Питер постепенно просыпался. Катя тоже вставала рано, потому что предпочитала добираться до работы без пробок, и уходить с работы на час раньше. Москва в этом плане была много капризнее, чем Питер, и приходилось подстраиваться.
Лия плавала в своих воспоминаниях, по дороге с вокзала домой, но телефон вырвал её из полудрёмы. Теперь уже Катя звонила ей сама.
— Меня только что чуть не сбила машина! — прокричала она в трубку. — Ты понимаешь??? — Я вышла за кефиром, и на переходе она меня чуть не сбила!!!
Лия слушала, не зная, что ей сказать, но Кате, казалось, и не нужны были сейчас какие-то советы или словесное участие. Она продолжала громко кричать в трубку:
— Два дня назад Элл сказал, что, если я продолжу так думать, то меня и машина может сбить!!! Ты понимаешь? Ты это понимаешь?
— Думать как? Ты сейчас вообще где? Надеюсь — не посреди дороги продолжаешь стоять?
— Я села в машину. Припаркована на обочине. Сейчас уже все нормально.
— Так как ты должна была перестать думать?
— Что вся моя жизнь — это полное дерьмо. А люди — разрисованные и напыщенные куклы. Что никакого смысла мне нет здесь находиться.
— Слушай — ты сама буквально два дня назад сказала мне, чтобы я перестала посылать все к… — Лия осеклась и обернулась. В питерских маршрутках было негласное правило: кто разговаривает громко по телефону — тот очень мешает всем подробностями своей личной жизни. Это был дурной тон. Поэтому Лия быстро перешла почти на шёпот. — В общем ты понимаешь. Так почему делаешь так сама?
— А ты тоже уже счастлива и всем довольна? У тебя всё уже хорошо? Ты понимаешь какая пропасть между «знать» и «делать»? Примерно как между «хотеть» и «быть». — Катя раздраженно бросила трубку.
Лия посмотрела на телефон, покачала головой, прислонилась к стеклу микроавтобуса и снова впала в дремоту.
*************************************************************************
— Резонанс — вот то слово, которое может стать стержнем для твоей работы, — Лия улеглась на полотенце, поглядывая из-под очков, как Маша уже плескалась в воде.
— Почему именно резонанс? — Вера расправляла небольшое цветастое покрывало, чтобы лечь на горячий песок.
— Это одно из немногих понятий, которое помогает осознать — насколько все в этом мире взаимосвязано. Это понятие принадлежит и оптике, и акустике, и электричеству, и механике. Но самое интересное, что оно делает видимым то, что обычно не доступно для наблюдения. Например, стакан, который лопается от дивной арии талантливого тенора. Певец стоит тут, стакан — там, он не трогает его руками и не разбивает молотком, тем не менее, стакан лопается прямо на наших глазах. Древние назвали бы это магией или проделками демонов. А мы, изучая это в школьном курсе физики, как обычный пример, живем дальше так, словно забываем об этом навсегда. Весь мир полон невидимых нам взаимодействий и резонанс — один из немногих способов нам об этом вспомнить и это увидеть.
— Я примерно понимаю о чем ты говоришь, — откликнулась Вера, — но какое это может иметь отношение к моей работе?
— Добавь в нее физику и сделай её практическим исследованием, а не просто хаосом гипотез, которым всегда была философия, если рассматривать её целостно. Музыка — в самом практичном своем выражении — это физическая единица, то есть волна. И эта волна каким-то образом взаимодействует с пространством. Мы же испытываем какие-то эмоции, когда слушаем музыку, и редко можем объяснить, почему они такие, а не другие. И это самое малое влияние, которое мы можем отследить.
— Ты имеешь в виду эти нелепые эксперименты на коровках и помидорчиках, которые якобы выращивались под музыку и давали большие удои и урожаи от прослушивания классики и вяли от тяжелого рока? Меня выгонят с кафедры, — засмеялась Вера.
— Знаешь, парадокс нашей ученой общественности в том, что за простое переливание одних мыслей в другие, с кафедр не выгоняют, хотя это абсолютно непрактичное применение для человеческой мысли, а за попытку состыковать философскую мысль с точной наукой на основе реальных экспериментов, у нас обязательно выгоняют. Впрочем, профессорские круги консервативны во всех странах и единичные откровения ученых, которые смогли радикально раздвинуть рамки того, что одобряется научным сообществом, стихают в дружном хоре их голосов.
— Скажи, тебя не удивляет, что мы дробим ультразвуком камни в почках, или то, что, что ультравысокими частотами в каждой поликлинике делают прогревания? Есть такой прибор «Витафон», он разработан Военно-Медицинской Академией и лечит огромный диапазон заболеваний. И когда он работает, то издает звук. Потому что работает на основе звука, который создает микровибрации в организме человека. Это, так называемый, вынужденный резонанс, когда мы внешними волнами «заставляем» предмет испытывать колебания. А вот если мы попадаем в резонанс с естественной частотой самого предмета, то начинается самое интересное. У всего есть своя частота колебания, даже у гранитной набережной. Мельчайшие атомы — колеблются. Мозг человека испускает электрические волны разной частоты, сердце имеет свою частоту ударов, весь мир звучит и поет. И если твоему научному сообществу нужны будут ссылки на работы зарубежных коллег, которые с помощью звуковых волн успешно лечат у детей аутизм, я с превеликим удовольствием тебе их предоставлю.
— Слушай… — Вера задумалась, как аккуратно сменить тему. Море, солнце, Италия — все это было настолько вдохновляющим и нереально красивым, вкусным, сочным, что её единственным желанием в ту минуту было полностью окунуться в это блаженное состояние и больше ни о чем не думать.
