Была суббота. За окном расходилось бабье лето. В однокомнатной квартире микрорайона Комсомольский города Перми проснулись Андрей и Света. Андрей вышел на лоджию и закурил, любуясь солнечным светом, выигрышно расположившемся на отполированной ветрами и временем черной стене барака. Вдруг в голове Андрея раздался шепот.
Не шепот даже, а так - отголосок, эхо, шелест. Однако не услышать его было невозможно. Голос сказал - укради и выпей, укради и выпей, подонок. Знакомо. Врачи называли этот голос голосом болезни, ребята из Голливуда, чьими словами говорил Декстер Морган - Темным попутчиком.
Андрей этот голос никак не называл, он с ним разговаривал. И врачи, и Декстер как бы противопоставляли голос личности. Вот, мол, Андрей, а вот, мол, болезнь, или Темный попутчик. Ему такое противопоставление казалось глупым и в чем-то трусливым, типа - это всё не я, это болезнь, Попутчик, у меня-то вот, посмотрите, ручки чистые.
Тут Андрей невольно посмотрел на свои руки, а потом вниз, где прямо под лоджией стояла припаркованная машина - "Фольксваген Туарег". Уже полгода Андрей и Света снимали эту квартиру и все полгода е.аный Туарег стоял под их лоджией. Я написал "е.аный" не из-за любви к сквернословию, а чтобы емко и без долгих отступлений, вроде этого, описать отношение Андрея к машине. Точнее, к ее местонахождению.
Дело в том, что эта машина не давала Андрею плевать и брость окурки за борт лоджии. Он понимал, что плевать и бросать окурки плохо, но также он понимал, что должен делать плохое ежедневно. Это такое подаяние, жертва его плохой стороне. Андрей знал, что если ее не подкармливать, а, скажем, попытаться уморить голодом, то она осерчает и возьмет власть, после чего вырвется наружу со зверским аппетитом и тогда ее - сторону - не успокоишь плевками и окурками, тогда она нажрется всласть и, может быть, пострадают люди.
С другой стороны (опять сторона!), понимал он и то, что уморить ее, то есть сторону... Нет, назовем ее Темным попутчиком. Вернее, Темной попутчицей. Не потому, что сторона - она. Просто было в том голосе что-то женское, эротичное, порочное и настолько слабохарактерное, что даже походило на силу. Темная попутчица. Не подумайте, я с вами не играю, это исключительно из-за проблем с терминологией, которые возникают довольно часто, стоит только вознамериться сформулировать неформулируемое.
Так вот, Андрей понимал, что рано или поздно Темную попутчицу придется уморить голодом. Иначе от него ни рожек ни ножек не останется. Однако выходить на этот решающий поединок он боялся. Одно дело проиграть сражение, совсем другое - войну. В каком-то смысле Андрей был и Россией, и Наполеоном, и несчастным Барклаем де Толли одновременно. При этом он с ужасом чувствовал приближение Бородинской битвы, однако, как ему казалось, оттягивал ее и контролировал ход кампании. Правда, поджог Москвы присобачить к своей ситуации у него не получалось.
Повертев окурок в руках, Андрей затушил его в банку из-под огурцов и туда же плюнул. А выпить-то хотелось. На Андрея мало-помалу накатывали волны лихости. Им не хотелось противиться, а хотелось, как три года назад в Гагре, зайти в море по шею и позволять волнам сбивать себя с ног, протаскивать по дну, беззаботно кувыркать и выбрасывать на берег. И чтобы рядом, с той же пьяной детской непосредственностью, кувыркался друг Паша. А потом бы Паша потерял обручальное кольцо, и они искали бы его целый час, не нашли, расстроились и пошли пить чачу в местечко "Дикая Гавань", где юные девицы почти без юбок зажигательно пляшут канкан, а ноги их взлетают так высоко, будто норовят отвесить пинка луне.
"Ой, мама, шика дам, шика дам, ой, мама шика дам, шика дам, да ну нах.й!"
Андрей повертел в руках банку. Воткнутый в прозрачное дно рыжий королевский чибон, увенчанный белой слюной, предстал этакой инсталляцией. Андрей задумался, как бы он ее назвал. "Послевкусие"? "Сделано ртом"? Х.йня какая.
На лоджию заглянула сонная Света.
Ах, да. Тут я должен описать героев, иначе как-то не выпукло. Не скажу, что впукло, плоско, но все же не выпукло. Да и про Свету у меня как-то мало, а это плохо, патриархально, мужиковато.
Света - невысокая, но почти идеально сложенная шатенка сорока лет отроду. У нее зеленые глаза и породистое лицо, без труда принимающее надменно-брезгливое выражение. Еще Света умеет смотреть таким взглядом, что ты как-то враз ощущаешь и собственное ничтожество и тщету всего сущего. При этом Свете не откажешь в подлинном мужестве. Знаю, слово "мужество" звучит по-дурацки применительно к Свете. И не только потому, что она Света, но и потому, что она плавная, округля, и с таким чуть хрипловатым голосом, от которого...
Впрочем, придумать слово поточнее мужества я не в состоянии. Могу три слова: Сила ее духа. Так вот, силу её духа хорошо подчеркивают две вещи - за полтора года ковидной эпидемии она ни разу не была в отпуске и ни разу не ушла на больничный. А еще она ушла от мужа к мужу своей дочери. Да-да, вы не ослышались. Первоначально Андрей женился на Оле - двадцатилетней дочери Светы, но потом Света и Андрей полюбили друг друга. Выражаясь совсем уж прямо, они полюбили друг друга не единожды, прежде, чем официально стать парой. Двадцатипятилетний Андрей и сорокалетняя Света. Не семья Макронов, конечно, но вопросы витали.
