Это первая глава будущего романа "Где начинается мгла". Читается как отдельная новелла.
Вы верите в любовь с первого взгляда? Я тоже не верю. Я просто в ней живу. С Динкой мы знакомы, если верить нашему семейному архиву, с четырех лет. Я этого не помню, но на «том самом» фото слишком уж явно видно, как маленький мальчик протягивает букет первых весенних одуванчиков маленькой девочке сквозь прутья забора, и этот мальчик вне всяких сомнений я.
Мы тогда только переехали. Наши дома почему-то были отделены друг от друга кованым забором. Вероятно, он остался со времен предыдущих построек, сносить его было затратно, да и никому не нужно, поэтому мы много лет лазили друг к другу через этот забор, пугая соседей и обслуживающий персонал. Только родители не пугались, даже Динкина мама.
А вот управдом почему-то очень нервничал, видя кого-то из нас на заборе, и однажды его душа не вынесла и обмотала забор колючей проволокой. После того как мы порвали пару комплектов одежды и примерно столько же участков мягких тканей на теле, мой отец взял кусачки и удалил с забора эти элементы декора в соловецком стиле. Но управдом оказался довольно целеустремленным человеком и следующим ходом обмазал забор мерзкой субстанцией под названием «солидол». Что это такое, я тогда не знал, да и сейчас, честно говоря, имею очень смутное представление. После того как родители выбросили пару комплектов испорченной одежды и отмыли от солидола все мягкие ткани на теле, Динкина мама написала обращение в Интернет-приемную городской администрации. Дело в том, что родители наши, являясь до мозга костей интеллигентами в каком-то мохнатом поколении, ругаться и бить морды совершенно не умели. По крайней мере, тогда. Потом-то мы их, конечно, научили, но об этом позже.
Так вот тогда, в начале двухтысячных, администрация города очень гордилась своей первой Интернет-приемной во всей России, поэтому Интернет-обращения рассматривались молниеносно и почти всегда в пользу граждан. Ольга Евгеньевна и спросила-то лишь о том, насколько правомерны действия товарища управдома, то есть хотела узнать, есть ли у нее права в данном случае и если есть, то какие. Каково же было удивление жильцов обоих домов, когда уже на следующий день вокруг забора ходили хмурые пиджачные дядьки под названием «комиссия» и недовольно качали головами. Динкина мама, экзальтированно прижимая руки к груди, рассказывала о страданиях бедных пятилетних детей по вине домоуправства злого Карабаса-Барабаса. Комиссия сочувственно ахала, опасливо косилась на кучку колючей проволоки, предъявленной в качестве вещдока, и осторожно водила пальцами по прутьям забора с остатками солидола на них. Мы с Динкой сидели в кустах по другую сторону сооружения и сосредоточенно подслушивали.
- То есть, вашему мальчику накладывали швы в результате воздействия колючей проволоки, я правильно понял? - уточнил руководитель комиссии, что-то записывая в блокнот.
- Да, да! - радостно закивала головой Динкина мама. - У меня и справки медицинские есть, и фотографии этой проволоки на заборе. Только у меня девочка, мальчик у соседей.
- Как - девочка?!
Председатель комиссии, похоже, слегка охренел.
- Ну а что такого? - оскорбилась тетя Оля. - Не всем же мальчиков рожать.
- Вы хотите сказать, что пятилетняя девочка залезает на этот забор? - недоверчиво спросил пиджачный дядька, тыкая рукой куда-то в небо. Ну да, в высоту это сооружение было метра два с половиной, не меньше. Ха, мужик! Да ты просто Динку не знаешь! Она вообще коня на скаку в горящую избу занесет и не заметит!
- Ну... да... И залезает, и слезает...
Динкина мама как-то подрастеряла былую уверенность. Командир комиссии, напротив, сурово сдвинул брови. «Оторва!» - ясно читалось в его взоре. М-да, что-то пошло не так.
- Она у меня вообще очень спортивная! - наконец, нашлась Ольга Евгеньевна. - Уже третий год занимается художественной гимнастикой, недавно выиграла школьные соревнования. Тренер советует переезжать в Москву и пробиваться на первенство России, говорит - будущая олимпийская чемпионка растет.
Отмазка, судя по всему, прокатила, всем же известно, что художественным гимнасткам эти заборы - просто дом родной, они ежедневно на них тренируются. Комиссия уехала, а управдому приехал штраф за порчу общественного имущества, а также предписание о немедленной очистке забора и компенсации материального ущерба пострадавшим сторонам.
