противопоставление Бога миру, то есть через отрицание в Нем всех определений, свойственных и подобающих Его творениям. Второй — через повышение всех определений, обычно прилагаемых к божественным творениям. Богопознание путем противопоставлений исходит из положения, что о Боге ничего нельзя сказать утвердительно, ибо всякое утверждение частично и потому есть ограничение. В этом смысле Бог есть ничто, так как Он не есть никакое особенное или ограниченное что. Он выше каждого отдельного и определенного, выше всякого ограничения, выше всякого определения и утверждения и потому выше всякого отрицания. Божество не подлежит никаким чувственным и пространственным определениям — не имеет ни очертания, ни формы, ни качества, ни количества. Божество также выше всех умозрительных имен и определений. Бог не есть ни душа, ни разум, ни воображение, ни мнение, ни мышление, ни жизнь. Потому Он не воспринимается ни словом, ни мыслью. Он выше познания. Он выше всего — «ничто из несуществующего и ничто из существующего». Поэтому познание Бога лежит через освобождение от всякой разнообразной примеси — через «упрощение души», через «вхождение в самого себя», через отвлечение от всякого познания, от всех образов, чувственных и умственных.
Бога мы познаем только в покое духа и покое познания, не издали, не через внешнее, не через размышление о Нем, но через непостижимое с Ним соединение. Это возможно только через экстаз, через исхождение за все пределы, через исступление. Истинное познание есть познание без слов и понятий, и потому несообщаемое познание, доступное только тому, кто его достиг и имеет.
Последние годы жизни Франциска прошли в постоянных молитвах и борьбе с недугами, которые постепенно брали над ним верх. Уже в молодости у него была больная печень. Позже присоединились болезни сердца и желудка. Особенное страдание доставляла ему болезнь глаз, от которой он порой совершенно терял зрение. Папа Гонорий, обеспокоенный состоянием Франциска, прислал к нему своих докторов, но и те не смогли ему помочь. Болезни оказались очень запущенными. Вскоре началась водянка, от которой не было спасения. Пишут, что в день смерти Франциск велел снять с себя всю одежду и положить его нагим на голую землю. Так он и умер 3 октября 1226 г.
Но не все физики были согласны с тем, что эфир не существует и что принципы Ньютона должны быть не только поставлены под сомнение, но и отброшены навсегда. Голландский физик Хендрик Лоренц в 1895 году попытался «спасти» эфир. Он высказал предположение о том, что быстро движущиеся тела испытывают сокращение. Еще до Лоренца в 1891 году ирландский физик Джордж Фицджеральд сделал подобное предположение, о котором Лоренц не знал. Лоренц и Фицджеральд писали о том, что все предметы «под давлением» эфира сплющиваются, укорачиваются. Укорачивается и плита, на которой расположены все приборы, и сами приборы. Укорачивается и земной шар, и люди, находящиеся на его поверхности, причем величина всех этих укорочений и сплющиваний равна такой величине, чтобы уравновесить действие «эфирного ветра». Ученые вводили также поправку на время распространения «эфирного ветра». Эти идеи были лишь предположениями, почти ничем не подкрепленными.
Осенью 1904 года Анри Пуанкаре также попытался «спасти» абсолютно неподвижный эфир. Он попытался вычисления Лоренца оформить в виде более-менее стройной теории, но «теория» эта была лишь формальностью. Величайшие умы загрустили, казалось, выхода из создавшейся ситуации нет. Но выход был найден Альбертом Эйнштейном, он вывел физику из тупика и направил ее в новое русло.
Еще во время учебы в школе в Аарау Эйнштейн частенько проводил мысленный эксперимент: что мог бы видеть человек, движущийся за световой волной со скоростью света. Именно этот вопрос послужил началом размышлений над тем, что впоследствии было названо теорией относительности.
О начале своих рассуждений Эйнштейн писал так: «Необходимо было составить себе ясное представление о том, что означают в физике пространственные координаты и время некоторого события». Эйнштейн начал с изучения понятия одновременности. Так, ньютоновская механика утверждает, что в принципе возможно распространение взаимодействий (т. е. передача сигналов, информации) с бесконечной скоростью. А согласно теории Эйнштейна, скорость света, представляющая собой максимальную скорость передачи сигналов, все же конечна и притом имеет одну и ту же величину для всех наблюдателей триста тысяч километров в секунду. Поэтому понятие «абсолютной одновременности» лишено всякого физического смысла и не может применяться. Эйнштейн приходит к выводу, что одновременность пространственно разделенных событий относитедьна. Причиной относительности одновременности является конечность скорости распространения сигналов. Правда, представить себе это наглядно мы не можем, так как скорость света намного больше тех скоростей, с которыми движемся мы.
Если невозможна «абсолютная одновременность», то не может существовать и «абсолютное время», одинаковое во всех системах отсчета. Представление об «абсолютном времени», которое течет раз и навсегда заданным темпом, совершенно независимо от материи и ее движения, оказывается неправильным.
Каждая система отсчета имеет свое собственное «локальное время». Учение Эйнштейна о времени было совершенно новым шагом в науке. «Абсолютное время» было отброшено, а так как время и движение теснейшим образом связаны между собой, то возникла необходимость устранить ньютоновское понятие «абсолютного движения». Это Эйнштейном и было сделано.
Первый и главный постулат теории Эйнштейна — принцип относительности — гласит, что во всех системах отсчета, движущихся по отношению друг к другу равномерно и прямолинейно, действуют одни и те же законы природы. Таким образом, принцип относительности классической механики экстрополируется на все процессы в природе, в том числе и электромагнитные. Если же необходим переход от одной системы отсчета к другой, то надо воспользоваться преобразованиями Лоренца. Эти уравнения Эйнштейн назвал так в знак глубокого уважения к трудам своего предшественника. Эйнштейн в своей теории относительности заменил световой эфир электромагнитным полем. Многие ученые очень болезненно отнеслись к такому повороту, они никак не могли смириться с тем, что эфира не существует. Даже великий голландец Лоренц до самой смерти верил в существование эфира.
