Мы не знаем, когда и как Абеляр избежал почестей и испытаний своего аббатства. Мы находим Джона Солсберийского, сообщающего, что в 1136 году он посещал лекции Абеляра на Мон-Сент-Женевьеве. Мы также не знаем, по какой причине он возобновил свое учение; возможно, он ни о чем не просил. Возможно, какое-то нарушение церковной дисциплины настроило церковников против него и окольным путем привело к его окончательному падению.
Если бы его лишили свободы, то в трудах, передавших нам суть его учения, нет и намека на это. В них трудно найти явную ересь, но легко обнаружить отрывки, которые, должно быть, заставляли церковников беспокоиться. В книге по моральной философии под названием "Scito te ipsum" ("Познай самого себя") он утверждал, что грех кроется не в поступке, а в намерении; никакое деяние—даже убийство—само по себе греховно. Итак, мать, у которой было слишком мало одежды, чтобы согреть своего ребенка, прижала его к груди и невольно задушила; она убила то, что любила, и была должным образом наказанная законом, чтобы сделать других женщин более осторожными; но в глазах Бога она была безгрешна. Более того, чтобы был грех, агент должен нарушать свою собственную моральную совесть, а не только совесть других. Следовательно, убийство христианских мучеников не было грехом для римлян, которые считали такое преследование необходимым для сохранения своего государства или религии, которая казалась им истинной. Нет, “говорят, что даже те, кто преследовал Христа или Его последователей, которых они считали своим долгом преследовать, согрешили на деле; но они совершил бы более серьезную ошибку, если бы, вопреки своей совести, они пощадили их”44. Все это могло бы быть логичным, а также раздражающим; но в такой теории вся доктрина греха как нарушения закона Божьего грозила превратиться в туман казуистики о намерениях; кто, кроме нескольких Павлов, признал бы, что он действовал против своей собственной совести? Из шестнадцати отрывков, за которые Абеляр был осужден в 1141 году, шесть были взяты из этой книги.
Что беспокоило Церковь больше, чем какая-либо конкретная ересь в Абеляре, так это его предположение, что в вере нет тайн, что все догмы должны быть способны к рациональному объяснению. Разве он не был настолько опьянен остатками логики, что осмелился связать ее с Логосом, Словом Божьим, как наукой почти божественной?45 Допустим, что этот соблазнительный учитель пришел неортодоксальными методами к ортодоксальным выводам; сколько незрелых умов, зараженных им зародышем логики, должно быть, были, по его показным " за " и "против", неустроены на этом пути! Если бы он был единственным в своем роде, его могли бы оставить нетронутым в надежде, что смерть не займет слишком много времени. Но у него были сотни ревностных последователей; и были другие учителя—Вильгельм из Конша, Жильберт де ла Порре, Беранже из Тура, —которые также призывали веру к испытанию разумом. Как долго при такой процедуре Церковь могла бы сохранять то единство и пыл религиозной веры, на которых, казалось, зиждился моральный и социальный порядок Европы? Уже один из учеников Абеляра, Арнольд Брешийский, разжигал революцию в Италии.
Вероятно, именно такие соображения в конце концов привели Сен-Бернара к открытой войне с Абеляром. Нетерпеливый сторожевой пес веры учуял волка в стае и повел стаю на охоту. Он долго с недоверием смотрел на рыщущий, вторгающийся, дерзкий интеллект; искать знания, кроме как служения святости, казалось ему простым язычеством; пытаться объяснить священные тайны разумом было нечестием и глупостью; и тот же рационализм, который начинался с объяснения этих тайн, закончится их осквернением. Святой не был жестоким; когда (1139) Вильгельм из Св. Тьерри, монах из Реймса, обратил его внимание на опасности, таящиеся в учении Абеляра, и умолял его осудить философа, он отстранил монаха и ничего не сделал. Сам Абеляр ускорил дело, написав архиепископу Сенсу с просьбой о том, чтобы на предстоящем церковном соборе ему была предоставлена возможность защититься от обвинений в ереси, которые распространялись о нем. Архиепископ согласился, не желая, чтобы его епархия стала центром христианского мира, и, чтобы обеспечить хороший бой, он пригласил Бернарда присутствовать. Бернар отказался, заявив, что в диалектической игре он будет “простым ребенком” против Абеляра, обучавшегося логике в течение сорока лет. Но он написал нескольким епископам, призывая их присутствовать и защищать веру:
Питер Абелар пытается свести на нет заслугу христианской веры, когда он считает себя способным с помощью человеческого разума полностью постичь Бога. Он возносится на небеса и спускается даже в бездну; ничто не может скрыться от него!… Не довольствуясь тем, чтобы видеть вещи сквозь темное стекло, он должен созерцать все лицом к лицу ... Он смакует Ария, когда говорит о Троице, Пелагия, когда говорит о благодати, Нестория, когда говорит о личности Христа.‘ … Вера праведных верит, она не оспаривает. Но этот человек не имеет ни малейшего желания верить в то, о чем его разум ранее не спорил 46.