Это был первый случай нашего с Динкой совместного выступления в качестве боевой эсхатологической единицы. Далее мы только совершенствовали этот талант. Но особенностью этого первого случая было то, что все произошло случайно и практически независимо от нас. Все дальнейшие наши акции были тщательно спланированы и грамотно просчитаны. Но все это было позже.
К чему я все это рассказал, станет понятно дальше. Тогда еще никто понятия не имел о том, что обижать нас с Динкой чревато. Даже мы сами. В этот раз возмездие свершилось без нашего участия, но сценарий мы для себя уяснили - зло должно быть наказано. Особенно, если это зло было совершено по отношению к кому-то из нас. Ведь, как я уже говорил, это была любовь с первого взгляда, по крайней мере, так гласят наши семейные легенды. И эта же любовь сыграла с нами очень злую шутку длиною в жизнь. То есть имеется в виду та длина, которая есть на данный момент, - нам по двадцать три.
Естественно, мы оказались в одной группе детского сада, он был единственным в нашем новом районе. Благодаря нам начали дружить наши родители, поэтому время, которое мы проводили вместе, росло с каждым днем. Мы ходили в кино, театры, на детские праздники, за нами смотрела попеременно то моя, то Динкина бабушка, мы оставались друг у друга ночевать и ездили вместе в отпуск. Как-то так получилось, что Динка стала для меня первой и единственной. Королевой.
Перед новогодними праздниками в садике затеяли какой-то утренник. Снегурочкой была самая молодая воспитательница Оксана Валерьевна. А на голове у нее почему-то красовалась корона. И красовалась она, с моей точки зрения, вообще не на той голове. Корона была прекрасна. Голова - нет. Дабы восстановить справедливость, я не нашел ничего умнее, чем выкрасть эту самую корону (ну нет, конечно, не с головы, пока Оксана Валерьевна встречала детей и родителей, она временно вышла из образа) и подкинуть в шкафчик настоящей Королеве - Динке. Наверное, в своих мечтах я представлял, как она откроет шкафчик, увидит корону и, конечно же, сразу все поймет. Наденет ее, воспылает ко мне самыми прекрасными чувствами, и в мире сразу воцарится справедливость. А мы уйдем, держась за руки, в закат, сопровождаемые сиреневыми феями и розовыми единорогами. Но почему-то все пошло не по плану.
Какой-то хмырь по имени Давидик самым наглым образом занял место рядом с моей Королевой в нашем блестяще отрепетированном новогоднем хороводе. Чтобы не создавать суеты, воспитатели попытались меня поставить в пару к партнерше Давидика - на все согласной девочке Тане. Только я уже тогда был Лев. И заставить меня было не так-то просто. Я просто подошел и оттолкнул Давидика от Динки. Зря, как потом выяснилось. Когда этот Голиафик вылез из угла, в который я его сгоряча зашвырнул, он меня просто размазал по... Не помню, по чему он меня размазывал, ломая напрочь все стереотипы о зашуганных еврейских мальчиках, которых жестоко обижают в детских режимных учреждениях, но, судя по последствиям, делал он это очень качественно.
Сломал он не только стереотипы. Еще прихватил мою руку и организовал мне профессиональное сотрясение мозга, а кровью из рассеченной брови я залил оба этажа детского сада. Шрам до сих пор остался. В общем, меня увезли на скорой, и фокус с короной не удался. Ну то есть не то чтобы совсем.
Праздник пришлось отменить, потому что воспитатели и медсестра возились со скорой, родители учились ругаться и бить друг другу морды, а нянечки вытирали кровь со всех поверхностей, включая бальные платья девочек. Как-то всем резко стало не до веселья. А Оксана Валерьевна, оттерев кровищу со всех стратегически важных мест себя, вдруг вспомнила о своей короне. То ли она ей была дорога как память, то ли нужна была куда-то в другое место, то ли вовсе принадлежала не ей, в общем, корона понадобилась позарез прямо сейчас. А единственный человек, который знал, где она находится, в тот момент ехал на скорой с сиреной и мигалкой и от души наслаждался возможностью передвигаться по встречной полосе и на красный свет. Я тогда фанател от машинок, и на тот Новый год родители вынуждены были срочно менять заготовленный заранее подарок на игрушку модели «Скорая помощь обыкновенная».
Короче, пока я там кайфовал со сломанной рукой и сотрясенным мозгом, Оксана Валерьевна потихоньку начала впадать в панику, чередуя ее с истерикой. Перепуганные родители, поняв, что ля комедия э финита, похватали детей и поспешили на выход. Полезли за одеждой, и вот тут-то и раскрылась главная интрига вечера. Корона обнаружилась у Динки в шкафчике!
