К 1481 году тридцатипятилетний Перуджино завоевал достаточную репутацию, чтобы быть приглашенным Сикстом IV в Рим. В Сикстинской капелле он написал несколько фресок, из которых лучшая сохранившаяся-это передача Ключей Питеру. Это слишком официально и обычных в его симметричную композицию; но здесь, впервые в живописи, воздух, с его тонких градаций света, становится внятным и почти осязаемое элемента на картинке; драпировки, настолько стереотипно, в Bonfigli, здесь скрываются и мятой в жизни; и лишь несколько граней, с отделкой яркие индивидуальности—Господи, Питер, Синьорелли, и, не в последнюю очередь, большой, пухлый, чувственный, фактически лик Перуджино сам, трансформируется по этому случаю в ученика Христа.
В 1486 году Перуджино снова был во Флоренции, так как в архивах города зафиксирован его арест за преступное нападение. Он и его друг переоделись и, вооружившись дубинками, ждали в темноте декабрьской ночи, чтобы подстеречь какого-нибудь избранного врага. Их обнаружили до того, как они смогли нанести какие-либо травмы. Друга изгнали, Перуджино оштрафовали на десять флоринов.15 После еще одной интерлюдии в Риме он основал во Флоренции аботтегу (1492), нанял помощников и начал выпускать картины, не всегда тщательно законченные, для ближних и дальних клиентов. Для братства Джезуати он создал аПьету, печальную Деву и задумчивую Магдалину которой он и его помощники должны были повторить в сотне вариаций для любого процветающего учреждения или человека. АМадонна и Святые нашли свой путь в Вену, еще один в Кремону, еще один в Фано, еще один—Темадонна во славе—в Перуджу, еще один в Ватикан; еще один находится в Уффици. Соперники обвинили его в том, что он превратил свою мастерскую в фабрику; они считали скандальным, что он стал таким богатым и толстым. Он улыбнулся и поднял цены. Когда Венеция пригласила его написать две панели во дворце герцогов, предложив 400 дукатов (5000 долларов?), он потребовал 800; и когда они не поступили, он остался во Флоренции. Он вцепился в наличные и отпустил кредит. Он не притворялся, что презирает богатство; он был полон решимости не умереть с голоду, когда его кисть начала дрожать; он купил недвижимость во Флоренции и Перудже и был привязан к земле по крайней мере на одной ноге после любого переворота. Его автопортрет в Камбио в Перудже (1500) - это удивительно честное признание. Пухлое лицо, крупный нос, волосы, небрежно выбивающиеся из-под тесной красной шапочки, глаза спокойные, но проницательные, губы слегка презрительные, тяжелая шея и мощное телосложение: вот человек, которого трудно обмануть, готовый к бою, уверенный в себе и не имеющий высокого мнения о человеческой расе. “Он не был религиозным человеком, - говорит Вазари, - и никогда бы не поверил в бессмертие души”16.
Его скептицизм и меркантилизм не помешали ему иногда проявлять щедрость,17 или создавать некоторые из самых нежных религиозных картин эпохи Возрождения. Он написал очаровательную Мадонну для Чертоза ди Павия (сейчас в Лондоне); и Магдалина, приписываемая ему в Лувре, настолько справедливая грешница, что не нужно было бы божественного милосердия, чтобы простить ее. Для монахинь Санта-Клары в Флоренции он расписал anEntombment, в котором женщины редкой красоты функций, и лица стариков подвел свою жизнь, и линии композиции встречались на обескровленный труп Христа, и пейзаж стройные деревья на каменистых склонах, и отдаленные города на Тихой бухты, сарай атмосферу спокойствия над сценой смерти и горя. Этот человек мог не только продавать, но и рисовать.
