дебрях Амазонки и в некоторых районах Антарктики не ступала еще нога человека.
Меж тем идут последние десятилетия XX века, а экспедиция пересекает землю, не нанесенную ни на одной карте, но слухам о которой уже не одно столетие…
Архиепископ новгородский Василий еще в XIV веке уверял тверского епископа Федора, что существует рай, который можно увидеть воочию и в который можно попасть при жизни. Он ссылался на слова новгородцев, якобы увидевших этот земной рай во время своих путешествий. Появляется великое множество рассказов о некоей идеальной стране, лежащей где-то на востоке, за пределами обитаемой земли: «Сказание об Индийском царстве», «Хождение Зосимы к рахманам» и тому подобное.
Никто не мог указать точных координат этой страны. Полагали, что она расположена где-то на краю земли, за высокими горами, на семидесяти больших островах, «а малых и исчислить невозможно». Назывались и другие, столь же определенные сведения о местонахождении райской земли: на берегу «окияна-моря», куда «двенадцать суток ходу морем и три дня голодной степью».
Старинные документы представляют разные признаки и приметы того края, и крестьяне целыми партиями отправлялись на поиски «места, изобильного для привольной жизни».
Чем же привлекает простых людей далекая неизвестная страна? Это вольная земля, «в которой нет властей и попов, нет рекрутчины и солдатчины», земля, изобилующая «плодами земными».
Другие мечтатели воображали страну, «где имеется сто сорок церквей и при них много епископов, которые по святости своей жизни и в морозы ходят босиком. Жизнь там беспечальная. Нет в той стране никаких повинностей и податей, в хозяйственных надобностях во всем там приволье».
Это плодородный, благодатный край, где «земные плоды всякие весьма изобильны бывают; родится виноград и сорочинское пшено[1] и другие сласти без числа, злата же и сребра и камения драгого и бисеру зело много».
Но главное, что привлекает крестьян, не золото и серебро, а воля. Они ищут воли, правды, справедливости. Правда же и справедливость были для мужика в том, что земля — божья, то есть ничья, общая…
Народ сохранял, передавая из поколения в поколение рассказы о том, как хорошо было в старину, когда люди всем пользовались свободно — лесом, водой, землей; а потом помещики все отняли у народа, то есть нарушили божий закон. Кто же может пойти против бога? Только дьявол. Вот и выходило, что помещик от дьявола, а урядники, попы — одним словом, все власти, кто на стороне дьявола, — это антихристы, и с ними надо бороться.
Но как с ними бороться? Плетью обуха не перешибешь. Надо бежать. Есть такая земля, где нет «антихристова царства», которое подчиняется военным, административным, церковным и иным слугам сатаны; в той земле есть только суровая первозданная природа, где можно «жить в легкости». Политические воззрения беглецов выражали «Известия новейших времен»: они, случалось, висели рядом с образами. Там были, например, такие слова:
Правда — пропала,
Истина — охрипла,
Совесть — хромает…
Надежда — на дне моря с якорем,
Честность — умирает с голоду,
Правосудие — в бегах…
Справедливость — из света выехала,
Закон — лишен прав состояния,
В Сибири условия для розысков старых книг особые: ведь в европейской части, чтобы забраться в глушь, достаточно проехать сотни километров, а здесь — тысячи, и часто в непроходимых местах. Ученые летят на самолете, вертолете, едут на лошадях, десятки километров проходят пешком, по едва намеченной тропе, с тяжелым рюкзаком за плечами, с риском для жизни перебираются через горные потоки. Мало того, с трудом добравшись до деревни, можно прийти в нее понапрасну: с тобою просто не захотят разговаривать. Дело в том, что старые книги сохранились в основном у тех, чьи предки три столетия назад предпочли неистового протопопа Аввакума его противникам, — у старообрядцев, про которых еще речь впереди.
Современная научная экспедиция ищет старинные рукописи. Наука нашего времени все отчетливее различает контуры далекого «бунташного» XVII века.
Протопоп и патриарх
В маленьком селе Григорове под Нижним Новгородом, в краю, где совсем недавно Козьма Минин ополчение собирал на выручку Москве, подрастает мальчик с буйным именем Аввакум.
Григорово — село небольшое, с церковью Бориса и Глеба; священник Петр не очень-то изнуряет прихожан молитвами: сам не прочь пображничать да пошуметь. Его жена Марья — суровая, молчаливая, скорбно смотрит на мужа, когда тот еле доплетается до печи. Иногда пробует урезонить его:
— Что ж делаешь ты, срамословник, ты наставник блудящих, а ты с ними, покаялниками, заодно.
— Цыц, — только и выговорит поп заплетающимся языком да и завалится на печь.
Марья с трудом стащит с него рясу, старший сын Аввакум помогает ей. Потом оба долго стоят перед иконами на коленях.
— Господи, прости, спаси, вразуми грешника, — дрожит в ночи исступленный шепот матери. — Молись, сынок, твоя молитва скорее дойдет, молись, не то гореть отцу за грехи в геенне огненной.
Бог смотрит сурово и отрешенно.