Оля, то ли в отместку, то ли не знаю уж почему, сошлась с мужем Светы, который был ей не отцом, а отчимом. Говоря языком футбольного тренера Олега Романцева - на поле произошла комбинация "скрещивание". Извините.
Андрей походил на Свету. Не в смысле округлости и плавности, а в смысле пропорциональности. Средний во всем - от роста и телосложения до размера обуви и размаха рук - Андрей был чрезвычайно ловок и обладал поразительной скоростью и реакцией, благодаря которым стал чемпионом Перми по боксу среди юношей 1995 года рождения. Способность сбить с ног почти любого человека обеспечила его самоуверенностью на много лет вперед.
Кто-то может подумать, что отношения Андрея и Светы - это финт ушами, извращение, этакий лолитизм наоборот, бунт против неких норм и приличий, в конце концов, кризис среднего возраста или, скажем, голая физиология, животная похоть, обтесанная интеллектом участников в стильную изощренную страсть. Кто-то и вовсе подумает - да им просто по кайфу, вот и всё, только это их и соединило. Нет, не только это. Если как следует покопаться, а для этого мы тут и собрались, их соединила смерть. Даже не смерть, а Смерть. Не смерть кого-то конкретного, а смерть вообще. Не столько физическая, сколько всякая другая.
Сложно объяснить. Поэтому я и написал "смерть" с большой буквы.
Короче, я в вас верю. Света столкнулась со смертью нос к носу благодаря ковиду или кОвиду, как по-родственному называют его мед. работники.
Хотя не хочу я благодарить этого гондона даже в такой форме. Света столкнулась со смертью нос к носу из-за ковида. Умирали пациенты, умирали коллеги, уверенно мёр младший медицинский персонал и знакомые. Мёрли богачи и селебрети. Мёрли политики и главари мафии (зачастую в одном лице). Мёрли даже спортсмены и лютые веганы-зожники. Раньше Света понимала смерть последним звеном в цепочке событий. Неким итогом конкретных человеческих действий. Например, ел парень жирное, оброс холестериновыми бляшками, одна оторвалась, бум! - смерть. Или - напился парень водки в кабаке, полез в драку, опа! - смерть.
Или вот. Ехал парень на машине, превысил скорость, ремень не пристегнул, врезался в столб, бац! - смерть. Или уж совсем. Приехал парень в Тыву, ба-бам! - смерть. Даже трагические смерти казались Свете логичными, проистекающими из.
С ковидом все обстояло ровно наоборот. Он забирал, кого хотел, а хотел он то того, то этого, то вон ту гимнастку. Казино "Смерть". Русская рулетка. Не фатум даже, а не пойми что. И все достижения человечества помогают лишь смягчить течение болезни, но не остановить его. Лежи и гадай - справится организм или нет? А еще эти новости. Заболело/выздоровело/умерло. Сводки с фронта. Жуткая неопределенность, ежедневный риск и как бы жизнь в присутствии смерти перепахали Свету. До ковида она была весьма консервативной матроной: вышивала крестиком картины, слушала Хворостовского, читала Джейн Остин, обожала сериал "Аббатство Даунтон", миссионерскую позу и травяной чай. Этот, казалось бы, случайный набор пристрастий, был не случайным. Все эти вещи и процессы кое-что объединяло.
Света принадлежала к тем людям, которым нужны одобряемые обществом и государством правила. Если позволите - правильные правила, живя по которым легко чувствовать себя хорошим человеком и быть в безопасности - как физической, так и психологической, ибо живущий по правильным правилам вознагражден будет. Ну, или хотя бы умрет в 95 лет на пуховой перине, окруженный детьми, внуками и правнуками. Однако девяностые и последующие годы истребили правильные правила. Во всяком случае, правильных правил, подкрепленных дружным согласием с ними общества и государства в российской природе больше не осталось. Осталась только потребность в них.
Отчасти именно эту потребность хоть сколько-то удовлетворяли Светины пристрастия. Когда, если не в викторианские времена, так блистательно и повсеместно царили правильные правила? Отсюда Остин и "Аббатство". А строгость оперы? Разве абсолютный музыкальный слух и ведомые им голоса не есть следование высшим правильным правилам, гармонии, рождающей красоту? А вышивание крестиком? Наинагляднейший пример, как неукоснительное следование правилам приводит к неминуемому успеху. Тут же и миссионерская поза - естественная, не извращенская, правильная и удобная, а самое главное - во все времена одобряемая обществом и церковью. Про трявяной чай и вовсе говорить излишне. Дело тут не в чае, как таковом, а в церемонии заваривания, сборе трав, просушке. Целый ритуал, а ритуал, как известно, это правильные правила, отлитые в бронзе.
Вообще Света могла бы быть примерной викторианской дамой, не будь она дамой советской. Именно к этому историческому периоду прильнула ее натура, чтобы укрепить себя правильными правилами если не строителя коммунизма, то чего-то вроде. Ханжество казалось Свете моралью, свобода - хаосом, а осуждение других, многих и многих других - здоровой реакцией нормального человека на людей ненормальных.
