С раннего детства моя жизнь дома была кромешным адом. Я родилась в семье поварихи и начальника пожарной смены. Матери в то время было уже около 30 лет, так что я поздняя дочка. Бабушка рассказывала, что мать долго не могла выносить ребёнка: одна за другой беременности прерывались на средних сроках. Врачи говорили, что во всём виноват алкоголь, который отец употреблял в неимоверных количествах. До сих пор для меня остаётся загадкой, зачем мать терпела его так долго? Его пьяные выходки — главный кошмар моей жизни.
Они поженились довольно рано. Гарик, то есть мой отец, только-только вернулся из армии и щеголял по нашему городку в дембельской форме с лихо сдвинутой на затылок фуражкой. Пил водку с парнями и щупал визжащих девок. Среди них оказалась и моя мать. Говорят, была она красавицей — не знаю, такой не помню её. Она тогда только-только рассталась с прежним ухажёром. Может, назло ему и стала отвечать на грубые ухаживания подвыпившего дембеля. Уже на второй встрече в клубе на танцах он заявил: "Нинка моя!" Для порядку двинул по морде двум её кавалерам, а ей галантно предложил пива. Закончился их "романтический" вечер в подъезде Нинкиного дома, где мой будущий отец оприходовал не шибко сопротивлявшуюся девицу, ставшую через несколько лет моей матерью.
Она не очень расстроилась, когда узнала, что понесла от Гарика. Объявила ему, чтобы готовился в ЗАГС: "А то отцу скажу, он тебя в милицию сдаст".
Дело в том, что матери моей было в ту пору всего 17 лет. Представляю, как гордо она дефилировала перед своими подругами в свадебном платье, которое не могло уже скрыть наметившийся животик. Правда, материнства, к которому она с детской серьёзностью готовилась, тогда не случилось: на четвёртом месяце произошёл выкидыш. Потом была ещё череда выкидышей, как объясняла мне сама мать, виной всему были побои вечно пьяного мужа. "Так почему ты не ушла от него?! — кричала я. — Ты ж свою и мою жизнь угробила!" А мама только пожимала плечами.
Как я уже говорила, к 30 годам у неё родилась я. Правда, к этому времени уже и мать начала пить. Одному богу известно, как я выросла здоровой! Ну, конечно, за мной присматривала бабушка, соседи подкармливали меня, а добрая тётя Майя, когда-то лучшая подруга матери, отдавала мне вещички своей дочери.
Каждое моё утро начиналось со звона пустых бутылок — это мать проснулась и шарит на кухне в поисках еды, принесённой накануне из столовки. Хорошо, что ей как поварихе удавалось что-то таскать домой, а то бы они сдохли с голода. Да и я с ними.
Я, проснувшись, обычно прокрадывалась тихонько в ванную, быстренько одевалась и бегом в школу. Чтобы не видеть лишний раз пробуждения родителя, не слышать в коридоре его шаркающие шаги и прокуренный кашель. От этих звуков я сжималась в один нервный комок. Дня не проходило, чтобы отец, прицепившись ко мне с нравоучениями, не довёл дело до скандала с оплеухами. Если честно, мысль о том, чтобы покончить жизнь самоубийством, довольно часто мелькала в моей голове. Как я мечтала освободиться от них! Поступить куда-нибудь учиться, уехать, забыть...
Мать к моему окончанию школы уже совсем свихнулась от алкоголя и проводила по полгода в психушке. Жить с отцом вдвоём стало совсем невыносимо, и спасло меня от рокового шага только одно: в один из жутких летних дней я вдруг обнаружила утром, что не слышу его пробуждения. "Хоть бы насмерть упился!" — подумала я и убежала как всегда голодная в школу. А заглянув к нему после уроков, обнаружила отца уже остывшим на полу с недопитой бутылкой в руке.
С месяц после похорон я жила спокойно. Мать, судя по всему, не собирались выписывать из дурки. Да я и не скучала по ней: чем дольше она там просидит, тем спокойнее мне будет жить. Однажды ночью, кажется на 40-й день после смерти отца, я проснулась от шума. От охватившего меня ужаса сердце заколотилось в груди. В коридоре я отчетливо услышала шаркающие шаги и прокуренный кашель... У меня зашевелились волосы, но я дрожащим голосом произнесла: "Он лежит в могиле уже полтора месяца!" Однако звуки не прекращались: кто-то ходил по квартире. У меня слёзы побежали по щекам, и я громко крикнула: "Убирайся!" Не знаю, кому я пыталась угрожать: призраки, наверное, не боятся истерик своих жертв. Но в моём случае помогло: движение стихло, никто больше не кашлял и не шаркал тапками. Я встала, на подгибающихся ногах вышла из комнаты. На зеркале, что стояло в передней и было покрыто пылью в палец толщиной, я прочла: "Прости!" Кривые, крупные печатные буквы... Как я не потеряла сознание, не знаю. Так, значит, он раскаивается?! Он затем и приходил! И вдруг мне стало хорошо: словно с плеч упал тяжёлый груз. Я простила его в ту минуту... Ну и мать заодно.