организации и не умели сражаться, а их вооружение в основном состояло из топоров, сельскохозяйственного инвентаря и прочих похожих орудий. Порождение гнева и отчаяния, багауды не имели определенной цели: возможно, что их первые предводители даже пытались остановить открытый мятеж. Перед лицом профессиональной армии ряды багаудов начали таять, и конные части Максимиан не-сколько месяцев прочесывали сельскую местность, освобождая города и вселяя мужество в их гарнизоны, уничтожая разрозненные отряды неумелых вояк-повстанцев. К началу 286 года бунт был усмирен в достаточной степени, чтобы Максимиан мог сосредоточиться на рейнской кампании. При всей своей необходимости эта война против подданных Рима, жизнь которых превратилась в ад из-за поборов правительства и набегов варваров, была жестокой, подлой мерой, и государство это понимало. Она не вошла в число официальных побед, и в позднейшем панегирике Максимиану тактично сказано: «Я умолчу о тех событиях, ибо я вижу, что ты, в твоем великодушии, желал бы скорее забыть об этой победе, нежели праздновать ее».[85]Избегнувшие гибели мятежники потихоньку вернулись по домам, но на тот момент правительство мало что могло сделать для них — разве что оградить Галлию от вторжений и удержать от грабежа со стороны своих собственных солдат.
Максимиан устроил свою ставку в Майнце. Отсюда он рассылал свои мобильные отряды против бунтовщиков и там же готовил кампанию против германцев. На войны с герулами, хайбонами, франками, алеманнами и бургундами у Максимиана ушло пять лет; описывать их лучше вместе. Но в 286-м, вскоре после победы над багаудами и во время борьбы с франками, разразился новый политический кризис, с центром в Британии и в районе Ла-Манша.[86]Свою лепту внесли и франкские и саксонские пираты, которые много лет бесчинствовали в проливе, грабя торговые суда и разоряя поселения по обе стороны пролива. Британия, отчасти благодаря своему островному положению, пострадала в III веке намного меньше Галлии, и теперь была особенно необходима империи как источник полезных ископаемых, готовых изделий и квалифицированной рабочей силы. Основную угрозу для Британии представляли морские пираты, которые без предупреждения обрушивались на побережье от Уоша до острова Уайт, грабили и разоряли селения и быстро исчезали, почти не опасаясь быть пойманными. Те, что похрабрее, поднимались далеко вверх по рекам, впадающим и залив Уош, и другим судоходным рекам и нападали на беззащитные поселения в глубине острова. В Сассексе найдено несколько вилл, сожженных в этот период, а тайники с монетами находили по всему Кенту, Эссексу, Суффолку и Восточной Англии.
Старый римский флот,classis britannica (Британский флот), базировавшийся в Дувре и Булони, не мог справиться с быстроходными кораблями пиратов; поэтому еще при Пробе и Карине началось строительство укрепленных портов вдоль всего побережья, из которых реорганизованному флоту проще было отражать пиратские нападения. В связи со всем этим было сделано важное назначение.
Мавзей Караузий был из племени менапиев, из низменностей на территории современных Бельгии и Нидерландов; он поднялся до высшего офицерского состава и помогал Максимиану в борьбе с багаудами; у него были родичи в нескольких франкских племенах. Но самое главное — он был опытным шкипером и мог водить корабли в недружелюбных северных водах. Уже в 285 году Караузий получил важное задание: очистить пролив от пиратов. Поскольку для этого ему нужно было принять на себя командование новой системой обороны пролива, он должен был иметь в распоряжении не только флот, но и несколько отрядов — возможно, целых легионов. Караузий весьма успешно взялся за дело и менее чем через год уже захватывал в плен множество пиратских кораблей. Диоклетиан был так впечатлен столь быстрым результатом, что в том же 285 году объявил об официальной победе в Британии.