Жить без правильных правил или придумать свои Света не могла. Саму себя она считала мелкой и незначительной, стало быть, и всё, что исходило от нее было таким же. Она давно исторгла из себя свою экзистенциальную тяжесть, передоверив ее правильным правилам, через следование которым и была жива в подлинно духовном смысле. Света не мыслила общество и государство частями своего внутреннего мира.
Эти две коллективные и, в общем-то, иллюзорные сущности были для нее реальнее ее самой. Она была их частью, чем-то нецельным, но цельности этой подсознательно жаждавшей. Однако искала она эту цельность не в себе, а в правильных правилах, отчего дробилась и быстрее, и беспощаднее. Конец этой круговерти положил ковид. Ему было плевать на правильные правила. Он походил на террориста с автоматом, выбравшимся из Красного моря и хаотично поливающим свинцом ни в чем не повинных случайных туристов.
Правильные правила больше ничего не гарантировали. Впервые в жизни Света всерьез задумалась о смерти. Раньше она избегала этой неприятной темы, ей, как и многим, по умолчанию казалось, что смерть невероятно далека. Сейчас смерть встала перед ней в полный рост и заставила о себе думать. Более того - она заставила себя почувствовать, в мельчайших подробностях представить: вот Света заболевает, лежит на животе, на подушке, чтобы хоть как-то дышать, вот ей в горло вставляют трубку ИВЛ, вот стремительно отмирают легкие, такие розовые, такие жадные еще вчера. Вот она изгибается дугой, силясь вдохнуть, и чувство непоправимого вдруг проникает под кожу, и ее озаряет молниеносное понимание - больше ничего не будет, ничего и никогда, это пришла смерть.
В широком смысле слова, смерть проникла в Свету на всех трех уровнях - тела, души и духа - если, конечно, уместно объснять человека таким вот триединым образом.
Известно, от избытка сердца говорят уста. Очень скоро Свете нестерпимо захотелось поговорить о смерти с кем-нибудь. Не то что бы ей нужны были ответы, она понимала, что ответов тут быть не может, собственно, как и вопросов, просто она нуждалась в свидетельстве, что не она одна такая замороченная, что и другие думают об этом, что она нормальная.
Муж, его зовут Борис, попытку жены не оценил, сказал, что она переработала и пора бы сходить в отпуск. С дочерью Олей говорить о смерти она постеснялась, да и пугать ее не хотела. Жить под гнетом такой громоздской и неприятной темы как смерть, это все равно, что жить с нарывом, флегномой.
Нарыв лопнул в сентябре 2020 года. Света, Борис и Оля отдыхали на даче.
Вечером, когда Борис и Оля ушли в гости к бабушке, огородствующей по соседству, на дачу приехал Андрей. Света пила кофе на веранде, украдкой поглядывая на зятя, моющего надувной бассейн с обнаженным торсом.
Тут на веранду с резким криком забежал индюшонок. Индюшек разводили на соседнем участке. За индюшонком волочились кишки, выпавшие из распоротого живота. Индюшонок закружился, врезался в ножку стола, упал на пол и засучил по нему лапками. Света взвизгнула и отпрянула к стене. Черный глаз индюшонка смотрел на нее в упор. Из глаза индюшонка текли слезы. Может быть, Свете показалось. На веранду зашел Андрей. Посмотрел на индюшонка, на Свету, взял топор, присел возле птенца на корточки, погладил его, что-то пробормотал, потом прижал к полу и одним ударом отрубил ему голову. Света потеряла дар речи и расплакалась. Андрей подошел к ней, обнял и прижал к себе. Света всхлипнула и прильнула лицом к его шее. Они так долго стояли.
Позже были похороны индюшонка, которого Андрей почему-то назвал Петром в своей заупокойной речи. Он, на вкус Светы, отличался странностями. Не Петр - Андрей. Говорят, в шестнадцать лет он уже жил с двадцатилетней девушкой в общаге на Пролетарке. И родители не возражали. "Интересно, у него было детство?" - вдруг красиво подумала Света. И если ему нравятся опытные, старше него женщины, то почему он женился на Оле? О чем они говорят?
Глубоким вечером, когда зашло солнце и на небе высыпали мелкие уральские звезды, Света и Андрей оказались в бане. Борис умаялся на бабушкиных грядках и париться не стал. Оля недавно накачала губы гиалуронкой и парилки избегала.
Света пошла за купальником. Их было два - закрытый и бикини. Поколебавшись, она выбрала закрытый. Однако этот выбор тут же показался ей глупым - еще бы в скафандре париться пошла! Света взяла бикини, но тут же положила назад и покраснела. Лучше уж голой пойти, хотя бы не будет соблазнительной недосказанности. Она представила, как входит в парилку обнаженной, увидела восхищенное лицо Андрея... Он хорошо обнимает, не елозит руками, не лепечет вздор. Светка, тебе что, шестнадцать лет, что ли?! Разозлившись, она надела бикини.
Жар ударил Свете в лицо, едва она приоткрыла дверь парилки. Андрей в плавках лежал на верхней полке. В большом тазу запаривался дубовый веник, рядом стоял таз с холодной водой. Увидев Свету, Андрей соскочил, зачерпнул ковшом, облил нижнюю полку и размазал по ней воду рукой.
- Спасибо, Андрей.
- Не за что, Светлана Николаевна.
Кто-то же должен побеспокоиться о ваших бедрах.
