегда запомнились съемки сцены допроса персонажа Матвеева в полицейском участке. У меня никак не шел текст. Он был сложный и путаный. Я запорол первый дубль, второй, потом и третий. Стало не по себе. С шестого раза я одолел проклятый текст и даже как-то внутренне осел от ушедшего напряжения. Как бывшему вгиковцу, мне было стыдно, но я успокаивал себя тем, что режиссер пока спокоен и поэтому все хорошо. Дальше шел монолог персонажа Сухорукова. Моя задача заключалась в том, чтобы делать недовольные гримасы от услышанного. Пока мой любимый актер запарывал семь дублей подряд, я вспоминал только запоротые свои, и недовольная рожа получалась отлично. Но когда герой фильма «Брат» смазал десятый раз ту же сцену, счастье разлилось по лицу адвоката. На тринадцатый раз Сухоруков текст одолел, и мы пошли смотреть отснятый материал. Говорухин заметил, что самодовольная ухмылка на моем лице очень хорошо соответствует идиотскому поведению и словам второго персонажа.
На съемках у Говорухина все было серьезно. Съемочный день начинался с завтрака главного режиссера. С. С. Г. открывал портфель, доставал оттуда бутылку водки, нарезанную колбасу, кусок черного хлеба и с удивлением выслушивал мой отказ от угощения. На фразе мэтра «Звиняюсь, но круассанов нема» мы начинали читку текста. Это был фильм-нуар – с тремя убийствами, безумно закрученным сюжетом и без капли юмора.
В комедии оказалось смешнее. Через полчаса моего сидения в одиночке вагончика дверь открылась и по ступенькам поднялась хорошенькая мордашка. Гримерша Зоя держала в руках увесистую квадратную сумку и, поздоровавшись, быстро начала раскладывать инструмент на столике.
– Помощник режиссера сказал сделать вам хороший загар.
– Давайте. А как потом я это сотру?
– После съемок я вас помою. А можем и душ принять вместе. У меня дома. Шучу. Муж прибьет. Можем у вас. Шучу.
«Смешная Зоя», – подумал я, и мы продолжали весело перебалтывать друг друга.
– У вас очень знакомое лицо, Зоя, – начал я подготовку к комплименту. Следующим шагом должно было быть что-то типа: «Вам не говорили, что вы вылитая Брижит Бардо, только намного изысканнее?»
Однако комплимент я сделать не успел. Гримерша ответила быстрее, чем я думал.
– Конечно. Вы же известный адвокат. Могли меня в морге видеть. Я там часто подрабатываю. На съемочные же толком не проживешь. Вот и приходится выкручиваться. Вы в какой морг чаще ходите?
У меня почему-то съежились кутикулы. Я непроизвольно посмотрел на кисточки и тюбики на столе. Гримерша мой взгляд поймала и интерпретировала его по-своему.
– Здесь не все. Да и покойника дорогим макияжем гримировать ни к чему. Хотя бывает, что родственники просят. Сложные клиенты встречаются, знаете. Например, в воскресенье привезли мужика. Его жена ночью гантелью отмудохала. Непросто было все восстановить. Три часа мучилась. Нос сама придумала. А с вами легко и приятно.
Я оценил приведенное Зоей сравнение в cвою пользу и продолжал с опаской поглядывать на кисточки.
Принесли исправленный текст. Читать было очень интересно. Во-первых, роль разрослась, а во-вторых, у меня появился в другой сцене роман с Ардовой. Съемка планировалась через неделю, но уже в павильоне.
Ассистент режиссера что-то услышала в своем ухе, забрала новый текст, ушла, но обещала вернуться.
Появилась костюмерша. Дама средних тридцати принесла пальто и ботинки. Пальто было велико на три размера, и Катя призадумалась. В думах прошло минуты две, и потом костюмершу осенило:
– Фигня на постном масле. По сценарию вы снимаетесь весь эпизод мордой лица вперед. Пальто сзади стянем большими прищепками.
Буквально через пять минут пальто стало приталенным.
– Только рукава длинные... Старайтесь держать руки в карманах или держите их вверх, как будто сдаетесь. Так длина рукавов тоже не очень видна, – продолжала костюмерша.
Гениально. Мало того что я должен ходить перед камерой параллельно, наподобие древнеегипетского рисунка на папирусе, постоянно головой и телом в камеру, так я еще руки должен держать в карманах. Хотя мысль на самом деле неплоха: на улице жуткий мороз.
