В авангарде русских войск шел Передовой полк воеводы Хворостинина, усиленный наемными немцами. Хворостинин, даром что опричник, был умелый и удачливый командир. Его «боевая группа» была маневренным и хорошо сбалансированным соединением из разных типов кавалерии и посаженных на коней стрельцов. 28 июля южнее Москвы неподалеку от деревни Молоди он догнал ханский арьергард. Русские действовали решительно и напористо. Татары оказались опрокинуты стремительной конной атакой, была захвачена и уничтожена часть обоза с порохом и боеприпасами. Это оказалось чрезвычайно важным фактором, повлиявшим на весь дальнейший ход битвы. Ханская артиллерия не принимала участия во всех последующих событиях. С одной стороны, здесь, конечно, есть элемент удачи: Хворостинину попался в разгромленном обозе именно этот ценный ресурс. С другой — везет тому, кто везет: опричный воевода действовал инициативно и решительно и заслуженно пожал плоды тактического успеха.
Командиры разбитого отряда заявили Девлету следующее: «Ты, государь, идешь к Москве, а нас московские люди сзади побили, а на Москве не без людей же будет». Грубая реальность действительно явила хану, что Москва — это, конечно, красиво и грабить ее можно долго и упоенно, но неплохо было бы сначала уничтожить разъяренных береговых, повисших на хвосте завоевателей сторожевым псом. С сожалением оставив такую вкусную Москву, хан развернул полки навстречу некстати упорному неприятелю. На Передовой полк нацеливался крупный отряд татар. Но Хворостинин вовсе не собирался геройски погибать за свою страну, он предпочитал заставить крымцев мужественно умереть за свою. Русские — с кем поведешься, от того наберешься, — использовали классический прием степной же войны — ложное отступление. Командиры татарского авангарда радостно позволили себя обмануть и приняли притворное бегство за настоящее.
Воротынский, осуществлявший общее руководство операцией, отлично понимал, что вскоре после первого успеха тяжелой поступью придет возмездие. Не дожидаясь явления на сцену основной массы крымского войска, земский воевода развернул на холме у Молодей гуляй-город из телег, усиленных деревянными щитами, там же оборудовались позиции для артиллерии. Именно на это рассчитывал Хворостинин, бросаясь на неприятельскую армию со сравнительно небольшим отрядом. В результате, когда гибель отряда Хворостинина казалась уже неизбежной, «убегающие» русские резко свернули в сторону, открыв противнику грустную правду о коварстве «урусов». Для большинства преследователей это знание оказалось последним: Воротынский включил свою косилку, из гуляй-города навстречу разгоряченным крымцам и ногаям понесся град ядер и пуль. Неприятель откатился в полном беспорядке с тяжелыми потерями. Не надо забывать, что битва была маневренной, отряд Хворостинина и неприятельское войско проделали в течение дня больше сорока километров, поэтому сил на штурм прочной позиции Воротынского просто не имелось. Воеводы спокойно собрали полки внутри своей импровизированной крепости. Вскоре к гуляй-городу маршем подтянулся Девлет-Гирей. Воротынский мог быть доволен успехами дня. У противника выбили из рук артиллерию, и теперь крымцы должны были штурмовать усиленный полевыми укреплениями лагерь на холме, окруженном мелкими речками и кустарниками.
29 июля обе стороны готовились к решающему сражению. Бои исчерпывались стычками «местного значения», летописец флегматично отмечает, что в эти дни всадники только «травились», правильного же боя не было. Воеводы в спокойном темпе отправляли на перестрелку сменные отряды, позволяя остальным отдохнуть. Противника постоянно держали в напряжении, при этом русские экономно тратили силы, всегда имели свежий резерв, а попытки неприятеля прощупать оборону встретились бы с дежурящими у своих крупнокалиберных «дудок» стрельцами. Но перекур, конечно, не мог быть долгим.