Союзники Бернарда, ссылаясь на собственную слабость, уговорили его присутствовать. Когда Абеляр прибыл в Сен (июнь 1140 года), он обнаружил, что общественное настроение, как и в Суассоне девятнадцать лет назад, настолько настроено против него одним присутствием и враждебностью Бернара, что он едва осмеливался появляться на улицах. Архиепископ осуществил свою мечту; в течение недели Сенс казался центром мира; король Франции присутствовал при своем торжественном дворе; десятки церковных сановников были под рукой; а Бернард, искалеченный ревматизмом и суровый к святости, внушал всем благоговейный страх. Некоторые из этих прелатов лично или коллективно испытали на себе жало нападок Абеляра на недостатки духовенства, безнравственность священников и монахов, продажу индульгенций, изобретение фальшивых чудес. Убежденный в том, что решение совета осудит его, Абелар появился на его первом заседании, объявил, что не примет в качестве своего судьи никого, кроме папы, и покинул собрание и город. После этого обращения совет не был уверен, что он может на законных основаниях судить Абеляра; Бернар успокоил его; и он осудил шестнадцать предложений из книг Абеляра, включая его определение греха и его теорию Троицы как силы, мудрости и любви единого Бога.
Почти без гроша в кармане Абеляр отправился в Рим, чтобы изложить свое дело папе римскому. Возраст и немощь задержали его. Добравшись до монастыря Клюни в Бургундии, он был с состраданием и заботой принят Петром Преподобным и отдохнул там несколько дней. Тем временем Иннокентий II издал указ, подтверждающий приговор совета, налагающий на Абеляра вечное молчание и приказывающий заключить его в монастырь. Тем не менее Абеляр хотел продолжить свое паломничество; Петр отговорил его, сказав, что папа никогда не примет решения против Бернарда. Утомленный до физического и духовного истощения, Абеляр уступил. Он стал монахом в Клюни и спрятался в темноте его стен и его ритуалов. Он назидал своих собратьев-монахов своим благочестием, молчанием и молитвами. Он написал Элоизе, которую больше никогда не видел, трогательное исповедание веры в учение Церкви. Он сочинил, вероятно, для нее одни из самых красивых гимнов в средневековой литературе. Одна “Жалоба”, приписываемая ему, формально является Плачем Давида по Ионафану, но любой читатель уловит в нем нежный подтекст:
Vel confossus pariter
morerer feliciter
cum, quid amor faciat,
maius hoc non habeat,
et me post te vivere
mori sit assidue;
nec ad vitam anima
satis sit dimidia….
Do quietem fidibus;
vellem ut et planctibus
sic possum et fletibus
Laesis pulsu manibus,
raucis planctu vocibus,
дефицит и спиритус.47
Если бы я мог лечь в одну могилу с тобой,
С радостью бы я умер,
Так как из всех даров, которые может дать земная любовь
Большего блага я не знаю.
Что я буду жить, когда ты замерзнешь и умрешь
Была бы непрестанная смерть;
И в моем призраке не хватило бы и половины души
За жизнь, или за половину вдоха.
Я оставил арфу лежать неподвижно.
Если бы я мог ...
Так что до сих пор мои слезы и жалобы!
Мои руки болят от удара,
Горло болит
От горя. Мой дух падает в обморок.
Вскоре после этого он заболел, и его добрый аббат отправил его в монастырь Святого Марселя близ Шалона, чтобы подышать свежим воздухом. Там 21 апреля 1142 года он умер в возрасте шестидесяти трех лет. Его похоронили в приоратской часовне, но Элоиза напомнила Питеру Достопочтенному, что Абеляр просил, чтобы его похоронили в Параклете. Добрый аббат сам принес ей тело, попытался утешить ее, говоря о ее умершем возлюбленном как о Сократе, Платоне и Аристотеле своего времени, и оставил ей письмо, богатое христианской нежностью: