Ибо поначалу армии, совершившие такие великие дела, были не очень велики. Даже трудно поверить в скромные цифры, до которых система освобождения и выкупа сократила долю мобилизованных войск. В 1806 году под флагом Франции служило всего 14 300 парижан из 547 000 человек населения: один человек из тридцати восьми был солдатом-и это в год Йены.
Но близился день, когда война станет гораздо более ожесточенной, когда общая мобилизация значительно превысит миллион, и Наполеон, отзывая освобожденных или выкупленных молодых людей и заранее созывая классы, будет искать рекрутов даже в школах.
Затем, когда налог на кровь стал действительно обременительным, дезертирство и отказ от службы возросли до тревожной степени. В 1810 году было признано, что 16 000 непокорных были лично осуждены, а их семьи обязаны выплатить 170 миллионов штрафов. К концу еще двух лет сельская местность кишела отсутствующими. Летающие колонны преследовали их и захватили 60 000 человек, которых отправили в главную армию; но едва они были схвачены, как снова начали убегать. Де Сегюр оценил число дезертиров более чем в тысячу человек в день; Тьер заявил, что 150 000 человек уже покинули свой корпус через месяц после пересечения Немана; и Альберт Сорель подсчитал, что отныне "потребуется почти целая армия, чтобы набрать еще одного".
Легко представить себе маленькие драмы, разыгрывавшиеся в то время в несметном количестве деревень: офицеры консульства на половинном жалованье, недовольные солдаты вчерашнего и позавчерашнего дня, которые начали волочить свои грязные мундиры и сбитые с ног сапоги по дорогам, занимаясь более или менее известными ремеслами, теперь присоединились к массе дезертиров. Сын фермера затаился в сарае, сын мельника на мельнице; их кормили тайно, так как они не смели высовывать нос за дверь; всегда настороже, ожидая жандарма, звука рыси лошади по дороге, спасаясь от ужасных бригад, обходящих леса и чащи и бегущих за ними, как свора гончих.
1 Он был учрежден законом Фруктидора, Год II, проголосован по докладу Журдана. Бонапарту предстояло лучше, чем кому-либо другому, использовать этот инструмент, выкованный революцией.
Мы напрасно ищем этот аспект великого эпоса в литографиях Раффе, и мы действительно далеки от радостных призывников 1807 года, марширующих по бульварам с трехцветными ленточками на пальто и цветком в зубах!
Согласились ли художники между собой показать нам повседневную жизнь Первой империи в фальшивых красках?
Два рисунка Норблена де ла Гурдена, также находящиеся в коллекции Музея Карнавале, изображают самые привлекательные сцены. Под каштанами Тюильри молодые женщины в светлых платьях сидят у декоративного озера. Они не видят ничего, кроме офицера, склоняющего к ним свой огромный плюмаж, по-видимому, в восторге от производимого им эффекта. Столкнувшись с такой очаровательной идиллией, можно предположить, что Париж тех дней души не чаял в этих доблестных солдатах, столь внимательных к прекрасному полу, столь героических и галантных, как только можно было желать. Однако современные мемуары и газеты, а еще больше полицейские бюллетени, похоже, стремятся доказать нам, что отношения между военными и жителями Парижа, напротив, были очень напряженными.
Несмотря на лестную легенду, доказательства против наполеоновских солдат накапливаются; достойные восхищения под огнем, они слишком часто появляются, когда находятся в отпуске, простыми вульгарными головорезами, пьяницами, мошенниками и насильниками. Обмениваясь ударами, врываясь в магазины, распивая и оплачивая свои счета оскорблениями, преследуя женщин, оскорбляя и даже избивая их при случае, таковы были их самые обычные грешки. Сделано для жизни лагерь, а не на том, что казармы, рассматривая улицу, как в завоеванной стране, они имели моральное право их собственного, что было полное отрицание нравственности; они думали, что они выше закона-что, смело пускают их на свои головы, чтобы быть пробитым, они имели право бить других людей, а потому, что они лупили врага это было законно трэш-буржуа.