30 числа начался штурм. Гуляй-город атаковала конница, засыпавшая укрепления ливнем стрел, но крепостица оказались ей не по зубам. Полевой лагерь отстреливался из пищалей и пушек, выгрызая целые ряды штурмующих. Заметим, что тогдашняя пищальная пуля не очень похожа на легкие аккуратные боеприпасы современных штурмовых винтовок: это были свинцовые шарики весом 20-50 граммов, наносившие совершенно жуткие раны. Русские регулярно переходили в контратаки. В ходе одной из них погиб предводитель ногайцев Теребердей. Поняв, что «на ура» лагерь не дастся, один из командиров татар, Дивей-мурза, с небольшим отрядом начал перемещаться вдоль линии обороны, пытаясь выбрать какое-то более удачное место для прорыва. Русские заметили богато одетого всадника со свитой. Воевода Шереметев тут же организовал контратаку. Дивей попытался уйти, но конь был под ним ранен, и одного из лучших ханских «генералов» схватили живьем. Что интересно, непосредственно изловил Дивея-мурзу сын боярский Темир Шибаев. Имя и фамилия указывают на происхождение, видимо, из казанских татар. Человек выбрал правильную сторону в конфликте. В целом день кончился для степняков обескураживающе, все шло как-то неправильно. Вместо сбора толп «ясыря» в плен попадали сами крымцы, а гора трупов вокруг гуляй-города росла без видимой пользы.
Однако, несмотря на новый успех, положение русских было тяжелым. В лагере кончалось продовольствие. Армия была в таком скверном состоянии, что пленный Дивей начал выкобениваться и говорить речи на тему убогого мужичья. На попытки воевод урезонить его он заявил: «Если бы вы взяли не меня, а хана, я бы его освободил, а вас, мужиков, угнал в полон. Я выморил бы вас голодом в вашем гуляй-городе в пять-шесть дней». В это время русские уже начали есть конину…
Хворостинин и Воротынский попытались побудить хана к отходу дезинформацией о подходе к русским подкреплений. Эффект вышел не совсем тот, на который рассчитывали воеводы, но тоже неплохой: вместо отступления Девлет принялся готовиться к последнему и решительному штурму. Русским это было только на руку. Пока время работало против нас, любые военные действия только шли русским на пользу. Впрочем, кроме вовремя вброшенной дезы, у Девлета хватало причин спешить. Самодержавие в Крымском ханстве весьма эффективно ограничивали яд и кинжал. Штурмы с высокими потерями при нулевой добыче сказывались на репутации Девлет-гирея. В то же время бросить осаду и развязать русским руки Девлет не мог: такого шага его немытый электорат точно не понял бы. Для полного счастья ногаи были несколько огорчены тем, что их бросают в самые тяжелые бои (это они испытали сомнительное счастье первой попытки прорыва через Оку под огнем пушек), а добычей делиться не торопятся. Союз борцов за рай под тенью сабель стал давать трещину, вместо живых славянских рабынь индустрию развлечений явственно стали брать на себя загробные гурии, и на бойцов это действовало угнетающе. Поэтому хан решил восстановить авторитет решительными мерами.
2 августа начался новый — окончательный — приступ. Это должно было быть впечатляющим зрелищем. Волны конных и спешившихся накатывали на гуляй-город, выкрикивая религиозные лозунги и беспрерывно осыпая укрепления стрелами. Впрочем, для Воротынского и его воевод эта какофония должна была звучать музыкой: вместо попыток взять русских измором супостат давал бой на самых выгодных для русской стороны условиях.
Бойницы гуляй-города изрыгали огонь. По склону холма непрерывно били орудия. Хан использовал в качестве последнего аргумента свою элиту — янычар и созданных по их образу и подобию стрелков-тюфенгчи. Не помогло. Люди и лошади лезли на холм буквально по грудам наваленных на склонах мертвецов, но каждая новая атака захлебывалась, кочевники откатывались, унося раненых, от окутанного пороховым дымом лагеря.
