Та же самая ориентационная брошюра описывает СССР как демократическую страну и безосновательно утверждает, что Иосиф Сталин был“избранным” лидером в западном смысле.
Вторжение, непростительный“двойной крест” (вccмво, орвероломство, по-русски), застало Сталина врасплох именно потому, как утверждает эта школа, потому что его обманом заставили Советскую Россию стать“легкой добычей”, “обманом”. По глупости, он полностью доверял своему союзу с Гитлером, даже когда последний, очевидно, развернул немецкие силы вторжения вдоль всей советской западной границы к весне 1941 года. Более того, Сталин беспечно проигнорировал предупреждения о нападении, которые ему тайно предложили Рузвельт и Черчилль (используя сверхсекретную разведданную, полученную из машины Enigma/Ультра расшифровки зашифрованного трафика немецкого Генерального штаба) и лучшие иностранные агенты самого Сталина. Один из последних даже предсказал дату вторжения.
Сталин, во всяком случае, не доверял западным державам, этим двуличным“мюнхенским умиротворителям”. Последний, как утверждается, отказался от серьезных советских попыток создать гарантии коллективной безопасности против экспансионизма стран Оси. Тем не менее, как мы увидим, новые документы указывают на то, что Сталин предпочел заключить сделку с Гитлером, чем с презираемым “англо-французским блоком”. (Замечания Сталина по этому поводу, которые до недавнего времени держались в секрете, см. приложение 3.)
С другой стороны, обидчики пытаются опровергнуть общепринятое представление о якобы незнании Сталиным планов Гитлера. Они утверждают, что советский диктатор был хорошо осведомлен об операции "Барбаросса". Но знал ли он об этом и в каких деталях он был осведомлен, еще предстоит полностью подтвердить секретными документами. (В конце концов, в самих опубликованных архивных материалах есть “белые пятна". Многие российские исследователи и историки жалуются, что им предоставили доступ только к части правды.) Он ошибся, думая, что Гитлер не нападет на Красную Армию, которая разработала свои собственные наступательные планы.
Ранее (середина 1930-х годов) проводя политику присоединения к Лиге Наций и определения и пропаганды принципов ненападения и коллективной безопасности с Англией и Францией против нацистской Германии, Сталин, который на этом этапе выдвинул Максима Литвинова для проведения этой “миролюбивой” политики, серьезно стремился, как утверждается в традиционной, а также советской партийной истории, свернуть Гитлера. Утверждается, что в 1938-39 годах он пытался привести СССР в соответствие с западными капиталистическими демократиями.
Однако недавние исследования, как мы увидим, ставят под сомнение искренность предполагаемых намерений Сталина относительно серьезных соглашений о коллективной безопасности с западноевропейскими капиталистическими государствами. Кстати, тот же Литвинов, будучи наркомом иностранных дел при Сталине в начале 1930–х годов, который в самом начале сменил свою фамилию с Валлаха на Литвинов, по иронии судьбы сыграл важную роль в прокладывании пути к сближению нацистов и СССР (см. главу 2).
Соответственно, в это время Сталин приказал западным коммунистическим партиям принять тактику Народного фронта. Но эта линия всегда продвигалась с оговоркой, что она была средством расширения возможностей коммунистов для захвата власти в данных странах. Сталин, утверждает оборонческая школа, с другой стороны, потерпел неудачу в этом якобы искреннем стремлении сформировать блок против“фашизма” (как советская идеология называла нацизм и итальянский фашизм). Англия и Франция, по их утверждению, отказались сотрудничать в установлении коллективной безопасности с Советами. Англо-французский блок был мотивирован, как говорят оборонцы, надеждой на то, что Германия и Россия ввяжутся в войну. Как написал один американский ученый-защитник, западные державы были ослеплены своей ненавистью и страхом перед коммунизмом даже больше, чем Советы были введены в заблуждение своей антикапиталистической идеологией. Как он выразился, “Идеологически обусловленные представления [со стороны Англии и Франции] сформировали позицию западных лидеров в большей степени, чем советская политика”2. Такие представления, утверждает историк, сорвали предложения Москвы по коллективной безопасности.
Из-за подозрений Запада, продолжает этот автор, отражая консенсус многих историков, франко-британская политика мюнхенского умиротворения превратилась в отказ от главного союзника Советского Союза в Центральной Европе, Чехословакии. Поэтому из-за разочарования советское стремление к коллективной безопасности было прекращено Сталиным. Сам Литвинов, символ политики коллективной безопасности, был оставлен Сталиным в начале 1939 года. Примечательно, что он был понижен в должности задолго до того, как западные посланники отказались приезжать в Москву, чтобы попытаться заключить сделку летом того же года.
Жесткий, ортодоксальный помощник, ближайший к Сталину, Вячеслав Молотов, затем принял бразды правления иностранными делами от талантливого, пользующегося доверием Старого большевика-еврея. Некоторые тогда считали, что Советы теперь будут заботиться о себе сами, проводя жесткую Реальную политику. Тем не менее, утверждается, что при всем этом политика Сталина оставалась политикой обороны, а не нападения. Эта оборонительная политика, как утверждается, оставалась в силе вплоть до вторжения Германии в СССР 22 июня 1941 года.
В отличие от этой линии аргументации, вторая, ороффенсистская, школа представляет новые доказательства, которые убедительно указывают на то, что Сталин все это время тайно планировал свою собственную наступательную войну—прежде всего против Германии, но в конечном итоге против всей “капиталистически-империалистической” Европы. Эта вторая, тайная—или “другая”—война должна была начаться после того, как капиталистические страны взаимно уничтожили друг друга в “большой войне”, как назвал ее Сталин. Это была “великая мечта Сталина”, говорит российский историк и биограф Эдвард Радзинский.3 Как отмечает Молотов о“больших войнах” в своих интервью с Феликсом Чуевым в 1980-х годах, ссылаясь на взгляд Сталина на две мировые войны и будущую мировую войну: “Сталин смотрел на это так. Первая мировая война вырвала одну страну из капиталистического рабства. Вторая мировая война создала социалистическую систему. Третья мировая война навсегда покончит с империализмом”4.
Действительно, Сталин сказал высокопоставленному представителю Коммунистической партии Югославии Миловану Джиласу сразу после Второй мировой войны:“Мы предпримем еще одну попытку”, имея в виду Третью мировую войну. С этой третьей “большой войной” произойдет дальнейшее распространение советизма по всему миру. Во время Корейской войны (1950-53), которая была попыткой нанести удар в тыл капитализму на Дальнем Востоке, советский представитель в ООН Яков Малик был процитирован на первой полосе“Нью-Йорк таймс "3 февраля 1952 года, заявив с идеологическим хладнокровием:" Третья мировая война уже началась.” Война—в данном случае в Корее—и революционная экспансия по всему миру, очевидно, были двумя сторонами одной медали. Действительно, постсоветские архивные материалы показывают, что у Сталина действительно были глобальные экспансионистские цели в том, что касается Корейской войны, о чем свидетельствуют сверхсекретные сообщения, которыми обменивались Москва, Пекин и Пхеньян зимой 1949-50 годов. “Восток красен” стал более чем броским названием для документального видео о том периоде.