Андрей улыбнулся. Светлана замялась. Сначала она хотела ответить - тебя беспокоят мои бедра? - но не ответила. Потом она подумала указать на излишнюю официальность - Николаевна - явно неуместную в бане. Но и этого она не сделала, а лишь молча уселась на нижнюю полку.
Через десять минут Андрей предложил Свете попарить ее. Света согласилась и легла.
Тут-то, в девяностоградусной жаре, поглядывая сквозь ресницы на блестящий торс Андрея, Света вдруг поняла, что ее действительно беспокоит. Нет, ее беспокоила не смерть, а собственная жизнь, которая в присутствии смерти стала пустой, пресной и будто бы чужой. Сакраментальные вопросы, которые безопасно задавать себе лет до тридцати, перед браком и ипотекой, рухнули на Свету в сорок. Где ЕЁ поступки и выбор, а где поступки и выбор, продиктованные правильными правилами? Когда она делала то, что хочет? Когда поступала, так, как нравится, без оглядки на семью, общество, приличия, чужие интересы? Да никогда. Она с детства следовала не ею придуманной программе. Играла в дочки-матери, берегла себя для мужа, закончила медакадемию, вышла замуж, родила ребенка и пошла работать за гроши, чтобы приносить пользу людям. Света и раньше чувствовала себя мелкой и незначительной, но сейчас она сделалась мелкой и незначительной до тошноты. Даже примитивной.
Будто она годами колотила камнем белье на реке, пока ее муж волочился за плугом. Света как-то враз возненавидела себя за свою трусость и приспособленчество, за всю ту чужую жизнь, которую она прожила. Ей хотелось выть и кричать, хотелось бунта. Но не бунта невидимого, мысленного, а бунта осязаемого, с последствиями, с любыми переменами. Внезапно ей стало страшно, что вот сейчас она успокоится, буря стихнет, ненависть схлынет, а она так ничего и не сделает, никуда не вырвется, и дни пойдут своим постылым чередом, убаюкают, затуманят, будто бы и не было всплеска, прозрения, и снова всё вернется на круги своя до скончания. Привычка, безопасность и склонность к консерватизму так легко кроют свободолюбивые порывы, что они без труда покрыли бы и Светин, если б не Андрей. Ясно, что она желала его, но одного желания ей всегда было недостаточно для решительных действий.
Света вообще изрядно натренировалась в подавлении своих желаний, даже самых острых и ярких. Сейчас же Андрей казался ей не просто красивым парнем, он казался ей символом, ключом к новой жизни, к новой Свете. Однако власть правильных правил, хоть и ослабла в ней достаточно, чтобы породить свободные мысли, была еще весьма сильна, чтобы позволить свободные действия. Света подняла руку, намереваясь погладить пресс Андрея, но, немного повисев над полкой, рука опала, будто лишившись мышц.
- Светлана Николаевна, ложитесь на спину.
Света перевернулась. Андрей положил горячий веник ей на грудь и медленно, с легким нажимом, провел им по всему телу, до ступней.
- Странно.
Света посмотрела на Андрея.
- Что именно?
- Такая жара, а у вас соски встали. Через купальник видно.
Света целомудренно положила руки на грудь. Ее голос осип.
- Действительно - странно.
- Да уж.
Света отвернулась к стене. Ее руку накрыла ладонь Андрея, отодвинула, легла на грудь, сжала, стянула купальник. Света все так же смотрела в сторону, изредка вздрагивая всем телом. Она боялась, что зайдет муж, боялась, что зайдет дочь, боялась забеременеть и заболеть СПИДом. А потом она уже ничего не боялась, и ей это так понравилось, что она решила больше никогда не бояться.
"Что же Андрей?" - спросит кто-то. Андрей трахнул Свету, потому что ну а кто бы не трахнул? Он был существом иного порядка, этаким буридановым ослом, только сидящим не между водой и пищей, а между жизнью и смертью, и так близко и часто подходившим к последней, что жизнью интересовался мало. Нет, не так. Жизнь привлекала его только в самых крайних, грубых, красивых, уродливых, гипертрофированных проявлениях. Андрей жил не одним днем даже, а изъебисто, не проживая дни, а сочиняя как бы их прожить, будто жизнь была клавиатурой, с помощью которой он писал свой неповторимый не столько в силу таланта, сколько в силу еб.нутости большой разудалый роман.
Однако мы отвлеклись. Если честно, мы офигеть, как отвлеклись. Вернемся в однушку.
Сонная Света заглянула на лоджию и смерила Андрея долгим взглядом, потому что встревожилась. За тот год, что они были вместе, она научилась превосходно его чувствовать. Особенно хорошо она чувствовала приближение состояний. Таким обтекаемым словом Света называла мерзкие срывы Андрея, где алкоголь был только прелюдией, спусковым механизмом, разрешавшим ему колоть в себя мефедрон и трахать в задницы молоденьких простититуток. Накануне «состояния» Андрей делался молчаливым, в глазах появлялся блеск, а еще он слушал музыку, к которой обычно был равнодушен, и подолгу сидел на лоджии, выкуривая сигареты одну за другой. Это продолжалось ровно два дня.
