Более того, идея отсрочки немецкого вторжения в качестве мотива для этих аннексий сводится на нет тем фактом, что Сталину в силу его захвата западных земель удалось еще больше подвергнуть опасности СССР, переместив советские границы ближе к границам оккупированной Немцами Европы. Затем немцы могли бы продолжить, как они это делали, мобилизацию на этом протяженном, в значительной степени незащищенном фронте. Тем не менее, аргумент“буфера”, принятый некритически, продолжает доминировать в стандартных американских учебниках всемирной истории и многих книгах по Второй мировой войне (для дальнейшего обсуждения этого вопроса см. главу 5).
Как и Люлечник, бывший советский офицер артиллерии и ГРУ Виктор Суворов (псевдоним Владимира Богдановича Резуна), как упоминалось ранее, автор полудюжины инсайдерских книг о советской разведке и вооруженных силах, утверждает в своей книге 1992 года "Ледокол", что Сталин фактически вынудил Гитлера начать войну против СССР в 1941 году. Немцы, говорит он, соглашаясь с несколькими другими наблюдателями, приняли политику превентивной войны просто для того, чтобы защититься от возможного, возможно, даже неминуемого советского нападения на них. Очевидно, они заранее знали об этом советском плане. В любом случае, это был официальный предлог, предложенный немцами и лично Гитлером сразу после вторжения 22 июня в заявлении из Берлина, последовавшем за открытием военных действий. В какой-то момент Сталин в конце 1941 года проклял в ретроспективе нацистского министра иностранных дел Риббентропа, подписавшего вместе с Молотовым нацистско–советские соглашения в августе 1939 года, назвав его “негодяем”(подлец).
По словам Суворова, опасения немцев по поводу нападения России подтверждались не только тем, что Сталин несколько раз угрожал территориальными приобретениями на восточном фланге Германии. Это можно выяснить также из другой информации, которую Суворов почерпнул из советских опубликованных источников. Более того, Суворов рассуждал, что к 1941 году Сталин осознал, что сильные позиции Германии, завоеванные в оккупированной нацистами Центральной, Восточной и Западной Европе, и возможное, даже вероятное приобретение Германией Британских островов представляют собой серьезную угрозу советской безопасности. Немецкая экспансия в Африке и на Ближнем Востоке, не говоря уже о Норвегии, также угрожала Москве, потому что ее можно было рассматривать как неприкрытую попытку обойти собственные амбиции Советов по обеспечению выхода теплых вод на юг (Иран, Персидский залив, Индия и т. Д.).
Как утверждают Суворов, Люлечник и несколько других авторов, к лету 1941 года Сталин начал активно планировать наступательную войну против Германии. Он подсчитал, что сидеть и ждать нападения Германии и, следовательно, вести только оборонительную войну означало бы, помимо прочего, потерять сотни тысяч солдат Красной Армии в качестве военнопленных, поскольку можно было ожидать, что многие переметнутся к немцам, если Советы будут сражаться только в обороне. (На самом деле, более миллиона в любом случае имели дефект.) Другой российский военный историк (см. главы 5 и 8), Павел Бобылев из Института военной истории при Министерстве обороны РФ, критикует Сталина в статье 2000 года за то, что он не предпринял якобы запланированное наступление, указанное в соответствующих документах как его долгосрочный вариант.
Два французских автора, И. А. Дугас и Ф. Я. Шерон, цитируемые Люлечником в еженедельной российской газете "Панорама", также настаивают на том, что Сталин рассчитал, что наступательный удар по Германии будет наиболее осуществимым вариантом для Советской России как по военным, так и по социально-политическим причинам. Это соответствовало бы давней марксистско-ленинско-коминтерновской формуле экспорта“пролетарской революции " на кончиках штыков. В своем плане Германия должна была стать главной целью в качестве моста к остальной Европе.