Но в начале 286-го в штаб Максимиана стали поступать подозрительные донесения. Сообщалось, что Караузий старательно перехватывал пиратов лишь после того, как они заканчивали грабеж, и не учитывал значительную долю добычи. Ходили слухи, что с помощью этих трофеев он пытается купить верность британских легионов и даже что он заключил корыстное соглашение со своими франкскими друзьями. Как бы то ни было, источники, из которых мы можем почерпнуть информацию, настроены против Караузия, и если он действительно занимался подобным вторичным грабежом, становится непонятно, каким образом была завоевана его несомненная популярность у британских купцов. Вне всякого сомнения, он добился поддержки у своих солдат; к тому времени, как это открылось, он уже далеко продвинулся в своих приготовлениях.
Разгневанный донесениями из Британии, Максимиан приказал арестовать и казнить виновного, но ловкий Караузий оказался быстрее. Он отплыл во главе всего флота в Британию, где на его сторону тут же перешли по меньшей мере два легиона, II Августов легион и XX Победоносный Валериев. К нему присоединился и континентальный легион (или его часть), находившийся в районе Булони (вероятно, это был XXX Победоносный Ульпиев легион), обеспечив Караузию базу по обе стороны пролива. Сопротивление немногих верных императору частей было быстро сломлено, и Караузия объявили августом.
Теперь, когда удар уже был нанесен, Максимиан мог метать громы и молнии, но у него были связаны руки, и Караузий это знал. Занятый борьбой с герулами и франками, Максимиан передал своему ставленнику контроль почти над всем проливом, да и в любом случае у него не было военных кораблей: рейнский флот несколькими годами ранее уничтожили германцы. Караузий быстро занялся укреплением своих позиций. Он щедро расплатился с легионерами, расширил свой флот за счет завербованных торговых кораблей, набрал франкских наемников и вскоре уже уверенно контролировал все побережье от устья Рейна до Бретани. Вдобавок к шкиперским навыкам в его активе оказались значительные запасы драгоценного металла, позволившие ему купить поддержку войск, и расположение купцов и землевладельцев, которые долгие годы страдали от пиратов и небрежения правительства и теперь считали его своим избавителем. Вскоре этот хитроумный человек, правивший значительной территорией, объявил Британию независимым государством, Британскую империю —Imperium Britannîarum,по образцу галльской империи Постума. На первых отчеканенных им монетах стоит цитата из Вергилия —Expectate veni («Приди, ожидаемый»), напоминающая о том, как Эней, спасшийся из Трои, основал новую империю.
Для находившегося на востоке Диоклетиана весть об этом успешном сепаратистском мятеже в самом начале его правления стала жестоким ударом, пришедшимся по самому основанию его власти. Особенно беспокоила его легкость, с какой легионы в полном составе перешли на сторону бунтовщика, прельстившись золотом и серебром. Короче говоря, на мгновение он испытал то самое леденящее ощущение шаткости собственного трона, которое испытывали все его предшественники, когда значительная часть армии спокойно заявляла, что перешла на службу к другому и уже сдала мятежнику некоторые стратегические базы. Это событие явно доказало, насколько он был прав, назначив цезаря на западе, но даже этого, по всей очевидности, было недостаточно.
Придется ли ему посадить цезаря в каждом углу империи? Не разваливалась ли опять империя, как это случилось при Галлиене? Если мятеж Караузия остался безнаказанным, кто последует его примеру?