Вернулась ассистент режиссера и сказала, что текст утвердили. Еще через несколько минут помощник режиссера крикнул: «Фридмана на площадку!», и я стал собираться. Моего персонажа, добрейшего риелтора Бориса Абрамовича Фридмана, после ожесточенной дискуссии должны были выкинуть из «роллс-ройса» прямо посреди леса.
На улице главный режиссер Александр смачно материл, кажется, директора фильма, и, в сущности, по делу. В подмосковном лесу стоял довольно крепкий мороз. От всей съемочной группы, а это человек шестьдесят или больше, от осветительной аппаратуры, от огромного количества разнообразных машин и еще неизвестно от чего шел пар. Пар густым туманом проходил через съемочную площадку, где ему по сценарию делать было абсолютно нечего. В другое место пар идти не хотел. Режиссер проникновенно объяснял мужику напротив него, кем тот родился, вырос, где должен был изучать пароведение и как получилось, что мужик этого не предвидел. Каким-то чудом в одной из машин нашли ветродуй, который очень быстро к чему-то подсоединили, и он задул. От ветра стало еще холоднее. Окоченевшая группа бодро и на все лады подбирала рифму к работающему с легким воем ветродую.
Получалось смешно, но стихи согревали лишь морально: «Милый, добрый ветродуй, не морозь актерам...» Мои ноги превратились в ледышки, и я, наконец, пожаловался режиссеру. Реакция Александра Стриженова была мгновенной.
– Какая сука не выдала разогревающие стельки Фридману и другим актерам на площадке! Я сейчас вас всех, ..., уволю! В общем, уволю совсем!
Тут же передо мной вырос некий толстик в синем дутике и женским голосом прошептал: «Не разогревающие стельки, бестолочь ходячая, а согревающие. Давайте сюда ногу. Любую».
Стало значительно теплее, и практически одновременно начались съемки. Как раз в этой сцене офигевший персонаж Николая Добрынина выкидывал меня, то есть Фридмана, из «роллс-ройса». С третьего раза выкидыш получился отличным. Режиссер крикнул «Снято!», и все вздохнули. Следующая сцена заключалась в том, что я выбирался из сугроба и что-то жалобно вякал вслед удаляющейся машине.
Вот тут-то и обнаружились прищепки на спине.
Втык получили все, кроме меня. Мат стоял такой, что даже ветродуй не выдержал и сломался. Дым снова окутал съемочную площадку. В этот момент оператора осенило, что вылезающий из сугроба Фридман будет хорошо и даже романтично смотреться в тумане. Мне снова защепили пальто, и я начал выбираться из сугроба лицом к камере, в сизой мгле. Пока я грелся в вагончике, отсняли еще два эпизода в лесу, уже без моего участия.
«Вы весь эпизод снимаетесь мордой лица вперед. Так что пальто сзади стянем прищепками».
Все было замечательно, кроме того, что пропала гримерша. Злые языки говорили, что помощник оператора повел ее показывать лес и они вернутся не раньше чем через час. Оказалось, что повадки гримерши знали все и спокойно к этому относились. Однако стереть грим с лица было нечем. Помыться тоже не получалось. Душ в лесу предусмотрен не был.
В полном гриме и уже в своем пальто я доехал до вечно открытой «Кофемании» в центре Москвы, где должен был встретиться с дочерью. Люди смотрели на меня с легким недоумением, а иногда и с усмешкой. Грим на лице засыхал, превращая меня в какого-то лысоватого шарпея. Я пошел в туалет и попытался умыться. Стало хуже: лицо теперь было в коричневых разводах, а белый воротничок рубашки стал фантастически грязным от потеков и мыла. Я распрощался с умирающим от смеха ребенком и помчался домой.
Через неделю были назначены съемки в павильоне. Группа после подмосковных морозов сплотилась и уже жила одной большой семьей. По сценарию персонаж Анны Ардовой, держа меня под руку, пересекал некий зал для приемов. Всеми любимой актрисе одежду зашивали на живую нитку прямо перед хлопушкой «сцена #36 дубль...». С каждым шагом Ардовой длинное платье перекручивалось, что напоминало отжим воды из половой тряпки. Особенно трудно приходилось бюсту, который так и норовил уйти в несанкционированный штопор. В связи с тем, что именно на нас шел наплыв камеры, куда мы должны были смотреть, а двигаться надо было медленно и, можно сказать, вальяжно, Анна предложила мне в трудную минуту платье сзади придерживать рукой. Мы чуть поменяли диспозицию прохода и, услышав заветное «Мотор! Начали!», двинулись вперед. На первом же дубле на третьем шаге Аня прошептала мне: «Александр, центруем сиськи», и я тут же своим смехом сорвал съемку. С третьего дубля все прошло отлично, и сиськи не без моей помощи двигались в заданном направлении.
