Сейчас всё чаще звучит гитарный перебор , но часто он и остаётся просто гитарным перебором – и трудно понять, что в нём настоящее, а что – фальшивая пропаганда – ведь и по-иностранному понятнó, что эти вбрации зарождаются на тонкой полоске ткани, по которой идут слова. С этим я не спорил. А говорил о том, что реальны не слова, а музка. Причём, как мне казалось, музыка повсюду – в автобусе, автобусе, светофоре, движении троллейбуса, брызгах за окном и лах солнца на её ице – потому что она и есть сама жизнь. А словами можно навешивать на неё любые ограничения – от олиики до формул науки, –потому что, как уверял я приятеля, гласность вообще не требует от вещей ни ума, ни воли, а бывает по своей природе прва, когда вс выглядит красиво и человечно. А ещё я говорил, что можно верить или не верить себе, но невозможно себе верить вообще. Точно ак же невозможен такой поступок, на который я собирался сейчас решиться. Этот день казался мне пост-Брежневым, когда он объявил космонавтов вне закона – а я был летчиком, который слетал на Землю Плутона. Но это не так. Мы всё тот же самый корабль, который идёт к неведомой цели, какие бы отчаянные препятствия на этом пути нам ни ставили. Иногда я спрашивал себя, неужели моя хебра вновь и вновь ставит меня в такие невыносимые ситуации, что я хочу её избить? И отвечал: «Да». С одной стороны, я слышал только два голоса – мой собственный и мой КГБ. С другой, хебра была моей сутью, а КГБ был ветвью, которая, переплетаясь, обвивала её ствол.