— Бежим!
— Да пошто? И так видно,— попытался удержать Фому оробевший Куденей, но тот и слушать не стал.
На площади шумела толпа. Шла расправа. Пленник, сухой длиннобородый старик, вопил — два татарина били его плетьми. У юрты неподвижно стоял Мамай.
После удара кафтан на пленнике, как ножом, прорезало.
«С оттяжкой бьют, здорово!» — подумал Фомка.
Мамай подошел к пленнику, заговорил язвительно:
— Я из тебя, Некомат–купец, кишки выпущу. Продал ты мне князя Дмитрия, а меня Мюриду продал. Москва у Мюрида ярлык взяла! Степи хотел миновать, берегся, Итиль–рекой плыл. Опять к Мюриду пробирался? Знаю! Все знаю!
Старик сел, харкнул кровью, поднял глаза на Мамая, охнул: лишь сейчас уразумел, к кому в лапы попался. Повалился эмиру в ноги. Запричитал:
— Батюшко, пощади, государь, помилосердствуй! Служил тебе верой и правдой, ан не вышло. А что до ярлыка, так его и сейчас послать Москве не поздно.
— Опять лукавишь! — возмутился Мамай. — Князь Дмитрий от Мюрида ярлык получил.