— Я поняла, — засмеялась Лия. — Просто когда ты поймешь, что все вокруг нас — это волны, потому что даже атомы в твердых телах имеют колебания, а музыка, да и сам звук — это пример конкретной волны, практически единственной, с которой мы можем сознательно взаимодействовать….
— Почему единственной? Вон с электричеством можно повзаимодействовать. — Вера решила перейти на юмор, чтобы постепенно уйти от сложных научных тем.
— Можно, — задумавшись произнесла Лия и посмотрела на два больших шрама на пальцах левой руки, оставшихся от удара током в юности, когда она попала под залипающее напряжение. — Но не нужно. — Добавила она и потянулась за кремом от загара, лежавшем в большой пляжной сумке.
— У вас совершенно бесстыдное небо, — сказала Вера, чтобы поддержать разговор. Теперь ей было неловко, что она оборвала полет мысли своей подруги. — Оно такое яркое, какое, кажется, вообще не может быть на свете.
— Да ну, — Лия фыркнула или зашкворчал тюбик с кремом, Вера так и не поняла, но не стала оборачиваться. — Просто тебе непривычно после питерского смога. — Ты никогда не думала, что вот это — это голубое, на которое ты смотришь, оно на самом деле не существует.
— В смысле — не существует?
— В самом прямом. Его нельзя потрогать. Это не кусочек голубой ткани, не пластиковый стенд над твоей головой, это голубая пустота. И если ты начнешь подниматься ввысь, — голос Лии становился более медленным и низким, словно она читала какой-то невероятный рассказ, — и будешь видеть, как все строения на Земле удаляются от тебя и превращаются в крохотные точки, а потом сливаются в один небесно — голубой ковер земной атмосферы, с завихрениями белых облаков на фоне бескрайних океанов, то ты вдруг увидишь и огромный бездонный космос и этот уютный и невероятно красивый глобус. Когда я думаю об этом, то лишь один вопрос возникает в моей голове: «Кто это создал и для чего?»
— А мне подумалось: для чего я попала на эту голубую планету?
— Пожалуй, это один из самых правильных и самых главных вопросов в жизни каждого человека. Жаль только не каждый до него додумывается.
Вера в ту секунду даже не вспомнила ни о разговоре, который состоялся с таксистом, буквально, пару дней назад, ни о том, что до всей это поездки и до звонка Лии она вообще не думала о подобных вещах. А теперь этот вопрос возник в ней так, словно это ей было близко, или словно все эти события посеяли внутри нее некое семя, семя самоосознавания, которое начинало прорастать и рваться наружу.
— Но у нас есть любители поразмышлять на эту тему, весело продолжила Лия. Например Петя.
— Петя? Твой младший? Ему ведь всего 11?
— Ну да. А когда ему было 7 он сказал, что когда подлетал к этой планете, то видел, что она вся покрыта черным цветом, вся она — совсем черная. И именно для этого он сюда и прилетел — чтобы её очищать.
— Ты серьезно?
— Да. Мы тогда сидели на скамейке возле дома. Была ранняя весна. И он вдруг сказал: «Мама, вспоминай, для чего мы здесь. Помнишь, как мы подлетали к этой планете? Она была тогда совсем черная. Значит мы здесь для чего?» «Чтобы её очистить?» — ответила я. «Да, все правильно», — сказал Пётр.
— Да… — задумчиво протянула Вера. — Дети иногда говорят невообразимые вещи. Когда я преподавала в школе…
— Тебя и туда успело занести?
— Да. Среднему научному составу в любом ВУЗе, если только не удастся выиграть грант, живется не особо хлебно, приходится подрабатывать всеми возможными путями. Я преподавала обществознание, и в рамках этого курса — историю религий. И вот в один из учебных дней, ребенок из шестого класса, чудный мальчик, подошёл ко мне и сказал: «Вы знаете, Вера Александровна, — сегодня я поверил в Бога». «Почему?» — спросила его я. «Потому что сегодня на уроке биологии мы проходили строение клетки, как в ней вырабатывается кислород и как она устроена. И тут я понял, что такое совершенное устройство мог придумать только Бог, — настолько в ней все удивительно и правильно».
— Ты когда-нибудь молилась? — спросила Лия
Вера пожала плечами:
— Нет. Мне ни к чему, да и незачем было.
— Знаешь, после молитвы светлеет в душе. Появляется вера. Люди наивно полагают, что вера — это обязательно представлять седобородого старичка, который сидит на небе. На самом деле — это еще и вера в то, что все в твоей жизни в итоге может быть хорошо. Вера в себя. В то, что мир на самом деле прекрасен и удивителен и в нем столько интересного. Ты вдруг остро начинаешь ценить жизнь, простую обыденную жизнь, какой бы она в этот момент ни была. Ты понимаешь, что самое интересное — оно здесь и сейчас. А дальше будет только лучше. И это и есть наше звучание. Наша внутренняя музыка. Я убеждена, что люди, которые не могут ярко увидеть будущего и своих перспектив в нем, не только зарывают в землю свои таланты. Они медленно и верно убивают себя. Именно веры Наташке тогда и не хватило… Потому что, когда наша музыка уныла и тосклива… Мы не просто притягиваем к себе унылых и тоскливых людей и обстоятельства. Мы принимаем неверные решения. Делаем не правильные выводы. И определяем для себя не те пути, которыми на самом деле могли бы идти. А если наша тоска слишком сильна, то мы создаем, понимаешь, сами создаем тот штопор, который нас и губит...
Это глава из книги "Гаудеамус игитур". Если вы не хотите ждать, вся книга целиком находится тут: https://ridero.ru/books/gaudeamus_igitur/
Или подписывайтесь на мой Дзен, чтобы прочитать следующие главы в ближайшее время ;)
А еще я жду вас на своем канале Youtube