Света пыталась говорить с ним, но диалога не получалось. В конце второго дня Андрей менялся окончательно. Менялся его голос, походка, появлялись какие-то ужимки, повадки. Он становился разговорчивым, постоянно вспоминал прошлое, школьную любовь, драки, умерших пацанов, размышлял о смерти, бессмертии, Боге, призвании. Почему-то ненавидел Иисуса Христа. Звучали слова - теургия, богооставленность, водительство духа. Затем менялась его речь. Вместо цитат из Бродского и Библии он фонтанировал матом и феней, в квартире гремел Ноговицын и русский рок.
Ночью второго дня Андрей затаскивал Свету в ванну и долго трахал ее, предварительно вылизав ей клитор. Всё это время Света цеплялась за Андрея, как могла. Готовила ему любимую еду, брала отгулы, одевалась, как шлюха, сосала член, молилась. Она пыталась хоть что-то противопоставить его состоянию, победить его собой, но победить никак не могла. Каждое такое поражение ставило их отношения на грань разрыва, ведь Света все больше укоренялась в мысли, что Андрей ее не любит, что он чудовище, демон, что он будто питается ее болью, а она, как это ни странно, благодаря этой боли, этим страданиям, чувствует себя живой.
Она не понимала, почему Андрей не хочет, чтобы она заменила ему собой весь мир, ведь ей не трудно, она готова. Андрей не понимал, какого черта она хочет заменить ему собой весь мир, не слишком ли это самонадеянная х.йня? Она считала, что когда Андрей уходит в загулы - он предает ее. Она так его и называла - предатель. Андрей свои загулы с ней никак не связывал и логику, их связывающую, не улавливал. Он мыслил так: загулам - загулово, жене - женово. Четко он мыслил, полкообразно. Кто-то может справедливо воскликнуть - как же так?! Как умная женщина, решившая ничего не бояться и сильный самодостаточный мужчина докатились до такого говна? На самом деле, очень просто. Во-первых, зависимости насрать на твои прежние решения. Во-вторых, они оба считали алкоголизм и наркоманию следствиями сложного внутреннего мира Андрея, его трагического жизненного опыта. Он ведь был писателем, поэтом, сценаристом. Я не говорил? Вот, говорю. Он был писателем, поэтом, сценаристом. Ни ему, ни Свете не приходило в голову, что он обычный наркоман.
Забавно, но именно обычность этого объяснения и мешала ему проникнуть в их головы. Андрей наркоманил, потому что выгорел, наркоманил, потому что потерял смысл жизни, который однажды нашел в литературе, наркоманил, потому что он творческая, бл.дь, личность, наркоманил из-за смерти сына, которая случилась черт знает когда, наркоманил, ибо умер Бог. Короче, он наркоманил из-за чего угодно. Мог даже понаркоманить из-за Достоевского, но только не из-за наркотиков, кайфа и зависимости. О.уеть не встать расклады, правда?
Тем временем на лоджии происходила немая сцена. Сначала это была просто сцена. Сознательной немотой она обросла, когда Андрей закурил. Света отметила, что в банке лишь один чибон и успокоилась, но стоило мужу закурить вторую сигарету, как она снова напряглась. Когда же он немузыкально напел – «а у тебя СПИД, и значит мы умрем» - ее сердце ухнуло в глубокий колодец. Ох, какой несчастной и живой она почувствовала себя в эту секунду!
Они оба не учуяли, а я учуял - на лоджии запахло достоевщиной. Ну, знаете, познание мира через тьму и страдания. Бла-бла-бла. То ли я русофоб, то ли это такая русская тема - в счастье подозревать обман, а в муках - подлинность и великую настоящность. Света зашла на лоджию, прикрыла за собой дверь и села на табурет.
- Андрей...
- Светлана?
- Тебя несет?
- Подволакивает. Но не в том смысле. Пойдем в ванную.
Андрей шагнул к Свете, сжал ее грудь, прижался телом.
- Потрогай, какой он твердый.
Света потрогала. Андрей поднял ее на ноги, поцеловал, раздвинул языком губы. Света отрешилась. Ее разум и тело зажили отдельными жизнями. Господи, сколько раз это было? Твердый, поцелуи, ванна, массаж ног, нежный секс. Он будто извинялся этим за то, что будет дальше. За две, а иногда три бессонные ночи, мокрую от слез подушку и мучительное гадание - жив он или умер от передоза? Или арестован? Или убит? Или влюбился в проститутку и вот сейчас раздастся звонок, и он ввалится в квартиру вместе с нею и прогонит Свету. Но даже если не так, даже если он вернется один, на своем проклятом отходняке, и станет каятся, вымаливать прощение, и ляжет спать, а она, наконец, уснет вместе с ним, разве от этого легче, когда ей известно, что ровно через неделю все повторится?
Отчаянная злоба загнанного в угол человека заполонила Свету. В ту же секунду она ощутила во рту его язык и с силой сжала зубы. Андрей застонал, зашипел, попытался отпрянуть, но зубы держали крепко, и тогда он ударил Свету в живот. Она разжала зубы и согнулась пополам, задохнувшись. Андрей сплюнул кровь в банку.
- Ты ебнутая, что ли? Я пытаюсь завязать, зову тебя в ванну, хочу отвлечься, ищу, бл.дь, поддержки, а ты такую дичь вытворяешь!
Андрей схватил пачку и закурил. На лоджии запахло мерзкой "Явой соткой". Света села на табурет, не отнимая рук от живота. В ее голове промелькнуло - если б я была беременна, у меня бы сейчас случился выкидыш, и он бы никуда не ушел. Жаль, я не беременна. С трудом вдохнув, Света посмотрела на мужа.