Его успех во Флоренции окончательно убедил перуджийцев в его ценности. Когда торговцы Камбио решили украсить свою Коллегию, они с запоздалой щедростью опустошили свои карманы и предложили задание Пьетро Ваннуччи. Следуя настроению эпохи и советам местного ученого, они попросили, чтобы их зал для аудиенций был украшен смесью христианских и языческих сюжетов: на потолке семь планет и знаки зодиака; на одной стене Рождество и Преображение; на другой Вечный Отец, Господь. пророки и шесть языческих сивилл, прообразы Сивиллы Микеланджело; а на другой стене четыре классические добродетели, каждая из которых иллюстрирована языческими героями: Благоразумие Нумы, Сократа и Фабия; Справедливость Питтака, Фурия и Траяна; Стойкость Луция, Леонида и Горация; Умеренность Перикла, Цинцинната и Сципиона. Все это, похоже, было достигнуто Перуджино и его помощниками, включая Рафаэля, в 1500 году, в тот самый год, когда междоусобицы Бальони воплотились на улицах Перуджи. Когда кровь была смыта, горожане смогли войти, чтобы увидеть новую красоту Камбио. Возможно, они нашли достойных язычников почти деревянными и пожалели, что Перуджино не показал им, как позировать, а занялся каким-то действием, которое дало бы им жизнь. Но Тедавид был величествен, британская Сивилла почти так же добра, как Рафаэлмадонна, а Вечный Отец-замечательно хорошая концепция для атеиста. В этих стенах, на шестидесятом году жизни, Перуджино достиг расцвета своих сил. В 1501 году благодарный город сделал его муниципальным приором.
От этого зенита он быстро пришел в упадок. В 1502 году он написал картину "Бракосочетание Девы Марии", которой Рафаэль подражал два года спустя в "Теспосализио". Около 1503 года он вернулся во Флоренцию. Ему не понравилось, что в городе много шума из-за смерти Микеланджело; он был в числе художников, вызванных для рассмотрения вопроса о том, где следует разместить фигуру, и его мнение было отвергнуто самим скульптором. Двое мужчин, встретившись вскоре после этого, обменялись оскорблениями; Микеланджело, которому тогда было двадцать девять лет, назвал Перуджино болваном и сообщил ему, что его искусство“устарело и абсурдно."18 Перуджино подал на него в суд за клевету, но не получил ничего, кроме насмешек. В 1505 году он согласился закончить для Аннунциаты посвящение, которое начал покойный Филиппино Липпи, и добавить к нему Извержение Девы Марии. Он закончил работу Филиппино умело и быстро, но в процессе работы он повторил так много фигур, которые использовал в предыдущих картинах, что художники Флоренции (все еще завидующие его необычным гонорарам) осудили его за нечестность и лень. Он в гневе покинул город и поселился в Перудже.
Неизбежное поражение возраста молодостью повторилось, когда он принял приглашение Юлия II украсить комнату в Ватикане (1507). Когда он добился некоторого прогресса, появился его бывший ученик Рафаэль и смел все перед собой. Перуджино покинул Рим с тяжелым сердцем. Вернувшись в Перуджу, он стал искать заказы и продолжал работать до конца. Он начал (1514) и, по-видимому, закончил (1520) сложный алтарный образ для церкви Святого Агостино, снова пересказав историю Христа. Для церкви Мадонна делле Лагриме в Треви он написал (1521) "Поклонение волхвов", которое, несмотря на несколько искаженный рисунок, является удивительным произведением для семидесятипятилетнего мужчины. В 1523 году, когда он писал картины в соседнем Фонтиньяно, он стал жертвой чумы или, возможно, умер от старости и усталости. По преданию, он отказался от последних таинств, сказав, что предпочитает видеть, что произойдет на том свете, упрямо нераскаянной душе.19 Он был похоронен в неосвященной земле.20
Всем известны недостатки картины Перуджино—преувеличенное чувство, печальное и искусственное благочестие, стереотипные овальные лица и волосы в полоску, головы, регулярно склоненные вперед в скромности, даже головы сурового Катона и смелого Леонида. Европа и Америка могут показать сотню Перуджино такого повторяющегося типа; мастер был скорее плодовит, чем изобретателен. Его картинам хочется действия и жизненной силы; они отражают потребности умбрийской преданности, а не реалии и значимость жизни. И все же в них есть многое, что может порадовать душу, достаточно зрелую, чтобы преодолеть ее утонченность: живое качество их света, скромная красота их женщин, бородатое величие их стариков, мягкие и спокойные цвета, изящные пейзажи, прикрывающие все трагедии миром.
Когда Перуджино вернулся в Перуджу в 1499 году после долгого пребывания во Флоренции, он привнес в умбрийскую живопись техническое мастерство, без критических способностей, флорентийцев. Когда он умер, он добросовестно передал эти навыки своим коллегам и ученикам—Пинтуриккио, Франческо Убертино II Бачьякке, Джованни ди Пьетро “Ло Спанья” и Рафаэлю. Учитель выполнил свою задачу: он обогатил и передал свое наследие, и обучил ученика превзойти его. Рафаэль Перуджино безупречен, совершенен и совершенен.
ГЛАВА IX