И именно поэтому хлебные билеты не увидели света в 1812 году.
ГЛАВА XXII. ВЕЛИКИЙ КРАХ
Империя пакуется— Вступление союзников в Париж — Мнение на Ближнем востоке — Маленькая война и великая ~ Да здравствует Король - Бонапартистский школьник - Во время Ста дней-Колебания архиепископа - Невидимая рука
ИСТОРИЮ, в том виде, в каком мы видим, как она происходит изо дня в день, можно было бы резюмировать как серию более или менее сенсационных новостей. Это было событие первой величины для парижан 1814 года, когда утром 29 марта они заметили длинную вереницу транспортных средств, выстроившихся у дверей Тюильри: десять дорожных берлинцев, несколько фургонов и огромная карета, покрытая серыми пыльными простынями. Империя собирала вещи; они ждали отъезда Марии-Луизы.
Берлины предназначались для регентши и ее свиты, повозки-для сундуков с сокровищами. Что касается кареты, уже набитой седлами, кавалерийскими седельными накидками, сапогами и сбруей, то это был экипаж Коронации, тот самый, который доставил первую императорскую чету в Нотр-Дам, а вторую-по полям Полей. Двойная семейная реликвия!
В течение нескольких часов можно было видеть, как нижние слуги загружали тюки с ценными предметами; наконец появилась Мария-Луиза с растерянным выражением лица, со своими фрейлинами и мадам де Монтескье, несущими маленького римского короля. До последней минуты он боролся и кричал: "Я не хочу уходить! Я не хочу покидать свой дом! Поскольку папы здесь нет, я здесь хозяин!" Они, как могли, успокоили его, и к полудню процессия двинулась в направлении Рамбуйе, впереди шел отряд кавалерии, а за ним толпа слуг на лошадях всех размеров.
Решение, принятое женой Наполеона покинуть Тюильри, злополучный дворец, из которого Людовик XVI и Мария-Антуанетта пытались бежать до нее и из которого в новом столетии три короля, королева и последняя императрица должны были бежать после нее, было навязано ей прибытием союзных армий к воротам столицы. Весь следующий день судьба Парижа висела на волоске, и, следя за сражениями, происходившими в окрестностях Бельвиля и Ла-Виллета, гуляющие в Ботаническом саду сошлись в Лабиринте, откуда они могли видеть огонь пехоты вдалеке, над вершиной большого кедра. "Маленький мир лебедей и банановых деревьев, которому наша власть обещала вечный покой, был нарушен",-вздыхает Шатобриан. Но центр города был намного больше!
Здесь были раненые, тащившиеся в сторону госпиталей, бедные хромые солдаты, красивые кирасиры, неузнаваемые в своих больших белых плащах, забрызганных грязью. Там, во главе со своими любовницами, были маленькие воспитанники монмартрских школ-интернатов, переодетые мальчиками для пересечения опасной зоны. В пригороде Сен-Мартен и Сен-Дени, все по бульварам особенно, люди съехали из страны шли вперемешку с их коров, овец, свой и без того скудный багаж*, ищущих убежища на въездах во дворы и обмена свои последние владения— большие буханки черного хлеба они пекут сами, практически под огнем орудий.
Еще один день должен был пройти, и по проезжей части этих самых бульваров, усыпанных зеленью - по чьим рукам лучше было не спрашивать - пройдет армия победителей. Печальный эпизод в жизни Парижа, новое зрелище для города, который веками никогда не видел "дыма вражеских лагерей" и теперь был вынужден наблюдать, как они маршируют мимо, словно на параде,— внушительная прусская кавалерия и русская пехота в странной форме, выстроенные в шеренги по тридцать человек в ряд.