Пока крепость под руководством Хворостинина палила по штурмующим, Воротынский скрытно вывел из гуляй-города кавалерию и по лощине вышел армии Девлет-Гирея в тыл. Дождавшись окончания очередной атаки, Воротынский подал условный сигнал и ударил сзади. Хворостинин в тот же момент сделал залп из всего огнестрельного, что еще могло стрелять, вышел из укреплений и атаковал противника в пешем строю. Надо отдать должное крымскому войску: они не поддались панике сразу. Источники описывают дальнейшую битву как предельно ожесточенную. Но удар с двух сторон есть удар с двух сторон. Крымцы скучились на склонах, управление боем было утеряно, никто не сменял истощенных, никто не давал резервов. Битва постепенно перешла в бойню.
Ночь приостановила сражение. В бою погибли сын, внук и зять Девлета. Наутро, оставив прикрывать отход пятитысячный отряд, хан обратился в бегство. По пятам шел Воротынский с кавалерией. Арьергард был прижат к Оке и сброшен в реку. Пехотинцы были перебиты практически поголовно (Курбский уверяет, что ни один человек из арьергарда домой не вернулся). Обоз и артиллерия, естественно, достались победителям. Девлет «ушел с соромом», не причинив русскому пограничью никакого вреда и приведя домой менее трети людей. Это была сокрушительная победа. Более никогда Крымскому ханству не удавалось устраивать таких походов.
Вскоре хан направил посла для согласования условий мира. Теперь настала очередь Ивана наслаждаться дипломатическими оскорблениями. Крымский посол на мирных переговорах был принят в крестьянской избе мелким чиновником, а грамоты хана передали не Ивану, а дьяку Щелкалову. Посол Крыма на этих переговорах нес ахинею, достойную современных пресс-секретарей. В частности он заявил, что Девлет не собирался воевать вовсе, а войско было просто эскортом, сопровождавшим крымского правителя для переговоров. Вину за происшедшее хан возлагал на воевод, напавших на мирное посольство. Доведя до русских эту интересную трактовку, посол начал с энергией вокзального нищего вымогать Казань и Астрахань. Но отношение к таким требованиям было уже не то чтобы скептическим, а юмористическим. Тогда посол принялся клянчить хотя бы какой-нибудь город, потому что в противном случае хану стало бы неудобно перед турецким султаном. Эти слезные мольбы были проигнорированы. Тем временем русские продолжали свою дипломатию пищалей: сильный отряд вышел в Ногайскую степь. Ногайцы поспешили заверить, что с этими крымскими лузерами их ничто не связывает и с Русью они хотели бы иметь исключительно дружественные отношения.
Последующие годы ознаменовались лишь небольшими набегами, вялую попытку пограбить пограничье в 1574 году отбил князь Серебряный, тульский воевода, собственными силами, а 1575 год стал уникальным. В этот год на южнорусской границе было спокойно. Из Дикого поля не атаковал никто. Самоубийцы в степи кончились. Вскоре утративший союзников, авторитет и влияние Девлет-Гирей тихо умер, и его смерть стала своеобразным рубежом, обозначившим перелом в борьбе Руси и ханства.
Благодарность Ивана IV была специфической, но для этой масштабной и мрачной фигуры весьма характерной. Михаил Воротынский поначалу был щедро награжден, возглавлял Боярскую думу, но уже следующим летом этот ставший слишком популярным полководец был арестован на засечной черте и после непродолжительного следствия казнен. Судьбы его товарищей сложились по-разному: опричник Хворостинин побывал в опале, но в итоге его командные таланты вывели его назад, на заслуженное место среди русского истеблишмента. Придворные интриги, войны и болезни за десять лет после Молодей свели в могилу большинство командиров, добывших эту победу. Но дело жизни Воротынского и его товарищей было сделано. Крымское ханство могло совершать набеги, но теперь из степи могли приходить только грабители, и уже никогда — завоеватели.
Евгений Норин