Следующим эпизодом шел мой диалог с главным героем фильма – персонажем Николая Добрынина. В процессе диалога Леонид Якубович резко открывал дверь перед стоящими Фридманом, в смысле Добровинским, и Добрыниным. От неожиданности мы теряли равновесие и падали с крутой лестницы. Так как падать с лестницы Николай не хотел, хотя мог, а я и не мог, и не хотел, вызвали из агентства двух каскадеров под рост каждого из нас. Тот, который играл меня, был тощ, «как глиста в салате», по меткому выражению режиссера, и поэтому ему для сходства со мной под рубашку надели телогрейку. Потом посмотрели и прибавили свитер. Таким образом, утолщенный каскадер фигурой стал немного напоминать Фридмана. Но проблема была в другом. Как ни странно, в его каскадерском происхождении. Невооруженным глазом было обнаружено, а потом и выяснено, что папа Василия был нигериец, а мама откуда-то из-под Красноярска. Вася, по всей видимости, был похож на папу, хотя и взял мамину фамилию Белопопов. На вечный вопрос русской интеллигенции, заданный главным режиссером, – «Кто прислал сюда этого Белопопова?» – ответа ни у кого не было. Позвонили в агентство. Там сказали, что другого каскадера под обозначенный рост и комплекцию у них нет, и посоветовали работать с теми, кого прислали.
Платье Анны Ардовой во время движения перекручивалось, что напоминало отжим воды из тряпки.
Между тем из ситуации надо было как-то выходить. Гримерша принесла белила и начала делать из негритянского Белопопова еврейского Фридмана. Каскадер под костюмом, свитером и телогрейкой интенсивно потел, пил воду, икал от жары, и поэтому белила на лице активно плыли вниз. Решили укрепить белила на лице лаком для волос. Сделали. Лицо начало сильно блестеть. Тогда сверху еще раз парня припудрили. Кое-как что-то получилось, но проблема опять была не в этом. Кучерявые африканские волосы на голове никак не смахивали на лысину Фридмана. Через час нашли лысый парик, приклеили волосы по бокам, и Белопопов с партнером начали падать кувырком с лестницы. Падали раз восемь на все лады. Наконец оператор дал довольно точное определение ухищрениям гримеров, припомнив часто цитируемое в нашей стране высказывание из римского права: «Ну просто полная фигня!» Каскадеры приуныли, но вины их в происходящем не было никакой. Однако в каждой группе есть свой спаситель. Так было и сейчас. Позвали уставшего от жизни режиссера монтажа Гену, который, рыгнув, отсмотрел материал и вынес свой профессиональный вердикт: «Не ссать, я на монтаже им головы отрежу». Все выдохнули, группа успокоилась, и съемки продолжались.
Теперь в конце падения каскадеров должны были заменить актеры. И тут произошла еще одна неожиданность. На первом же дубле мы с Добрыниным, стоя на лестнице, действительно поскользнулись. Дело в том, что потеющий выходец из нигерийского Красноярска пил очень много воды во время съемок. Оно и понятно – телогрейка, свитер, рубашка, галстук, пиджак, освещение, падения, дубли. Так вот, на лестнице была разлита вода, которую уборщица как следует не вытерла. Поэтому мы с Добрыниным звезданулись со ступенек в полный рост. Самое забавное, что именно этот дубль и вошел в окончательную версию фильма.
Надо сказать, что мне повезло: группа состояла из очень симпатичных людей. Мы все общаемся и дружим с тех самых пор. А Саша и Катя Стриженовы – вообще близкие друзья нашей семьи.
На премьере, стоя на сцене кинотеатра «Октябрь» перед полным залом, я, услышав похвалу и аплодисменты зрителей, понял, что это большая радость – передать характер своего персонажа.
– А чтобы получить роль, обязательно спать с режиссером? Или с продюсером? – с надеждой на правдивый ответ спросила Ольга.
– Вы знаете, у меня ни со Стриженовым, ни с Говорухиным такого не было. Простите, но мне надо идти.
Менторство продолжается только полтора часа. И это правильно.