Летом 1938 года группа активистов добровольно-спортивного общества «Наука», в числе которых был студент Ростовского университета Солженицын, совершила большой пятинедельный велопоход. Протяженность маршрута составила более трех тысяч (!) километров: от Ростова-на-Дону через Донбасс, минуя Сталино (ныне — Донецк) и Полтаву, до Киева и обратно домой, с остановками в Белой Церкви, Николаеве, Одессе и далее — через Крым: Севастополь, Ялта, Феодосия. На протяжении всего маршрута следования Солженицын, который был командиром этой группы, отправлял письма своей подружке, Наташе Решетовской.
К настоящему времени этот богатейший эпистолярный материал представлен на суд общественности в книге «Родословная лжи Солженицына» ( https://bit.ly/3luHe4r). Здесь же – разбор нескольких фрагментов, содержание которых носит откровенно гнилой характер.
«18 июля 1938 года. Сталино. Моя дорогая, бесценная девочка! Где-то ты сейчас? Жаришься ли в раскаленном, но родном Ростове, нервничаешь и худеешь, или укатила уже куда-нибудь? Как бы я желал, чтобы случилось это последнее и чтобы письмо мое уже не застало тебя на милом Среднем (Средний проспект в Ростове-на-Дону. — ред.), а опечатанное десятком жирных черных штампов догнало где-нибудь около Черного моря. Живем мы жизнью бурной и безалаберной. Поверишь ли, сейчас, кажется, у меня впервые за четыре дня чистые руки, пара свободных часов, стол и возможность написать письмо.
Три ночи мы ночуем уже в открытом поле, один раз даже в таком месте, где на много километров вокруг не было никакого признака человеческого жилья. Улеглись мы тогда в копнах соломы, зарылись в нее и лежим присмирев. Вокруг безбрежное скошенное поле, уходящее в непроглядную темь, над нами почти немигающие застыли крупные, чистые (чище, чем в Ростове) звезды, а на востоке (не за западе, заметь!!) из земли, словно проталкиваемая чьими-то нетерпеливыми руками, багрово-красным мячом нырнула луна.
Мы сладко закрываем глаза и, лениво покалякав, погружаемся во временное небытие. Представляешь себе картину? По-моему, каждый, у кого в жилах кровь, а не водица, хотел бы вести такую жизнь. Но это еще не все. Луна вначале не светит, а затем поднимается выше, серебрится. Сердце сладко щемит. Двумя же сутками раньше, в незабываемый последний вечер в саду за театром, она светила точно так же, скользя игривыми бликами по твоему лицу. Увы! Близок локоток, а не укусишь. Я досадливо утыкаюсь лицом в колючую солому и пытаюсь не расстраиваться».
Да, тут даже строгий Станиславский, воскликнул бы: «Верю!!!» Не надо быть тонким психологом. Двадцатилетний парень не врет. Он действительно испытывает восторг, который не может сдержать. Он упивается счастьем жизни, свободы, ее космической полнотой. Жизнь «бурная и безалаберная»…
Откуда это честное ощущение? Да просто от того, что жизнь у него хороша. А раз у него, так, значит, и у всех. Он и звезды… Он звездоподобен, как комета, бороздящая черное небо Вселенной. «Признаков человеческого жилья» в округе нет. Только кем-то «безбрежное скошенное поле». Случайная «соломенная копна», невесть откуда-то взявшийся «стол». Для безалаберного парня все это случайные, не связанные друг с другом предметы. Хаос, отсутствие смысла. Беспорядок. Хотя вообще-то перед нами — весьма выразительные признаки недавней страды, уборки урожая. Июль месяц, между прочим… Огромные массы людей, колхозники, комбайнеры, механизаторы машинно-тракторных станций, такие же молодые парни и девушки, как наш турист, жили и работали здесь неделями, спали вот в этих копнах, на сеновалах, наскоро ели за этими сколоченными из грубых досок столами. И снова работали, чтобы успеть до дождей. Чтобы собрать урожай. Вот это для них жизнь, а не библиотеки, театры и трамваи…
Если бы комсомольца Солженицына хоть слегка волновало происходящее не только вокруг его носа и стога сена, но еще кое-что, творящееся под «багряно-красным мячом луны», он непременно бы заметил (хотя бы из газет), что девиз Донбасса тех дней — «Быстро убрать урожай, не допускать потерь!» Но ростовский турист ничего не видит. Зато потом, годы спустя, отоваривая в «Березке» внешпосылторговские чеки, полученные за изданные на Западе его байки про ГУЛаг, будет нудно живописать разруху, восклицая: «Голод правит миром».