Даже представлять не хочу, что там творилось. Естественно, повесили все на нее. Почему-то никому не пришло в голову, что это мог сделать я, даже самой Динке. Сначала ей досталось от визжащей Оксаны Валерьевны, потом еще дома от мамы и бабушки. А вокруг стояли наши одногруппники и их родители и укоризненно взирали на нее. «Такая маленькая и уже воровка», - было написано на их лицах. И ни одна сволочь не заступилась за ребенка, который был ни в чем не виноват! Это теперь я могу представить, что она чувствовала в тот момент. А тогда я лежал в больничке с больной головушкой и рукой, закованной в «гисп», и наслаждался новыми впечатлениями.
Прошло недели две, а то и три прежде чем мы снова увиделись с Динкой, все это уже стерлось из памяти и никем не обсуждалось. Поэтому я даже не сразу обо всем узнал, а только, может быть, месяца через полтора-два и даже не от нее. Она как истинная Королева повела себя очень достойно - не стала впадать в истерику, не побежала ябедничать и даже не обиделась. Рассудила, что прошлое ворошить мы не будем, но вот наказать меня необходимо - просто чтобы восстановить мировую справедливость. То есть, конечно, так заумно она в шесть лет не изъяснялась, но теперь по прошествии почти двадцати лет точные формулировки уже никто не вспомнит. А я тогда был готов на что угодно, потому что: а) чувствовал себя виноватым и б) боялся, что Динка прекратит со мной общаться и уйдет дружить... да вот хоть к Голиафику.
Почему мы решили, что во всем виноват Давидик? А хрен его знает. Детская логика еще хуже женской. Однако мстить мы намеревались именно ему. Динкино условие было таково: она придумывает месть, воплощает ее, а я прилюдно беру вину на себя. Соответственно, наказывают тоже меня. Это будет справедливо - она пострадала из-за меня, я пострадаю из-за нее. Логично? Ну нам казалось, что да.
Что мог придумать шестилетний ребенок, да еще и девочка? Вполне естественно, что главную ценность для нее представляла одежда. Пока воспитатели воспитывали остальных детей, то есть трепались друг с другом за жизнь, она потихоньку пробралась в раздевалку и надругалась над шкафчиком Давидика - порезала ножницами все вещи, которые там были, включая какой-то дорогой брендовый комбез. Очень качественно порезала, даром что ножницы были детские - с пластиковыми ручками и закругленными концами, ими и бумагу-то сложно разрезать. Но это вы просто Динку не знаете, она бы и вас ими почикала при особой необходимости.
Когда пришло время вечерней прогулки, вся группа удостоилась чести наблюдать выставку картин Репина «Не ждали», «Приплыли» и «Щас кто-то огребет». После моего покаяния зрители с нетерпением ожидали прихода родителей, чтобы лицезреть также эпичное полотно «Иван Грозный и сын его Иван». Давидик выл как в попу раненый, сжимая в руках тряпочки, оставшиеся от его одежды. Я, довольный, улыбался во все двадцать или сколько там их тогда было. Воспитатели орали и брызгали слюной, они ведь не знали, что я улыбался Динке, и считали, что это я так глумлюсь. Гулять почему-то никто не пошел. Пришли родители, уверенно побили морды, выставили друг другу имущественные претензии - одни за испорченную одежду, другие за лечение, после чего родили объединяющую мысль и наехали на воспитателей, пытаясь выяснить, где те были и куда смотрели, пока Лёвка (это я) тут совершал акт вандализма. Не ожидавшие такого поворота воспитатели вяло оправдывались и советовали отвести ребеночка (это меня) к психологу. «К психиатру», - явственно читалось в их злобных взглядах.
Главное, что мы с Динкой вынесли для себя из этого шоу, взрослые - странные люди, к тому же не очень умные. Когда им говоришь правду, они не верят. Когда врешь, радостно хватаются за предложенную ложь. И в том, и в другом случае им даже в голову не приходит сомневаться. Не говоря уже о том, чтобы проверить. Вот начни они меня спрашивать, когда, как и чем я все это сотворил, я бы на первом же слове запутался в показаниях. Но они не догадались, и моя ложь прокатила.
