Нуре Амалие Сатре хотелось покончить со своей жизнью раз и навсегда. Так случилось, потому что однажды она пришла к выводу о бессмысленности всего происходящего. Ведь по итогу каждый без исключения отправится в мир иной, и не имеет значения какие цели были поставлены и что было предпринято для их достижения. Не важно сколько раз приходилось страдать и сколько пришлось по твою душу счастья. Итог всегда один.
Но Нура Амалие Сатре не смогла. Она сломалась. Не за один вздох и не за один день. С душевным криком, со слезами, с больным молчанием. Когда тебя метафорически разрывает по частям, любые мысли бегут из головы, как крысы с тонущего корабля. Тогда и смерть даже теряет всякий смысл.
Это было хорошо, потому что сломанную Нуру Амалие Сатре можно спасти, мертвую – нет.
«Человеку нужен человек, Нура», – из раза в раз повторял ей, бьющейся в истерике и прогоняющей его прочь, Эскиль. – «Человек, понимаешь?»
Понимала. Но к черту. Ее обманули и предали, бессовестно растоптали едва она стала узнавать мир, над ней морально надругались – люди.
«Ты можешь гнать меня из комнаты сколько угодно, Нура! Я не уйду!»
На утро Нура наконец-то порадовала слабым подобием своей улыбки, когда увидела Эскиля, уснувшего под дверью ее комнаты.
Поломку внутри скрывать было легче от чужих глаз, но Нуре забывать о себе она не позволяла. Нура могла замкнуться, не найти сил встать с кровати по утру, забыть поесть. На помощь всегда бежал Эскиль, сломя голову, падая и спотыкаясь. В этом несправедливом к ней мире снова появилось за что стоит благодарить судьбу.
Но Эскиль не мог при каждом приступе быть рядом с ней. Нура это понимала и собственно не могла принять от него такой самоотверженности и жертвенности. В тот самый момент в ее жизни и на губах появился цвет красного вина, а ниспадающие до поясницы волосы без сожаления были обрезаны под каре и выкрашены в пепельный блонд.
«Одобряю. Мне нравится!»
Название оттенка привело Эскиля в особенный восторг.
«Ты сильная, Нура, очень сильная личность. Всегда помни об этом»
Эскиль уезжал от Нуры с неспокойным сердцем. Она все еще была сломана и такой останется, просто искусно научится прятать свои шрамы. Ему было очень тревожно за нее, но знал он наверняка, что этот маленький феникс найдет в себе силы заново подружиться с поганым миром.
И вот одним утром солнечная и улыбающаяся, но все еще тощая, с ядрено красными губами Нура Амалие Сатре появилась на пороге все еще рыжего, все еще гея, Эскиля Тригвассона. Он же говорил, что она подомнет под себя этот гребанный мир.