секунды, она все равно проходит все этапы последовательного ускорения – от 1 м/ч до 100 км/ч, только в чрезвычайно сжатом виде, и для грубого восприятия физиологического анализатора это остается незамеченным и незаметным. Точно так же и в процессе индивидуальной эволюции невозможно перейти от начальных этапов к последующим, минуя промежуточные. По мере развития организма все мы сначала пребываем в – секторе (-1) и проходим через его контуры, как этого и требует биологическая программа выживания. Но то, что в детстве полагается как норма, способствующая укреплению жизнедеятельности, впоследствии становится торможением и оборачивается угрозой гибели. Например, эгоцентризм младенца по сути своей естествен, в то время как эгоцентризм взрослого инфантилен и подл.
И тем не менее, даже если я и отдаю прекрасно себе отчет в том, как функционирует механика развития, я не могу в мгновение ока перепрыгнуть из сектора (-1) в сектор (+1). Для перехода, даже если он и будет выглядеть внешне «мгновенным», все равно потребуется прохождение через некую промежуточную зону, которая в нашей системе определяется как нулевой сектор, или сектор 0. Рассмотрим его структуру и содержание.
Контур жертвоприношения (4). Речь здесь идет о жертвоприношении со стороны гордыни своего сознательного ума. Пока личность не признает своего внутреннего поражения, истинное Я остается в парализованном состоянии. Эго продолжает бороться за свое существование и всячески сопротивляется любому трансформационному процессу, и иногда это вызывает реакции весьма болезненные. Машина наших амбиций, работающая на горючем из грез, врезаясь в реальность, рассыпается на осколки. Но такова правда – если мы раньше не проясним для себя реальность и не сориентируемся на ее трассах, то позже обязательно врежемся в нее, и тогда произойдет настоящее крушение.
Сначала раздавался из-за ширмы хохот или песня и тут же появлялся на ширме Петрушка. Он кланялся и поздравлял публику с праздником. Так начиналось представление. Одет он был в красную рубаху, плисовые штаны, заправленные в щегольские сапожки, а на голове носил колпак. Часто Петрушку наделяли еще и горбом, а то и двумя. «Я Петрушка, Петрушка, веселый мальчуган! Без меры вино пью, всегда весел и пою…» — так начинал Петрушка свою комедию. У хороших кукольников Петрушка вступал в переговоры и объяснения с публикой — это был один из самых живых эпизодов представления. Далее начинались приключения с самим Петрушкой. Он сообщал публике о своей женитьбе, расписывал достоинства своей невесты и ее приданое. На его зов являлась крупная нарумяненная девица, которая к тому же оказывалась курносой или «хромой на один глаз». Петрушка требовал музыки. Шарманщик или музыкант начинали играть, а он плясал со своей невестой. Часто сценка заканчивалась буйством героя, и он побивал свою невесту. Далее следовала сцена покупки лошади. Тут же являлся цыган и предлагал ему лошадь, которая «не конь, а диво, бежит — дрожит, а упадет, так и не встанет». Петрушка с цыганом торговался, потом уходил за деньгами, а когда возвращался, то ударами палки расплачивался с цыганом. Затем садился на лошадь и сразу падал. Петрушка начинал громко стонать от удара, звал доктора. Доктор, появляясь, начинал свой монолог, в котором были и такие традиционные слова: «Я доктор, с Кузнецкого моста пекарь, лекарь и аптекарь. Ко мне людей ведут на ногах, а от меня везут на дрогах…» Далее следовала любимая зрителями сценка, когда Петрушка не мог объяснить доктору, где у него болит. Доктор сердился, а Петрушка ругал врача, не сумевшего определить, что же следует лечить. В конце концов, Петрушка колотил и доктора. Далее могла следовать сценка обучения Петрушки «солдатскому артикулу» — он комически выполнял все команды, а его речь состояла из сплошных передразниваний. Петрушка и тут колотит обучающего его капрала. Иногда капрала заменял квартальный, офицер или барин. Естественно, он и их всех поколачивал, этот непобедимый любимец зрителей. Но в финальном эпизоде Петрушка расплачивается за содеянное им: черт, а чаще собака или домовой уносит его за ширму, вниз. Такая символическая смерть Петрушки воспринималась как формальный конец спектакля, так как герой вновь оживал и снова оказывался на ширме. Все победы Петрушки объяснялись его характером — никогда не унывающим, задиристым, веселым. Финал комедии публика не воспринимала как трагический. Итак, Петрушка завершал свои приключения в лапах собаки. Это вносило дополнительный комизм и веру в невозможность «всамделишной смерти» любимца публики. Смешным и нелепым выглядел испуг Петрушки перед небольшой шавкой после внушительных побед над квартальным, барином и всеми прочими недругами. Исчезновение Петрушки воспринималось без сожаления. Ибо все знали, что вновь выскочит он с дубинкой, и опять будет колотить всех направо и налево.
Своеобразие театра Петрушки было в том, что зритель получал удовольствие не от знакомства с новым произведением, а от того, как играли всем давно известную комедию. Все внимание было сосредоточено на оттенках игры, на движениях Петрушки, на ловкости и мастерстве петрушечника.
