Дежурный, молча, сунул мне в руки скрученный матрац
и с лязгом захлопнул дверь снаружи, провернув ключ в замке. Его шаги гулко удалялись по коридору. Я остался один
в этом склепе, как будто замурованный изнутри. События
сегодняшнего дня пронеслись перед глазами и показались
кошмарным сном, который должен вот-вот закончиться. Но
сон не проходил. Я с ужасом начал осознавать, что все это
происходит на самом деле, а мне грозит тюрьма.
Гнетущая атмосфера камеры давила со всех сторон, и
всем своим видом как бы говорила: «Теперь ты здесь надолго! Привыкай к этим нарам, к этому полосатому матрацу, на
котором остались разводья то ли крови, то ли мочи твоих
предшественников. Привыкай к этой параше в углу, к этому
лязгу дверей. Привыкай к этому одиночеству и к тому, что
никто тебе не поможет».
– Почему я здесь оказался, и что теперь делать?! – спросил
я вслух, и удивился, что мой голос прозвучал как – то тихо
и ничтожно среди бетонного каземата.
Эти вопросы непрерывно буравили мой мозг, который не
находил на них ответа. Мысли беспомощно бились, и мне
начинало казаться, что это я бьюсь головой о стену камеры.
От тяжких дум меня оторвал звук открываемого окошка
в двери. Потянуло запахом еды, и на крышку оконца со стуком упала алюминиевая кружка с дымящимся чаем и двумя
кусочками черного хлеба сверху.
– Принимай ужин, чего замер?! – донесся из коридора
хриплый голос. Я торопливо, обжигаясь, схватил кружку и
поставил ее на стол.
Окно захлопнулось, и стало понятно, что это весь мой
ужин. Чай был не сладкий, но горячий. Я нехотя начал же-
вать хлеб и только тут вспомнил, как голоден. Сегодня у меня во рту, кроме черники ничего не было, но до сих пор я об
этом не думал, так как занимался несколько иными делами.
Желудок до поры до времени не тревожил хозяина, но после
горячего чая с хлебом, решил, что наступил его праздник и
во весь голос потребовал еды.