Возможно, на этом все бы и закончилось, и дальше мы бы росли как среднестатистические дети, но у Динки остался незакрытый гештальт. То есть тогда она, конечно, таких модных слов не знала, но противиться гнетущему изнутри чувству незавершенности не смогла. Дело в том, что ей не удалось испортить обувь бедного Давидика, то ли времени не хватило, то ли материал был слишком крепкий, то ли ножницы слишком хлипкие. А посему ее честь представлялась ей недостаточно отмщенной. Заморачиваться с режущими предметами она больше не стала, повторяться - не ее стиль, она просто выдавила в сапоги клей. Да не тот, которым мы аппликации к картонкам приляпывали, а принесла из дома мамин для рукоделия, который и пластик жрал, и деревяшки, а может даже и железки, точно не знаю, но тетя Оля его очень всегда нахваливала. Я и сейчас этот желтый тюбик в магазине вижу иногда и содрогаюсь, вспоминая, какими мы были дебилами.
Ничего не подозревающий Давидик пришел с прогулки и… не смог снять сапоги. Комбез тоже не смог снять, сапоги мешали. И к нашей с Динкой обоюдной радости еще и огреб от нянечки из-за того, что долго возится. Пока они выясняли, что происходит на свете, несправедливо обиженный Давидик снова расхныкался, нянечка попыталась ему помочь, потом пришла воспитательница - помочь нянечке, в общем, как обычно, собрался весь теремок. Я смиренно признал свою вину, в которой почему-то никто и так не сомневался. Родители уже довольно профессионально побили еще не зажившие с прошлого раза морды и родили новую победительную идею - писать жалобу заведующей. Воспитатели изображали руками в воздухе то ли параболы, то ли гиперболы и богом клялись, что они ни на минуту с меня глаз не спускали.
Дома я впервые в жизни получил ремня и мужественно вытерпел наказание, успокаивая себя мыслью, что страдаю за Динку. Кстати, о Динке. Она обозвала меня дураком и сообщила, что я вовсе не обязан был брать вину на себя, ибо долг свой отработал в прошлый раз, а этот раз был просто удовольствия ради. Я мстительно сообщил ей о наказании, в красках расписав, как я страдал, и высказал предположение, что теперь должок за ней. Она почему-то согласилась.
Надо ли говорить, что пострадал снова Давидик? У меня на него был зуб. Даже два. Или три. Один раз он сам меня избил, и дважды наказали родители за то, чего я не совершал, причем второй раз - с особой жестокостью. Против родителей мне пойти было слабо. А против Давидика я уже привык. Динка высмотрела в каком-то мультике типа «Тома и Джерри» веселую забаву - кладешь поперек дорожки веревочку, а когда к ней на третьей спринтерской подлетает Давидик, резко натягиваешь. Давидик запинается и летит кубарем в пыль. Правда, вместо пыли к тому времени в детсадовском дворе уже был асфальт. Была поздняя весна, и никакого спасительного буфера в виде снега или верхней одежды для Давидика не было предусмотрено.
Ну что сказать... Увезли его на скорой, как меня когда-то. Правда, без переломов и сотрясений, но, думаю, одним шрамом, как я, он не отделался. Я не знаю, что с ним стало. Больше мы Давидика не видели. Родители устали рожать идеи по мирному урегулированию, и в саду появилась комиссия то ли из РОНО, то ли и вовсе из прокуратуры, группу закрыли до выяснения обстоятельств, воспитателей той смены уволили по статье, остальные благоразумно ушли сами, пришла новая заведующая, а выпускной в саду накрылся медным тазом, в котором нянечка замачивала посуду. Когда я сейчас все это вспоминаю, поверить не могу, что такое смогли устроить два дошкольника. А еще благодарю судьбу за то, что в этот раз вину взяла на себя Динка, в третий раз мне бы подобная выходка с рук не сошла, думаю, меня в самом деле сдали бы психиатрам.
Из всей этой истории мы сделали совершенно неправильные выводы, а именно: отвечать за проступок, совершенный кем-то другим, не так страшно, как за собственный. Тебя не гложет совесть, и даже наоборот - распирает гордость, что страдаешь за дорогого тебе человека, спасаешь его типа. И в любой момент есть возможность сказать - люди, окститесь, это сделал не я, неужели вы настолько слепы, но ты этого не скажешь, потому что благороден. И от этого чувствуешь себя героем. Это какая-то очень извращенная логика. Но мы в ней выросли и другой не знали. И некому было нас вразумить, потому что никто из взрослых так и не разобрался в том, что происходит с нами.
P. S. Давид, прости меня, если сможешь. И Динку прости. Мы тогда действительно не ведали, что творили. Мы были жестоки, как... как дети.