Горькая истина состояла в том, что на тот момент все преимущества была в руках у Караузия; до тех пор, пока не будет набрана новая армия и построен новый флот, с ним невозможно было справиться. Хуже того, он являл собой угрозу в тылу Максимиана и мог поддаться искушению расширить свои владения на континенте, пока последний был занят кампаниями на Рейне. Усмирив одно восстание, Максимиан столкнулся с еще одним, подавление которого могло вынудить его сражаться сразу на двух фронтах. Мы не знаем содержания переписки, которая велась в те годы между ним и Диоклетианом, но конечный результат, надо полагать, становится ясен из скорости развития событий. Максимиан оказался в ситуации военного кризиса: императорская власть в Галлии боролась за свое существование и нуждалась во всемерной поддержке. Даже если бы Караузий ничего не предпринимал, оставалась еще агитационная война за лояльность солдат и жителей провинций. Легионы, племена и наемные части, чья помощь была нужна для возвращения Британии, оказались падки на прокламации и деньги Караузия. Он объявил себя августом и уже пустил в обращение качественную монету, называя себя Восстановителем Британии. Как можно было укрепить позиции Максимиана в этом состязании?
Способ был. Законная императорская власть в раздираемой войной Галлии давно уже была весьма шаткой опорой; местное население хорошо чувствовало разницу между Караузием, августом, и Максимианом, всего лишь цезарем, подчиненным другому августу, который находился на другом конце света и которого никто никогда не видел. Положение было ясно. Из соображений острой необходимости Максимиан мог объявить себя августом при поддержке армии, и, возможно, это был бы весьма разумный поступок. События разворачивались быстрее, чем предвидел Диоклетиан, но он скоро нашел единственно возможное решение. До сих пор деля власть с соправителем, он не собирался упрямиться и сейчас. Максимиана нужно было сделать равным узурпатору в глазах народа.
Поэтому в апреле 286 года со всеми возможными церемониями было проведено торжественное посвящение. Марк Аврелий Валерий Максимиан был законно возведен в чин августа и стал равным Диоклетиану. Вместе два брата-пурпуроносца (более не отец и сын) могли очистить страну от внутренних и внешних врагов. В частности, намекал автор панегирика, они изгонят пирата Караузия из морских вод и вернут Британию под свою законную власть.[87]Самое главное — эта власть досталась им не как акт волеизъявления армии, но исключительно как результат свободной передачи власти от правящего монарха: законность этой власти тщательно подчеркивалась, контрастируя с узурпаторским захватом Караузия.[88]
Двойное правление было новшеством, но подобная форма была отнюдь не так чужда для того времени, как, скажем, для традиций средневековой монархии. В Риме многое делалось парно — начиная с самого основания города двумя братьями. В республике выбирали двух консулов; императоры часто назначали двух префектов; а веком ранее Марк Аврелий делил титул и власть августа со своим приемным братом Луцием Вером. Тем не менее чуткий наблюдатель мог заметить, что сейчас все было иначе. Правление Луция Вера было лишь номинальным, а теперь в империи было два сильных, равных друг другу императора-солдата, борющихся с варварами на востоке и западе, каждый — с собственной армией и правительством. На текущий момент они блюли братский союз, продиктованный необходимостью, но если внешняя угроза будет снята, что станет с этим союзом? Разделят ли они империю пополам или в конце концов станут бороться друг с другом, как уже столь часто бывало прежде?
Подобные сомнения были вполне естественны. Однако, несмотря на то, что на подобный шаг Диоклетиана толкнуло давление обстоятельств, он тщательно взвесил свое решение. Любые действия таили в себе значительный риск: ни он, ни любой другой правитель в те времена не мог по-настоящему контролировать соправителя, располагавшего мощной армией и находившегося в двух тысячах миль от него. Но он мог оказывать (и оказывал) на Максимиана значительное моральное влияние, и именно эта гармония их характеров, уже описанных выше, позволила их союзу выдержать все испытания. Максимиан должен был стать могучим иллирийским солдатским императором, должен был победить врагов и покрыть себя славой, тогда как Диоклетиану отводилась роль верховного правителя-отца, бережно восстанавливающего государство. На правах создателя двойной монархии Диоклетиан обладал большей властью (auctoritas)— едва определяемым свойством, которое выражалось не в формальных полномочиях, а лишь в отдельных знаках, к примеру, в большем количестве полученных им консульств.