Ирина Ивановна подошла к окну и распахнула его настежь, чтобы проветрить комнату. Открыв створку, она, не думая, протянула руку к выключателю и нажала его. Яркий свет ударил по глазам и заставил ее зажмуриться. Она невольно приоткрыла рот от удивления, разглядывая свой кабинет, в котором чувствовала себя ребенком в темном чулане, полной теней и пустотой, но в этот момент в кабинет кто-то заскочил. При свете дня помещение казалось еще более пустым. Ей ничего не оставалось, как достать из ящика стола стеклянную баночку и флакончик с маслом. Сбив плотно закрытую крышечку с флакона, она опустила в баночку три крошечные щепотки льняного масла, три щепоточки измельченного в ступке шалфея и капнула несколько капель свежезаваренного крепкого черного кофе из серебряной пиалы, украшенной бахромой. Всю эту смесь она снова перемешала в баночке.
Каждое утро с утра она запирала кабинет на ключ, потому что боялась появления сотрудников мужа. Сколько раз Ирина Ивановна, втайне мечтая, чтобы этот кабинет поскорее стал ее собственным, приходя сюда, постоянно натыкалась на дорогие сердцу вещи мужа. Все осталось на своих местах. Даже дверь не была разобрана на части, и никто, даже ее муж, никогда не лазил в кабинет, не проверяя, заперла ли она его на ключ. И не пытался восстановить замок и запереть кабинет на замок, потому как знал, что у Ирины Ивановны есть ключи.
— Прямо не кабинет, а проходной двор, — обиженно буркнула она, разглядывая принесенную с балкона щетку для волос, которая успела покрыться тонким слоем пыли. — Я вчера в кабинете бардак навел. Пришел на работу, а тут…
В этот момент зазвонил телефон. Ирина Ивановна принялась лихорадочно искать среди разбросанных бумаг трубку. Ей хотелось побыстрее отвязаться от приставучей мегеры, назвавшей ее «старой идиоткой». Решив, что ее звонок, скорее всего, попал в раздел «перезвоните позже», она отошла от окна и двинулась по направлению к столу. Звонил ее муж.
Ну вот и все, подумала она, опять нужна его помощь.
Остановившись возле письменного стола мужа, Ирина Ивановна тяжеловато отдуваясь, принялась расстегивать на его бежевом пиджаке пуговки.
В руках у нее был пакет, она держала его обеими руками и, похоже, не помнила о нем.
Когда все пуговицы на пиджаке были расстегнуты и пиджак брошен на стул, она достала из пакета три маленькие вазы, которые купила в городе, протянула Диме и сказала:
- Это чтобы ты цветы поливал, - это ей пришлось наклониться к нему, чтобы они были нормально видны из пакета.
Ирина Ивановна провела ладонью по его волосам.
- Помоги мне, Дима, - мягко попросила она.
Дима взял один пакет, отнес его на кухню, поставил в угол там, где стоял сейчас стул, взял второй пакет, подошел к окну и открыл второй пакет.
Теперь их было два.
Он поставил два пакета возле окна и отошел в сторону, потому что не мог оторвать глаз от Ирины Ивановны, так она была хороша, и с каждой минутой казалась ему все красивее и красивее.
От напряжения он с трудом сдерживал себя, чтобы не броситься ей на шею.
А Ирина Ивановна, стояла, смотрела, как Дима одевается, и, видимо, ничего не понимала.
Потом, когда он вышел, она подошла к окну, наклонилась и быстро, одним пальцем, набрала номер на телефоне.
Она долго молчала, а потом подняла трубку и спросила:
"Это правда?"
От этого вопроса, услышанного в телефонной трубке, Дима и проснулся.
"Да, - ответил ей голос. - Сегодня ровно неделю, как ты не в себе".
Это было утро.
С тех пор прошло три недели.
Утром, по пути на работу, Дима часто заглядывал в мусорный бак и видел в нем полный мешок смятых, сильно помятых, двухрублевых бумажек.
Хотя, нет, не двухрублевая, а пятачок в один рубль.
Сегодня на полочке лежал бумажный рубль. Рубль был старый.
Это случилось в понедельник.
Уже давно не было никаких поездок, денег и выписки.
Подлец директор сказал, что теперь все будет как прежде, но только с деньгами.
Что ему до детей и до их чувств, он не хотел их касаться.
Не касаться его, значит касаться меня, подумал Дима.
Только вот я не хочу касаться никого, кроме тебя.