- Значит, это из-за меня? Я не достаточно тебя поддерживаю? Какой же ты ублюдок.
- Ты вообще берега попутала. Сколько можно это терпеть?!
Андрей швырнул сигарету за окно и громко вышел с лоджии. Света кинулась за ним. Андрей яростно искал вещи: хлопал дверцами шкафа, швырнул в стену попавшуюся под руку расческу, несколько раз пнул диван. Света проскочила мимо него на кухню, схватила пакет и бросилась в коридор, где так же исступленно засунула в него две пары кроссовок, тапки и мокасины. Андрей вышел к ней босиком, в джинсах и джемпере.
- Обувь отдай.
- Нет.
Андрей приблизился. В его движениях читалась угроза. Света не отступила, лишь завела руки с пакетом за спину и выпрямилась. По ее щекам катились автоматные очереди слез. Андрей замер.
- Света, я просто пиво попью с пацанами. Колоться не буду, отвечаю.
- Сам-то в это веришь?
- Представь себе - верю. Ты же умничка - отдай обувь, не устраивай сцен.
- Не отдам. Босиком иди.
Андрей впечатал ладонь в стену за Светиной спиной, резко развернулся и ушел в комнату. Там он выгреб из шкафа желтые шестишыпованные бутсы, надел их и крепко зашнуровал.
В комнату влетела Света, скинула с себя ночнушку и стала быстро одеваться. Андрей уставился на нее.
- Ты куда?
- А ты как думаешь?
- Я серьезно. Ты куда?
- С тобой. Тоже хочу пивка попить. Нельзя?
Андрей был явно озадачен таким поворотом.
- Мы же пацанами. Без жен все.
- Какими пацанами? Ты даже никому не звонил!
- Звонил. Пока ты спала.
- Хорошо. Покажи вызовы.
Света протянула Андрею раскрытую ладонь. Он посмотрел на ее руку так, будто в ней лежала ядовитая змея.
- Ты че, мне не веришь? Какие могут быть отношения без доверия? Ты че?
Света демонстротивно и чуть истерично рассмеялась. Андрей озлился.
- Ладно, пошли.
- За пивком?
- За ним.
- А зачем ходить? Пусть пацаны купят и приходят к нам, тут и попьем.
- Не начинай, а?
- Это ты не начинай!
Андрей сел рядом со Светой. Его голос и вид изменились. В них засквозили вина и жалостливость. Андрей попытался взять Свету за руку, но она высвободилась.
- Свет... Я тебе соврал. Не хочу тебе врать. Ты мой самый родной человек, самый близкий, понимаешь?
- Свежо предание...
- Да нет, не ёрничай. Правда, не могу тебе врать. Я не пива хочу, я хочу въ.баться. Но это последний раз, клянусь! Дембельский аккорд такой. В понедельник лягу в наркологию. Пора с этой х.йней завязывать.
Света молчала. Потом взяла телефон и включила диктофонную запись. Комнату заполнил чуть измененный голос Андрея и Светины всхлипы.
"Прости меня. Я выгорел. Я не виноват. Я пойду к психотерапевту. Не плачь, Свет. Не плачь, че ты? Хочешь, на колени встану? Хочешь? Это в последний раз. Я сам больше этого не хочу. Посмотри, как я вену расх.ярил! Реквием по мечте какой-то! Х.ли ты плачешь? Ты за.бала! Прости, Света. У меня отлеты, психоз, это не я. Я хочу есть. Есть что поесть? Сладкое что-нибудь. Давай так. Если я еще хотя бы раз въебусь, я покончу с собой. Давай?"
- Света, выключи!
- Нет. Слушай.
- Выключи, я сказал. Дай сюда!
Андрей попытался выхватить у Светы телефон. Она увернулась и остановила запись. Андрей напирал.
- Удали запись!
- И не подумаю.
- Зачем ты меня мучаешь?
- Я?!
- А кто? Короче, всё. Я пошел.
- Я с тобой.
- Нет!
- Ладно, иди. А я пока выложу запись на Фейсбуке. Пусть твои поклонники послушают.
Андрей застыл в дверном проеме.
- Ты не посмеешь.
- А ты проверь! Или берешь меня с собой или я публикую запись.
- Это наше с тобой дело. Зачем на общее выносить.
- Куда хочу, туда и выношу, понял?
- Ты меня на понял не бери, понял?
Андрей, напряженный до одеревенелости, вдруг расслабился и улыбнулся недоброй улыбкой.
- Пошли. Расх.ярим твою психику на атомы.
- Пф! Ты уже ее расх.ярил.
Света и Андрей оделись и вышли в подъезд. Не то что бы «идущие на смерть приветствуют тебя», но около. Света нажала кнопку лифта, Андрей пошел по лестнице куда-то наверх.
- Ты куда?
- Мяу надо взять.
Света пошла следом.
- Чего?
- Мяу. Ну, меф. Мефедрон.
- Ты только что испоганил мультик.
- Какой?
- "Кто сказал мяу".
- А кто сказал мяу? Ну-ка, скажи мяу.
- Очень смешно.
- Тише.
Андрей и Света поднялись с пятого этажа на шестой. Андрей остановился возле однокомнатной квартиры. Света посмотрела на него с удивлением.
- Здесь же хозяин Туарега живет.
- Живет.
- Ты же его ненавидишь.