Но ведь должен же он был читать хоть какие-то газеты! Хоть иногда! Вот хотя бы если не центральная, то местная газета — «Социалистический Донбасс». Основные темы номера от того же самого восемнадцатого июля — хлеб и металл. Первая полоса буквально горит заголовками: «Комбайнер тов. Соколенко убрал 338 га.», «Артемовская МТС проваливает уборку», «3,5 килограмма зерна — аванс на трудодень», «Низкая производительность комбайнов», «Закончили косовицу зерновых», «Нет борьбы с потерями». Похоже, что эта повестка дня важна только для колхозников и рабочих машинно-тракторных станций, а высоколобые бездельники ни при чем, ибо погружены в себя и обмозговывают судьбы всего человечества.
Читающий этот номер газеты сегодня, восемьдесят лет спустя, не может не обратить внимание на фотографию с подписью: «Комбайнер Анадольской МТС (Волновахский район) И. Тихонов комбайном “Коммунар” убирает в день по 26–29 гектаров». Ничего себе!.. То есть это чуть больше, чем вся территория Завода имени Хруничева, практически уничтоженного в Москве. И абсолютно столько же, сколько занимает вся площадь Московского Кремля. (Как, оказывается, просто: один хороший трудодень комбайнера — и в Кремле полный порядок).
Вот этот Тихонов и есть один из тех, кто оставил после себя, выражаясь словами туриста, «безбрежное скошенное поле»! Он не катался на велосипеде, не проводил каникулы с увлекательной книжкой и не разгуливал по интересным музеям. Хотя вполне мог, ведь шел ему в то время всего семнадцатый год.
Задавшись целью выяснить, каким человеком был этот рабочий МТС, с помощью военных архивов и сайта «Подвиг народа» удалось узнать некоторые детали… Тихонов Иван Иванович двадцать первого года рождения. Житель села Нововодино Андреевского района Сталинской области. После окончания школы и до сорокового года он, выучившись на механизатора, работал на Анадольской Машинно-тракторной станции. Был призван в армию. В августе сорок первого года получил ранение. В январе сорок пятого награжден медалью «За боевые заслуги», а в июне того же года — орденом Красной Звезды. Такой вот обычный комбайнер, ефрейтор Тихонов Иван Иванович, шофер отдельного автотранспортного батальона. Его мало кто знает и помнит сегодня. Жил в одно и то же время с праздно катающимся велосипедистом Солженицыным. Один раз о Тихонове написали в газете как о честном рабочем парне, который с утра до ночи рулил комбайном, чтобы быстро и без потерь убрать урожай. Но ростовский турист Саня, который рулил велосипедом, чтобы накачать ноги и укрепить здоровье, ни тогда, ни позже на это внимания не обратил. (Ведь это же что-то положительное…) Он ехал дальше писать письма про «очертанья пустоты», «погружение во временное небытие». Пусть станет прекрасно. Сонно, сладко…«каждый хотел бы вести такую жизнь». В 1938 году!
Правда, в перспективе он насочиняет про этот год аж на целую Нобелевскую премию. Пятьдесят один (!) раз просклоняет он в «Архипелаге» цифру «тысяча девятьсот тридцать восемь» в контексте россказней про рецидивы террора, репрессий, звериных мучений, которым советская власть подвергла несчастных советских людей.
А вообще — только задумайтесь — как же не боялись они с друзьями скитаться ночью по колхозным полям, где даже октябрятам и пионерам «за стрижку колосков не давали меньше восьми лет» («Архипелаг «ГУЛаг», глава 17 «Малолетки»). Ни колючей проволоки, ни чекистов с автоматами и наручниками, ни сторожевых собак.
Лжец. Верни деньги Нобелевскому комитету! Ведь это ты написал: «каждый, у кого в жилах кровь, а не водица, хотел бы вести такую жизнь». Только одна эта фраза обязывает Шведскую академию наук рассмотреть возможность запроса к солженицынской семье с требованием вернуть если и не деньги, то нобелевскую медаль, как минимум.