2 декабря 2021 года исполняется 75 лет уникальному джазовому музыканту — уникальному в прямом смысле: ну сколько в джазе аккордеонистов? По пальцам перечесть. И первым в России будет среди них именно он — Владимир Данилин. Да, в 1980-83 гг. он работал пианистом в оркестре Олега Лундстрема и вообще больше двух десятилетий, до середины 90-х, выступал исключительно как пианист, но аккордеон оказался сильнее: в последние четверть века Владимир Данилин известен именно как мастер этого редкого в джазе инструмента.
21 год назад нынешний главный редактор «Джаз.Ру» Кирилл Мошков взял у Данилы-Мастера — так зовут аккордеониста в музыкантской среде — интервью, которое вышло только в публиковавшемся в Минске журнале «Джаз-квадрат» в 2000 г. Нам кажется, что в этом интервью Данилин прекрасно рассказал свою историю. Давайте в день рождения замечательного музыканта прочитаем его вместе.
Аккордеонистов в джазе — раз, два и обчелся. В нашей стране их, в общем-то, два (я имею в виду тех, кто известен широкой публике): в новой импровизационной музыке — петербургская аккордеонистка Эвелина Петрова, а в традиционном джазе — Владимир Данилин из подмосковных Люберец. Мы беседуем с ним в московском клубе, где он регулярно играет — раньше клуб назывался Birdland, теперь — «Авантаж» (клуб уже более полутора десятилетий не существует. — Ред.)
Прежде чем мне удается задать Владимиру Данилину первый вопрос, он начинает говорить сам — и, предвосхитив меня, как раз об альбоме «Once I Loved» (Boheme Music, 1999), только что получившем премию Московской ассоциации джазовых журналистов «Джаз'Ухо-99» в номинации «Альбом года». Этот альбом спродюсировал бас-гитарист Алекс Ростоцкий, и работа успела быть отмеченной и ещё один раз — за эту запись звукорежиссёр Ольга Мошкова получила первую российскую награду для студентов-звукорежиссёров, премию имени Виктора Бабушкина, создателя современной школы звукозаписи в СССР. Это — первый альбом Данилина как солиста за всю его карьеру, продолжающуюся ни много ни мало сорок лет! На альбоме Данилин и Ростоцкий играют в двух разных составах: в трио с гитаристом Алексеем Кузнецовым и в квартете (Яков Окунь на электропиано Rhodes и барабанщик Эдуард Зизак).
— Поверить не могу, что этот альбом получает такие отклики. Ну как так? Он ведь записан, в общем-то, на шару!
То есть как — на шару? Разве этот проект раньше не существовал, не выступал?
— Выступало трио. Трио к тому моменту существовало уже с полгода. А вот квартетом всё было сделано прямо в студии. Об этом, наверное, лучше Саша Ростоцкий сказал бы: ведь вся идея альбома, вся студийная работа — это его... У меня, во-первых, не было на тот момент опыта студийной работы. Я до того всего один раз играл в студии — кстати, в той же самой, где потом мы записывали альбом, и у того же звукорежиссёра — когда в прямом эфире радио «Ракурс» я играл с «Москоу-бэндом» тромбониста Владимира Лебедева, еще с покойным Станиславом Коростелевым на барабанах. Так что удивительно, как нам удалось все так быстро сделать в этот раз — опыта, повторяю, было у меня маловато. А сложности у меня были, особенно когда записывался квартет с Яшей Окунем и Эдиком Зизаком. Аккордеон — инструмент акустический, на нем ручку громкости не выкрутишь, а при игре вместе с барабанами получалось тиховато. Приходилось напрягаться при игре, выжимать звук. Это давняя моя техническая проблема, мне уже давно пора приобретать съёмник, звукосниматель для аккордеона, и тогда все мои мучения кончатся.
Ну а во-вторых, у нас не было концертов квартетом — обычно, когда ансамбль обкатает программу на концертах, альбом записывается легко. Та часть альбома, которая в трио — она была уже накатана, и записалась удачно. А те вещи, что с Яшей и Эдиком, в общем-то, впервые мы опробовали в студии. То есть мне случалось играть с Яшей Окунем и с Ростоцким в «Бёрдленде», раза три, но там были разные барабанщики, да и программы другие...
СЛУШАЕМ: в фонограмме мультимедийного проекта Jazz Coffee Art звучит пьеса Никиты Богословского «Три года ты мне снилась» в исполнении квартета Данилин — Ростоцкий — Окунь — Зизак с альбома «Once I Loved» (1999, запись 1998)
Что же получается — те вещи, которые на альбоме играет квартет, не звучали на концертах ни до того, ни после?
— Фактически да.
Но ведь на альбоме все это достаточно цельно, логично переходит одно в другое — нет ощущения, что это как бы две пластинки в одной...
— Ну, это заслуга Ростоцкого, как продюсера, и звукорежиссёра. Он ведь опытный в этом плане человек, Ростоцкий-то. Он выдержал общую звуковую картину. Мое-то дело там было — достойно сыграть. Что на моём аккордеоне, который далеко не совершенен, довольно-таки сложно. Это уже материальная часть, которая, увы... Давно уже пора купить приличный инструмент.
А насколько это дорого?
— Я вот говорил с одним мастером по аккордеонам — на Западе прекрасный инструмент можно купить за четыре тысячи долларов. Но главное — поставить в него звукосниматели! Их бывает от двух до пяти штук, но самое главное — они ставятся с обеих сторон инструмента. Я ведь сейчас играю фактически с отрубленной левой рукой. Такой однорукий бандит. Не могу толком никакого вступления сыграть, потому что мне на концертах микрофон ставят сюда (показывает на правую сторону аккордеона), и партии левой руки не слышно. Ну не играют так уважающие себя аккордеонисты! Мне сейчас привезли видеозаписи, на которых я впервые увидел своего кумира, лучшего джазового аккордеониста Арта Ван Дамма. Он теперь уже давно не выступает, ему в этом году будет 80, он живет в Аризоне... Есть еще такой джазовый аккордеонист — Фрэнк Марокко. На видео видно, что у всех у них нет никаких микрофонов, а просто снизу из аккордеона торчит кабель, как из электрогитары — сделан там такой же разъём... И прекрасный звук, и левую руку слышно.
На каком инструменте вы сейчас играете?
— Обычный Weltmeister производства бывшей ГДР. Я его купил, когда... А вот как раз когда играл на «Ракурсе» с Лебедевым. Тогда я его как раз первый раз попробовал, и прямо во время эфира у него стали западать две клавиши! Ну никогда — ни до, ни после — с ним такого не было. Я поехал к мастеру, он посмотрел — и ничего особенного не нашёл... И больше никогда они не западали.
Я этот инструмент купил фактически новым, на нем не играли, но он дома у кого-то пролежал года три или четыре. Кстати, когда я еще в 60-е и 70-е играл на аккордеоне, до фортепиано, у меня был точно такой же. По тем временам он стоил 807 рублей — довольно приличные деньги, если учесть, что оклад инженера был 120 рублей, хорошего инженера — 130... Но тогда мне помогли родители, да и сам я работал, приносил деньги. Тот аккордеон мне долго послужил, я на нем прилично поиграл, прилично. И потом, когда перескочил на фортепиано, я его просто продал — с глаз долой, из сердца вон. Чтобы не смотреть на него, не соблазняться.
Кстати, насчет фортепиано. Есть такое мнение, высказанное, кажется, Алексеем Кузнецовым: Данилин бросил фортепиано и вернулся к аккордеону, потому что пианистов много, а аккордеонистов — мало.
— В принципе так оно и есть. Но я не потому бросил фоно, что испугался большой конкуренции — мол, пропаду без работы. Просто старая любовь к аккордеону во мне сидела, пока я его не трогал, а когда Саша Ростоцкий в 94-м пригласил меня записать на аккордеоне одну балладу, я инструмент опять к себе прижал, и... Я ведь джаз начинал играть именно на аккордеоне, главные годы, так сказать, познания прошли с ним — когда я по шесть, по восемь часов сидел с магнитофоном, снимал чьи-то ходильники. Всё только на аккордеоне!
Меня и знали в Москве как аккордеониста. В 70-е годы я работал с квартетом в гостинице «Минск». Мне потом рассказывали, что многие известные тогда аккордеонисты ходили в тот ресторан послушать: правда, что ли, появился какой-то парень молодой, который на аккордеоне играет джаз? Они уже были люди солидные, их знали, подходить к какому-то пацану знакомиться — неловко, они сядут, кирнут, послушают и уходят. Тогда я о фоно никакого представления не имел. Там на сцене стояло пианино — ну, я на него смотрел как на какой-то ящик, никогда его не касался. К нам иногда заходил Леонид Чижик, садился за это пианино и играл с нами, а я так на аккордеоне и продолжал. А потом, когда я перешёл на фоно, началась совсем другая песня. Пришлось в полном смысле слова догонять: по аккордеону-то я учился в училище, а фортепиано осваивал сам. Получалось, что я от других пианистов отстал, и не на год, не на пять лет и даже не на десять.
