М.: Пап, котик передаёт тебе привет и дружеское "мииииууу".
П.: Спасибо ему огромное!
А я сегодня коротко поведаю о нескольких замечательных поэтах - современниках Пушкина, оставшихся в его тени.
И первый - это Константин Николаевич Батюшков (1787 - 1855).
"О, память сердца! Ты сильней
Рассудка памяти печальной
И часто сладостью своей
Меня в стране пленяешь дальной.
Я помню голос милых слов,
Я помню очи голубые.
Я помню локоны златые
Небрежно вьющихся власов.
Моей пастушки несравненной
Я помню весь наряд простой
И образ милый, незабвенный
Повсюду странствует со мной.
Хранитель гений мой - любовью
В утеху дан разлуке он:
Засну ль? приникнет к изголовью
И усладит печальный сон" ("Мой гений", 1815).
М.: Готовый романс!
П.: Согласен.
А вот одна из "Русских песен" Антона Антоновича Дельвига (1798 - 1831), романсом действительно ставшая.
"Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоёшь?
Кто-то бедная, как я,
Ночь прослушает тебя,
Не смыкаючи очей,
Утопаючи в слезах?
Ты лети, мой соловей,
Хоть за тридевять земель,
Хоть за синие моря,
На чужие берега;
Побывай во всех странах,
В деревнях ив городах:
Не найти тебе нигде
Горемычнее меня.
У меня ли у младой
Дорог жемчуг на груди,
У меня ли у младой
Жар-колечко на руке,
У меня ли у младой
В сердце миленький дружок:
В день осенний на груди
Крупный жемчуг потускнел,
В зимню ночку на руке
Распаялося кольцо,
А как нынешней весной
Разлюбил меня милой" ("Русская песня", 1820).
Знакомо?
М.: Не-а...
П.: Боже ж мой, вэй доча ну что за времена!!! Да когда твой папа был ещё маленький мальчик с ангельской рожицей, так эта "Русская песТня" звучала чаще, чем "Арлекино" и "Из полей доносится: налей!" вместе взятые!
М.: Пап, не нервничай!
П.: Да я спокоен как твой сытый и нацелованный котейка...
Однако пойдём дальше.
И перейдём к истинному перлу всей тогдашней (в смысле - той, что опять помимо Пушкина) поэзии. Я, если что, имею сказать за "Песню старого гусара", что написал гусар, герой, генерал-лейтенант Денис Васильевич Давыдов (1784 - 1839).
"Где друзья минувших лет,
Где гусары коренные,
Председатели бесед,
Собутыльники седые?
Деды! помню вас и я,
Испивающих ковшами
И сидящих вкруг огня
С красно-сизыми носами!
На затылке кивера,
Доломаны до колена,
Сабли, шашки у бедра,
И диваном — кипа сена.
Трубки черные в зубах;
Все безмолвны — дым гуляет
На закрученных висках
И усы перебегает.
Ни полслова… Дым столбом..
Ни полслова… Все мертвецки
Пьют и, преклонясь челом,
Засыпают молодецки.
Но едва проглянет день,
Каждый по полю порхает;
Кивер зверски набекрень,
Ментик с вихрями играет.
Конь кипит под седоком,
Сабля свищет, враг валится…
Бой умолк, и вечерком
Снова ковшик шевелится.
А теперь что вижу?- Страх!
И гусары в модном свете,
В вицмундирах, в башмаках,
Вальсируют на паркете!
Говорят умней они…
Но что слышим от любова?
Жомини1 да Жомини!
А об водке — ни полслова!
Где друзья минувших лет?
Где гусары коренные,
Председатели бесед,
Собутыльники седые?".
Вакхически-бухическая песня...
Вот так.
А в следующий раз имеет смысл поговорить о "Петербургских повестях" Гоголя: даже не столько о них самих, сколько о Петербурге в них, в сравнении размышляя о Петербурге в них, в "Преступлении и наказании" Достоевского и в восприятии меня, тогдашнего 14-летнего хабаровского пацанчика.
М: Это может стать интересно...