Завтра первый день зимы. Ещё не понятно, останется ли эта всеобъемлющая белизна навсегда, то есть до ближайшего марта, или растворится в серой палитре асфальта и голых веток за окном. У меня, как и у Ридли Скотта, «нет планов, поэтому меньше всего я хочу знать, что мне придётся делать в следующем марте». Сегодня у британского режиссёра день рождения. Я вспоминаю эту его фразу, глядя в окно. Трамвай глухо ползёт по рельсам, словно укачивая в монотонном повторении набата звучащих колоколов-колёс. Странное время года – уже не осень, но ещё не зима. «Лучший в мире кинозал – это мозг, и ты понимаешь это, когда читаешь хорошую книгу». Книгу сегодня забыла. Поэтому сейчас в моём «кинозале» отображается унылый осенний пейзаж за окном, чуть прикрытый белым саваном нежной молодой метели. Пытаясь мысленно представить ощущение весны, когда изменчивость погоды с лихвой компенсируется обнадёживающим ожиданием «вот-вот», я вспоминаю запах весеннего воздуха, который уже в конце февраля не спутать с весенним. В этот момент чувствую взгляд. Смотрит с вызовом, но не вызывающе. Спокойная уверенность. Мне где-то уже встречался этот взгляд. Но я пока не знаю о том, что встречу его ещё много раз в жизни. Сквозь отражение в окне, он упирается в меня и не оставляет никакой возможности остаться в «кинозале», то и дело, словно обрывая киноплёнку, сверлит исподлобья. Наглец, что ему нужно? Просто неприличная прямота. Пару раз наши взгляды встречаются и этого достаточно, чтобы личное пространство было разодрано в клочья порывистым, резким, но чистым взглядом. Этому взгляду ещё не знакомы неловкость и смущение. Он, являя собой торжество искреннего любопытства над чопорным этикетом, пробирается сквозь преграду трамвайного окна, вглубь меня.
Вереница моих мыслей, призванных непостижимым, но проверенным уже не раз образом сократить время в пути, окончательно разорвана. Я злюсь. Стараюсь сохранить неподвижность взгляда в отражении окна и в этот момент нащупываю в кармане неровные остатки шоколадной плитки, завёрнутые в колючую фольгу. Я наклоняюсь вниз, к взгляду, и шепчу ему на ухо: «Шоколадку будешь?». Взгляд оживает, мне кажется, что я вижу в нём проснувшихся чертят. Они, едва задремав, вернулись к своему постоянному бодрствованию и прыгают сейчас внутри таких же чертовски озорных глаз. Взгляд молча кивает и в следующее мгновение от нескольких шоколадных долек не остаётся ровным счётом ничего.
Моя остановка. После работы надо успеть забежать в студенческое общежитие и до занятий взять тетрадки с лекциями. Прокладывая себе тропинку среди воздушных сугробов, я улыбаюсь, вспоминая взгляд. Восхищаясь своей находчивостью, мысленно хвалю себя за то, как ловко перехватила инициативу и застала врасплох взгляд. Сзади шаги. Почти бежит! «Тётенька, тётенька, стойте!». Да что же ему нужно? Этот взгляд, если честно, уже порядком поднадоел. Оборачиваюсь. «Тётенька, спасибо! Можно я вас поцелую?». Только сейчас я вижу старенькую одежду, оборванные пуговицы. Шапка из искусственного меха съехала на бок. Она велика по размеру и, наверное, перешла «по наследству» от кого-то из старших. На вид ему не больше семи. Но от его взрослого взгляда мне не по себе. Странный малец… Я наклоняюсь и попадаю в объятия ребёнка, который, скорее всего, давно не ощущал тепла и прижимается сейчас ко мне всем телом, словно потерявшийся щенок. Он виснет на мне, а я поворачиваю щёку и думаю, как странно это всё должно быть смотрится из окон громыхающего рядом трамвая. «Нет, в губы».
Мне было тогда чуть за двадцать. Я редко вспоминаю тот странный случай и то, как я, что-то лепеча, спешно убегала после поцелуя в щёку. Чаще я представляю человека, который, надеюсь, смог сохранить и совместить в своей жизни распахнутый миру взор маленького мальчика с прекрасным взглядом взрослого мужчины, спокойным в своей уверенности.