Кстати, первым пианистом, которого я услышал, был Витя Прудовский, он теперь живет в Вашингтоне. Я уже жил тогда в Люберцах (вырос-то я в Домодедово), и местные ребята-энтузиасты устроили у нас — не в самих Люберцах, а в поселке Силикатный — небольшой джазовый фестиваль. Играл там, помню, Герман Лукьянов и вот Витя Прудовский, а мы, местный ансамбль, который на танцах работал, играли в фойе между отделениями. Я на аккордеоне тогда играл. Витя слушал-слушал, подошёл, познакомились, я записал его телефон — с этого началось мое вхождение в джазовые круги. Потом Миша Звездинский мне устроил халтуру с трубачом Андреем Товмасяном. Причем поначалу мне с Товмасяном играть не доверили, играл — у нас в Люберцах на танцверанде — другой аккордеонист. Я тогда еще «фирму» не играл, не снимал с пластинок, хотя как-то уже импровизировал...
В какие годы это было?
— Начинал я в 60-м, 59-м... Ещё в Домодедово играл на танцах, а мне лет тринадцать тогда было. В школе, помню, за это по комсомольской линии все выговоры давали. А в 15 переехал в Люберцы — это, значит, 61-й. Тогда я и Арта Ван Дамма впервые услышал. Поиграл немного с московскими музыкантами, а потом стал работать с Товмасяном — сначала на халтурах. Потом отношение стало посерьёзней — когда я понял, что это за омут такой — джаз. Хотя и на танцах московские ребята играли будь здоров.
Что за репертуар был тогда на танцах?
— Хиты, конечно — и западные, и наши. От «Очи Чёрные» до «I Can't Give You Anything But Love».
А ведь многие советские хиты у вас в репертуаре так и остались. На альбоме есть «Три года ты мне снилась» Никиты Богословского...
— ...а я ведь сейчас только что играл на 75-летии Андрея Эшпая в зале «Россия» три его пьесы в джазовой аранжировке!
Специально аранжировки к дате делали?
— Да нет, это давняя история. Когда я ещё учился в Царицынском музыкальном училище (это — первая половина 70-х), у нас там был училищный бэнд, и я с ним выступал на каком-то джазовом фестивале в Москве. И там я сыграл в трио (барабаны, контрабас и аккордеон) пьесу Эшпая «А снег идёт» — мы её сделали чуть ли не на сцене, договорились буквально «на губах». И вот теперь я сыграл в честь Эшпая «А снег идёт»! И мы её и в трио с Ростоцким и Кузнецовым стали играть.
У него песни потрясающие. Я не знаток его симфонической музыки, но песни замечательные. И сам какой — ему 75 лет, а он... Я ему звонил на День Победы, поздравлял, и он мне сказал, что Победу встретил где-то под Берлином. Человек прошёл очень серьезные испытания. А какие песни пишет! Таких песен теперь уже не пишут и не напишут никогда.
А Никита Богословский слышал вашу версию «Три года ты мне снилась»?
— Да, конечно. В прошлом году я ездил в Анапу на «Киношок», там каждый год есть «композитор года», и в прошлом году это и был Богословский. Я вот тут Эшпаем восхищался — что уж тогда говорить о Богословском, которому за 80, а из него брызжут анекдоты, энергии столько... Память фантастическая, юмор, мгновенная реакция.
«Киношок» каждый год заканчивается двумя концертами, первый из которых — песни того композитора, который на этот год приглашён. Играли мы, а пели актеры. Богословскому понравилось, был там после концерта банкетик, на котором он блистал остроумием.
Нет желания сделать альбом целиком из советской песенной классики в джазовых аранжировках?
— (смеётся) Идей много, желание есть, но так как предложения писать компакты каждый день не сыплются... Мы планируем новый альбом, но, скорее всего, это будет соединение нескольких идей, нескольких музыкальных пластов. Хочется, например, что-то с симфоджазом сыграть, но тут свои осложнения, опять-таки в материальном плане. Но в этом во всем больше Саша (Ростоцкий — Авт.) разбирается. Я-то больше, так сказать, игрун.
У вас роли четко разделены.
— Да не роли, а как бы это сказать... Получается это у него. Он знает, как продюсировать. А я... Если я стану этим заниматься, я даже не знаю — ну, выйду на улицу и стану кричать: ребята, кто там компакт поможет выпустить? (смеётся)
ВИДЕО: Алексей Кузнецов и Владимир Данилин, 2018
Вы играете самый разный материал — стандарты, отечественные песни... А есть ли у вас собственная музыка?
— Ну, есть немного... Какие-то были темы, но я никогда особо не композиторствовал, а просто сочинял что-то в духе той музыки, которая мне нравится. Но я не композитор. Меня вообще очень смешит, когда выходит вокалист с гитарой, и его объявляют: певец, поэт, композитор... Есть одна пьеса более экспериментального характера, гармонически довольно далекая от того, что я обычно играю — её напечатал Юрий Чугунов в своём нотном сборнике. Но это все я писал тогда, когда был пианистом.
Когда в Москву приезжают западные джазмены, вы часто играете с ними джемы. Ка они реагируют на такой необычный инструмент?
