Он заверил свою аудиторию, что у Германии не было никаких низменных замыслов против Советской России, и уж тем более никаких планов захвата Украины.
Ссылаясь на надежды Запада на сотрудничество с Советским Союзом в том, чтобы остановить Гитлера и разбить эти надежды вдребезги, Сталин прямо заявил:“Мы не позволим, чтобы нашу страну втягивали в конфликты поджигатели войны [поджигателями войны], которые привыкли заставлять других вытаскивать каштаны из огня для них”17.
Чтобы убедиться, что Берлин понял, что Сталин говорил на эзоповском языке между строк, он приказал советской прессе смягчить свою“антифашистскую” линию. Затем он сделал бесспорно дружеский жест: 3 мая он уволил Максима Литвинова, ранее продвигавшегося в качестве защитника коллективной безопасности, с поста давнего советского комиссара иностранных дел. Сталин даже исключил его из Центрального комитета. На место Литвинова он назначил своего ближайшего помощника Вячеслава Молотова (настоящее имя Скрябин, великий русский, который не был запятнан в глазах нацистов, потому что он не был, как Литвинов был евреем; то, что Молотов был женат на еврейке, мало волновало). Как только он возглавил это министерство, Молотов (который в любом случае руководил министерством в течение многих лет) отсеял некоторых заместителей комиссара и других должностных лиц, тесно связанных с Литвиновым. (Как мы увидим, Литвинов, всегда готовый услужить Боссу, позже—после нападения Германии на СССР в июне 1941 года—был выведен из подвешенного состояния и назначен послом в Соединенные Штаты. К тому времени было полезно иметь такую личность в Вашингтоне, помогающую организовать помощь по ленд-лизу для Советской России.)
Берлин тоже получил это политически телеграфированное сообщение. Во время нацистско-советского медового месяца немецкие официальные лица признали, что отъезд Литвинова (а также советского посла-еврея в Берлине Георгия Астахова) был приятной новостью. Они пришли к выводу, что это означало, что Сталин принимает форму“национал-большевизма” и фактически “деидеологизирует” свою внешнюю политику и возвращает ее к “нееврейско-большевистской, великорусской ориентации” без глобальных претензий. Это, очевидно, было глупым предположением со стороны немцев. Подробности и события, непосредственно приведшие к подписанию окончательного Пакта о ненападении между нацистами и Советским Союзом, описаны во многих книгах. Ниже приводится краткое резюме.
Маршалу Ворошилову было поручено выяснить у немцев точные планы последующих соглашений; Молотов также принимал активное участие в подготовительном периоде июля и в начале августа. В целом, два крупных пакта и несколько других соглашений вместе с несколькими секретными протоколами стали результатом переговоров в августе–сентябре в Москве, в которых лично Сталин всегда играл ключевую роль. (Документы, доступные исследователям с 1991 года, свидетельствуют о глубоком личном участии советского диктатора во всех аспектах советской внешней политики, а также оборонной политики.)
Перед наступлением памятного дня 23 августа Сталин приказал прекратить все переговоры с французами и англичанами—эту “глупую игру”, как он назвал переговоры. Дипломаты, такие как просоветски настроенный посол Великобритании сэр Стаффорд Криппс, были взбешены и разочарованы. В течение нескольких месяцев они пытались расположить к себе Сталина, почти не подозревая, что у советского диктатора, как оказалось, была более крупная цель. Такие переговоры с англичанами и французами к настоящему времени, конечно, стали бессмысленными, если бы они не были с самого начала.
Сначала был подписан советско–германский пакт о ненападении, подписанный 23 августа. Прилагаемый к нему секретный протокол, существование которого отрицалось Советами до и во время горбачевского периода путативегласности, был обозначен как совершенно секретный (совершенно секретно)—и не без оснований. Польское государство должно было быть полностью уничтожено. Его труп должен был быть разделен на две части—Германия приобретет западную половину, а Советы–восточную, но с восточной демаркационной линией, проведенной в пользу СССР значительно дальше к западу от старой “Линии Керзона”после Первой мировой войны.
Кроме того, с благословения Германии Москва завоевала свои давно ценимые “сферы влияния” в Балтийском регионе, а также на юге, граничащем с Румынией. (Предыдущие попытки при Ленине в 1918 году советизировать Прибалтику провалились; с тех пор эти три страны были независимыми; Ленин ранее, в 1917 году, неискренне признал их независимость.) Это означало, что вскоре Эстония, Латвия и Литва будут включены в состав Советского Союза, увеличив таким образом число советских республик до шестнадцати. Бессарабия, на которую Сталин претендовал без каких-либо исторических оснований, также была отнесена к советской сфере и должным образом поглощена в 1940 году, чтобы стать тринадцатой Советской республикой, Молдавской ССР. Таким образом, то, что публично рекламировалось как “пакт о ненападении”, на самом деле оказалось сделкой о совместном советско-германском разделении и оккупации иностранных земель.
Пакт был должным образом ратифицирован советским“парламентом”, Верховным Советом СССР, на его следующем заседании 31 августа. В своем выступлении перед ассамблеей Молотов охарактеризовал пакт как “отвечающий интересам всеобщего мира [что осознает каждый искренний сторонник мира].... Это поворотный момент в истории Европы, и не только Европы”. В течение месяца тот же оратор должен был объявить, что Польша “прекратила свое существование как государство.” Также было иронично, что в тексте первого нацистско-советского соглашения, в отличие от текстов других договоров о ненападении, подписанных Москвой с рядом других стран в 1920-х и 1930-х годах, говорилось, что положения должны применяться только в случае оборонительной войны. Это наводило на мысль, что если бы Германия или Советский Союз начали наступательную войну против любого другого государства, это не повлияло бы на их соглашение.
“Добыча”, таким образом, полученная СССР к 1940 году в результате его сделки с Германией, была значительной: по меньшей мере 130 000 квадратных миль земли, считая Карпатскую Русь, где Советам был предоставлен суверенитет. Население новых территорий составляло около 16 000 000 человек. Сам Сталин предсказывал советское обоснование таких захватов. Еще в 1920 году он написал:
Центральная Россия, этот очаг Мировой революции, не может долго продержаться без помощи приграничных регионов [бывших территорий царской империи], которые изобилуют сырьем, топливом и продовольствием. Пограничные регионы России, в свою очередь, неизбежно обречены на империалистическую кабалу, если они не получат политической, военной и организационной поддержки более развитой Центральной России.18