В ноябре 1940 года, указывают эти несколько авторов, Москва через эмиссара правой руки Сталина в Берлине Молотова загнала Берлин в угол, выдвинув экстравагантные территориальные требования-как, например, в отношении Румынии, взаимно признанного немецкого сателлита—и захватив литовскую территорию в нарушение советско—германских соглашений, продолжая жаловаться на связи Германии с Финляндией. Вместе с советскими претензиями на контроль над Черным и Балтийским морями Берлин воспринял появление “советской провокации".” Это должно было рано или поздно перерасти в вооруженное противостояние между двумя государствами, когда они боролись за позиции на Балканах. В книге "Расцвет и падение Третьего рейха" Уильям Л. Ширер цитирует высказывание Гитлера того времени:“Сталин умен и хитер. Он требует все больше и больше. Он хладнокровный шантажист.” Что касается Гитлера, Люлечник пишет (Панорама, 21-27 июня 1995 г.): “Сталин был убежден, что немецкий лидер не рискнет вести войну на два фронта. Поэтому Сталин решил действовать агрессивно против своего бывшего союзника, Германии”.
Люлечник, как и Суворов, находит подтверждение своей оскорбительной интерпретации в измененной советской военной доктрине, разработанной в 1939-40 годах. В новой доктрине содержится несколько изменений прежней, в основном оборонительной доктрины; новые поправки, утверждает он, все указывают на направление ведения наступательной войны. Прежде всего, в новой доктрине подробно описывались секретные планы быстрого развертывания наступательных советских воздушных, наземных и военно-морских сил, которые будут направлены против Германии, а также планы “проведения военных учений для подготовки советских войск к ведению таких наступательных действий".” Суворов, утверждает Люлечник, по существу прав, установив дату начала советского наступления 6 июля 1941 года. И, согласно Йоахиму Хоффманну, немецкому историку, которого цитирует Люлечник, чьи статьи иногда появляются сегодня в российских исторических журналах, Сталин, имея в виду оскорбительные замыслы, начал развертывать на Западном фронте СОВЕТОВ 24 000 танков, включая новый, длинноствольный танк-амфибию Т-34 “Сталин”; 23 245 самолетов; и 148 000 транспортных средств и минных заграждений, 3710 из которых были поздней разработки.
Соглашаясь с другими исследователями“ревизионистской” школы, Люлечник приходит к выводу, что факты показывают, что Сталин заключил свой пакт с Гитлером 23 августа 1939 года, чтобы развязать войну в Европе. На самом деле, в Польше 17 сентября 1939 года он, по сути, принимал участие в войне как “полноценный агрессор”. К ноябрю 1940 года через Молотова в Берлине он дал понять, что не боится Гитлера. По секрету Сталин считал советско–германскую войну неизбежной. Он указал, что возьмет инициативу по началу войны в свои руки, как указано в военных трудах того периода. Более того, он подчеркнул, что ни при каких условиях нельзя допускать ведения войны на самой советской территории. Это, в любом случае, было бы исключено, если бы Советы перешли в наступление через внезапное вторжение или “первый удар” (первый удар, или "удар") против врага.
В определенной степени оспаривая эту точку зрения в своих работах в середине 1990-х годов, военный советник Ельцина генерал в отставке Дмитрий Волкогонов. Он настаивал на том, что до сих пор не найдено ни одного документа, который бы окончательно доказывал, что Сталин планировал такое наступление. На это Люлечник, подобно Суворову, ответил, что наоборот“такая документация существует. На самом деле, она была недавно опубликована, - продолжает он, - и известна под рубрикой” О плане развертывания стратегических сил Советского Союза в войне против Германии и ее союзников“, найденной в воспроизведении в статье Ю. А. Горьков, опубликованный в [русском] журнале”Новая и новейшая история“, № 4, 1993 "10. Автор пишет, что" совершая свое нападение на Советский Союз, Гитлер просто перехитрил Сталина, предвидя его ближайшие планы”.
Люлечник утверждает, что Сталин, в любом случае, не был полностью застигнут врасплох нацистским вторжением:
Он ожидал, что советские войска будут отброшены на начальном этапе, если такое нападение будет впервые предпринято вермахтом. Похоже, что сам Сталин был готов отдать территорию при таких обстоятельствах—по крайней мере, на несколько недель. Когда немцы действительно атаковали и советские войска были отброшены так катастрофически далеко, советские военные планировщики были ошеломлены. Сталин, однако, не паниковал [как утверждали Хрущев и другие].