- Как сказать. Я не обязан любить барыгу, чтобы у него брать.
Андрей постучал в дверь костяшкой указательного пальца - тук-тук-тук, тук-тук, тук-тук-тук, тук, тук-тук.
Дверь открыл здоровый лысый мужик. Света видела его раз сто, но ни разу не заподозрила в нем исчадие ада. Вот и думай после этого, что разбираешься в людях. Барыга показался ей олицетворением фразы о банальности зла.
- Сколько?
- Два?
- Муки?
- Крисов.
- Лихо. Четыре.
- Норм.
Андрей протянул лысому свернутые в трубочку купюры, тот исчез в квартире, но скоро возник и пожал Андрею руку. Света догадалась, что через рукопожатие он передал ему наркоту. Здесь необходимо кое-что пояснить. У нас есть немного времени, потому что Андрей и Света пошли в "булочную" за "баянами". То есть в аптеку за шприцами.
Кому-то могло показаться, что Света успокоилась, приняла ситуацию. Это не так. Просто она впервые сумела настоять на своем и эта, как ей казалось, победа, обещала многое и выступала даже неким знаком. Где одна победа, там и вторая, правда? А еще Света не верила, что Андрей сможет уколоться при ней. Такой расклад представлялся ей настолько невероятным, что легче было поверить в полное преображение Андрея прямо сегодня. Не может же он выбирать между ней и мяу, и выбрать этот мяу? Эти мысли если и не окрыляли Свету, то уж точно вселяли уверенность в благоприятное окончание всего дня.
Возле аптеки Андрей притормозил.
- Подожди меня здесь, я щас.
- Я с тобой.
- Не.
- Почему?
- Ну, это стремно, понимаешь. Аптекарь, она смекнет, что я жру. Будет так, знаешь, смотреть... Мне-то пофиг, я привык, а тебе будет неприятно.
- Ты хотел сказать - стыдно и позорно?
- Да. Подождешь?
- Нет.
Света тряхнула головой и гордо вошла в аптеку. Ее глаза блестели.
Отстояв небольшую очередь, Андрей и Света подошли к кассе.
- 10 двухкубовых шприцев, платочки бумажные и бутылку негазированной воды. Маленкую.
Аптекарь смерила Андрея и Свету колючим взглядом. Света не смогла промолчать.
- Андрей, я думала, ты инсулинками колешься.
Андрей опешил и побледнел. Света повернулась к аптекарю.
- У вас есть инсулинки?
- Есть.
Андрей с трудом разлепил рот.
- Не надо. Двухкубовые давайте. Десять.
Света молчать не хотела. Наоборот, заговорила громко, как с трибуны. Или с эшафота. Как Настасья Филипповна в свой день рождения.
- Почему, милый? У двухкубовых игла толще. У тебя и так все вены исколоты. Возьми инсулинки.
Андрей пытался игнорировать Свету, однако от ее слов вздрогнул. Аптекарь ушла собирать заказ.
- Ты че несешь? Стой и молчи!
- Не хочу. Не, реально, почему ты двухкубовыми колешься?
Андрей схватил Свету за предплечье и дернул к себе.
- От них вены не пропадают. И проколы заживают быстрее.
- Какой ты молодец, какой умница!
На кассу с товаром в руках вернулась аптекарь. При ее появлении Света просияла, будто увидела добрую подругу.
- Представляете, он двухкубовыми колется, чтобы проколы быстрее заживали, а то некрасиво. Это он всё ради меня. Так приятно!
Аптекарь воззрилась, отбила товар и сложила в пакетик. Андрей оплатил.
- Извините.
Аптекарь молча ушла на склад. Андрей чуть ли не бегом вылетел на улицу, забыв придержать дверь перед Светой.
- Теперь куда, милый?
- Хватит паясничать!
- Какой ты бука. Куда идем-то? Домой?
- Нет, к Жоре. Он меня поставит.
- Милый, ты забыл, что я врач? Не нужен нам никакой Жора. Я сама сделаю инъекцию, тебе понравится.
Андрей остановился, взял Свету за плечи и резко встряхнул.
- Ты че несешь? Угомонись.
- Руки убрал.
Андрей подчинился и резво пошел в сторону Железки, Света - полубегом - следом.
Жора жил в трешке с мамой, папой и сестрой, что выглядело странновато для сорокапятилетнего мужика и вполне нормально для наркомана с пятнадцатилетним стажем, работающим в котельной за двадцать штук в месяц. Расположившись в его комнате, Андрей запер дверь на шпингалет и бросил на стол спонджики, "баяны" и мяу. Жора тут же взялся за изготовление раствора. Андрей представил ему Свету еще в подъезде, на что Жора лишь коротко кивнул.
Он хотел въ.баться, на все остальное ему было насрать. Собственно, как и Андрею. Света озиралась и была не в своей тарелке. То, что казалось ей невозможным еще полчаса назад вот-вот могло произойти. Она растерялась. Когда Жора начал трясти в руке баян, чтобы окончательно растворить в воде порошок, Андрей вдруг закашлялся почти до взблева. Жора сказал:
- Чё, предвкушуха?
- Она, бл.дь.
- Сам срать хочу. Ниче, щас подлечимся.
- Поставишь меня в туалете?
- Батя кипишует, лучше не высовываться. Я Витю как-то в туалете ставил, а батя, прикинь, свет спецом выключил. Чуть, бл.дь, не задул. А здесь-то че тебе не ладно?