— (смеётся) Когда Валера Пономарёв привозил Бенни Голсона три года назад, я за сценой что-то им поиграл, и Бенни сказал: пусть этот парень с нами сыграет. Я вышел и одну вещь с ними сыграл, и Бенни после моего соло подошел, пальцем аккордеон тронул и руку отдернул: вроде как обжёгся. Лет тридцать мне бы кто сказал, что я буду с Голсоном играть — да я бы рухнул на месте.
А когда был джем-сешн с Уинтоном Марсалисом, в начале джема я играл с биг-бэндом Игоря Бутмана, и так мне было неудобно — играл стоя, микрофон какой-то трамвайный, никак не мог я под себя его приладить. Я думаю — лажа! А рядом стоит Марсалис, он с бэндом играл... А потом начался джем, я сел, микрофончик наконец приладил, и понеслось — обнимались мы потом с марсалисовцами. Еще, помню, в клуб «Ностальжи» приходил Эдди Гомес, а мы играли программу советской песенной классики, у меня там мало было соло. Я стал соло играть — смотрю, Гомес заинтересовался, повернулся, отложил вилку. Я ему показываю — ну нету игры никакой, разе это игра? Он подошел потом и говорит — «лучший в мире». Я говорю ему: ну, а Арт Ван Дамм? Тони Гумино? Фрэнк Марокко? Он говорит — «ну, один из лучших»! (смеётся).
Вы же, насколько я знаю, переписывались с Ван Даммом?
— Да, было такое. Сюда приезжал Бен Салзано, такой саксофонист-любитель — он в свое время стажировался здесь в МГУ на филфаке. Он любительски играл на саксофоне так, как у нас вообще никто не играл. Он приходил ещё во «Времена года», когда я там работал с Товмасяном. А два года назад он сюда опять приехал, остановился у пианиста Вагифа Садыхова, и Вагиф мне позвонил — организуй, мол, Бену какую-нибудь культурную программу, а то я работаю сегодня... Я повез его в «Крiзисъ жанра», тогда мы там каждое воскресенье играли — Стас Григорьев на саксофоне, Боря Савельев на барабанах, Виталий Соломонов на контрабасе и я. Бен послушал и говорит мне: аккордеон! Ты в Нью-Йорке, без дураков, имел бы работу. Приятно! Как раз он меня и связал с Ван Даммом. Я дал ему плёнку свою. Он через нью-йоркских музыкантов нашел в Аризоне Ван Дамма, тот уже не играет давно. Прислал Бен мне открытку: я его нашёл. И через несколько месяцев я получаю от Ван Дамма его пластинку и письмо: мол, послушал, очень понравилось... Старый уже человек, ему в этом году 80. Вот и вся переписка.
ВИДЕО: Владимир Данилин и Алексей Кузнецов, 2018
Нас, аккордеонистов, конечно, мало. Очень мало. Имеющееся количество джазовых аккордеонистов тонет в океане саксофонистов, пианистов и трубачей. Может, поэтому и интерес — потому что инструмент редкий. Может, играй я на фоно и дальше, такого интереса бы не было. Но ведь на гармошке очень сложно играть. Очень это непростой инструмент. Когда я себя более или менее почувствовал пианистом — я чувствовал гораздо большую свободу в игре. А здесь... Здесь тяжело.
В чем же сложность?
— Ну, во-первых, сложность чисто материальная, из-за самого инструмента — вернее, из-за того, что у меня на нем нет съёмников. Отсутствует левая рука фактически. Бас не сыграть, а значит — сольные каденции или вступления толком не сыграешь... Но это не главное. Это все решается, и это пора решать, чтобы не связываться с микрофонами и т.д. А то вон при записи альбома я играл каденцию в балладе и стукнулся о микрофон (смеётся). Ну, думаю, всё пропало! Нет, потом на компьютере как-то вырезали это стук...
Свинговать на аккордеоне непросто, вот в чем дело. И потом, он — тихий инструмент (отсюда и все сложности с озвучкой). Вот я поэтому так и надеюсь на новый инструмент, на съёмники — потому что новый инструмент принесёт второе дыхание в игре, не надо будет рвать гармошку, выжимать громкость — достаточно будет ручку повернуть. В это пока всё и упирается...
Примечание 2021 г.: буквально через пару лет у Данилы-Мастера появился-таки вожделенный современный итальянский аккордеон, и ещё много лет он радовал публику в клубах и на джазовых фестивалях своей уникальной игрой. В последние годы Владимир Данилин играет реже, но звучит всё так же замечательно. Доброго здоровья, Мастер!
Интересно? Ставьте лайк (значок с большим пальцем вверх) и подписывайтесь на канал, чтобы увидеть новые публикации!