1 Ошибочно принимая герольда за героиню. [Переводчик.]
Драматические произведения без числа постигло то же несчастье. Почти все авторы новых трагедий—Арно с доном Педро, Непомуцена Лемерсье с Изюлем и Оровизе, Эньян с Поликсеном, Мари-Жозеф Шенье с Киром-на свой страх и риск узнали, что медвежья яма в Ботаническом саду имела филиал в Доме Мольера. В 1812 году из шести новых работ, созданных на улице де ла Лой, две так и не дошли до последнего акта, а в случае с остальными четырьмя яма отказалась объявить авторов. Вязание крючком, возможно, уже началось.
Почему поколения Империи проявляли такую строгость к некоторым произведениям и такую снисходительность к другим? Почему "Тамплиеры" Рейнуара считались шедевром? Почему архикритики Оперы сошли с ума по Ле Барду Лесюэра и не оценили "Ночи Фигаро" Альцеста и Моцарта? 1 Почему такие бессмысленные постановки, как "Фаншон ля Вьет" и "Пье де Мотитон", должны заставлять весь Париж спешить в театр? Такие вещи невозможно объяснить. Хороший вкус и мода редко совпадают; они никогда не отличались друг от друга больше, чем между 1800 и 1815 годами.
Самое большее, что можно было сказать о театре в то время, это то, что он все еще находил много места для старого репертуара, особенно для трагедии, восстановленной в чести Тальреной. Трагедию любили, во-первых, ради нее самой, а во-вторых, потому, что многие строки наших великих классических авторов легко можно было применить к событиям того времени. Любители намеков обращали на них внимание радостными возгласами или смехом. Если аплодировавший пассаж прославлял победы Ахилла или умеренность Августа, демонстрация была данью славе Наполеона, и Дюбуа с удовлетворением упомянул об этом в своем отчете на следующий день. Но под прикрытием Афин или Рима маленькая игра часто была проникнута совсем другим духом.
1 Вердикты Джеффри в его статьях о дебатах невероятны. Написав об Альцесте, ли сожалеет о "проституции прекрасного голоса мадам Аннанд под эту неприятную, шумную музыку*. Что касается Ночи, он говорит, что Моцарт" не сохранил ни веселья, ни комедии, ни остроумия пьесы Бомарше"*.
Когда Майл Бургуан, чья связь с Шапталем была общеизвестна, излила жалобу Джуни:
-Милорд! Я пойду присоединюсь к труппе весталок! " Весь театр сотрясся от смеха, а министр внутренних дел, сидевший в задней части своей ложи, выглядел несколько смущенным. Из уст Майла Джорджа тоже прозвучал ответ Эмили:
Если бы я мог соблазнить Цинну, я мог бы соблазнить многих других",-слишком явно напоминало о внебрачных фантазиях Наполеона. Не за много месяцев до коронации, когда яма приветствовала дистих, произнесенный Цинной:
"И имя императора, Скрывающее имя короля, не уменьшает ужаса ... *