- Не хочу... это...
Андрей посмотрел на Свету. Та глянула на него вызывающе, но уже с усилием. Жора оценил гляделки верно.
- Пи.дец у вас "Санта-Барбара". Куб делай.
Андрей взял пустой шприц, сдвинул поршень до отметки 1, снял "гараж", то бишь колпачок с иглой, и подал шприц Жоре. Тот влил в него половину раствора. Все было готово к употреблению. Однако Андрей не спешил закатать рукав и накачать вену.
Он смотрел на Свету и не понимал не только как себя вести, но и кто он такой. Дома, с нею, он исповедовал одну модель поведения. Нет, даже не исповедовал, в любой исповедальности есть доля нарочитости, осмысленности, а в его случае модель просто сложилась, без участия головы, будто бы сама собой. И точно так же сложилась модель его поведения на улице, в загулах, в обществе соупотребителей, и теперь две эти модели столкнулись, зажав его в капкане, в невидимых глазу тисках.
Очень скоро молчание стало вязким. Жора позыркал недолго, потом плюнул на всю эту трехомудь, встал, отвернулся к окну, приспустил штаны и въ.бался в пах.
- Ох, бл.дь, выхлоп пошел. Тебя ставить или нет?
Андрей снова посмотрел на Свету. Сглотнул. От слов Жоры "выхлоп пошел" у него у самого он словно бы пошел. Психосоматика. Предвкушение достигло высшей точки. Андрей закатал рукав и быстро качнул вену. Жора склонился, ввел иглу и забрал контроль - кровь хлынула в шприц. Андрей замер. Сейчас, сейчас! Момент истины, прыжок в омут, в эмпиреи. Жизнь и смерть, вчера и завтра, время и пространство - все исчезнет, внутри и снаружи, в сердце и в голове воцарится настоящая пустота. Чувства замерзнут. Он станет ничем. И это было самым главным и чудесным.
Плавно и ловко Жора ввел раствор. Андрей закрыл глаза. Вот он - выхлоп. Долгожданная его анестезия, наркоз. Когда он открыл глаза, он открыл их прямо в глаза Светы, где было такое... Андрей вскочил со стула и убежал в ванну. Жоре было слишком хорошо, чтобы он попытался его остановить. Через десять минут Андрей вернулся. Света сидела на его табурете и качала вену. Возле нее присел на корточки Жора с заряженным баяном в руке.
- Вы че, бл.дь?
- Андрюха, не кипишуй, я ей децл сделал. Ну, хочет человек кайфану...
Договорить Жора не успел. Андрей сделал шаг вперед и жестко, с подъема, ударил его ногой в лицо, судя по звуку, сразу сломав нос. Жора затих на полу. Света вскочила. Андрей схватил ее за шиворот и сильно толкнул к двери.
- Ты чего?! Ты...
- Домой. Реще!
Андрей перевернул Жору на живот, чтоб он не захлебнулся кровью и вышел из комнаты вслед за Светой.
До Комсика они шли быстро и молча. Света внутренне радовалась и боялась, и от такого жуткого противоречия не знала, что сказать и как себя вести. Андрей шел, опустив руки в карманы. Его правая ладонь сжимала пакетик мяу. Всю дорогу он уговаривал себя его выбросить и уговаривал себя его не бросать. В голове плавала картина - вздувшаяся Светина вена. На слух эта картина не кажется страшной. В Андрее она вызывал нездешний ужас. Будто картина эта была написана не красками, не воображением, не самой жизнью, не его поступками, а всеми страхами, которые им когда-либо владели.
Возле дома Андрей притормозил у Туарега.
- Андрей, пойдем. Не надо.
- Иди, если хочешь.
Подняв с асфальта обломок белого кирпича, Андрей разбил Туарегу боковое стекло и фару. Заорала сигналка. Пока она орала, Андрей нацарапал на черной двери что-то вроде вигвама.
Через три минуты из-за угла выбежал барыга. В трико, расшнурованных ботинках и расхристанной куртке он смотрелся комично. Барыга сразу ринулся в бой. Они столкнулись прямо перед капотом. Андрей легко уклонился и ударил барыгу в челюсть, тот упал навзничь, с хрустом приложившись головой о бордюр. Андрей, почувствовав нехорошее, склонился к нему, пошлепал ладонями по щекам, пощупал пульс, красноречиво посмотрел на Свету. Потом устало сел на бордюр, достал из кармана мяу, надел перчатки, вытер пакетик о штанину и засунул его барыге в карман. Рядом села Света.
- Андрей... Как же так. Что теперь будет...
Андрей улыбнулся.
- Нормально все будет. Убийство по неосторожности. Дадут пять, выйду через три. Зато перекумарю. Зона - это единственное место, откуда я не смогу уйти за наркотой.
Помолчали.
- Я буду к тебе ездить.
- "Маску" вози. И "Яву сотку".
- Конечно.
- Надо "скорую" вызвать. Типа, мы пытались его спасти.
- Я вызову.
- А потом полицию.
- Хорошо.
- Иди домой. Баул мне собери...
Света кивнула, набрала "скорую" и медленно пошла домой.
Андрей закурил. Небо заволокли серые тучи. Плавно и потусторонне, как в кино, пошел первый снег. Андрей прислушался к себе. Кто там? А никого. Тихо и спокойно. Видимо, отпустило.