Государство стало другим. Мы десять лет европеизировались. И в результате стали поразительно похожи на Африку. Там тоже стремление стать похожими на Запад сопровождалось повсеместным разрушением собственных традиций и порядков, объявленных «ненормальными». А в итоге восторжествовали все-таки собственные традиции, только самые худшие. К тому же замаскированные европейскими терминами. Ведь если городничего назвать мэром или префектом, он не станет от этого брать меньше взяток.
Буржуазии как правящего класса в России 90-х гг. не появилось. Появились соперничающие олигархические группировки. Они гордо называют себя элитами, хотя точнее было бы называться просто начальством. Западные теории элит к ним не подходят. По меткому выражению московской журналистки Анны Остапчук, «нашей элите все еще снится, что она номенклатура, которой снится, что она элита»16).
Их сила вне общества. Они что-то значат, пока они при власти. Если частный капитал самым жестким образом не отделен от государства, значит, он не является частным. У нас деньги имеют вес только до тех пор, пока они обмениваются на власть. Это единственная реальная конвертируемость не только рубля, но и доллара в сегодняшней России. Нет смысла говорить и про группы интересов. Есть только группировки, возникающие и распадающиеся вокруг тех или иных людей, обладающих властью, «землячества», кланы, захватившие те или иные ценные ресурсы, «сообщества, больше похожие на клики, чем на свободные ассоциации граждан»17). О «гражданском обществе» здесь можно говорить только в демагогических целях или для получения западных грантов. Некоторые социологи даже приходят к мрачному выводу, что общества в строгом смысле слова вообще нет, есть «социум клик»18). Потому и представительные органы то и дело представляют лишь самих себя, а политические партии создаются «под лидера» без всякой связи с массовыми движениями.
Единственной альтернативой номенклатурному бизнесу оказывается бизнес криминальный. Историк Рой Медведев, ссылаясь на данные опроса, проведенного среди русских миллионеров Институтом прикладной политики, сообщает: «В ходе исследования 40% опрошенных признали, что раньше занимались нелегальным бизнесом, 22,5% признались, что в прошлом привлекались к уголовной ответственности, 25% и на момент опроса имели связи с уголовным миром. А ведь речь шла лишь о тех, кто признался»19). По сравнению с этими милыми людьми старая бюрократия выглядит верхом порядочности и добросовестности.