[Картинка: img_70]
ЧЕТЫРЕ ЛИДЕРА ПЕРВОГО КРЕСТОВОГО ПОХОДА
На юге Франции командование принял Адемар, епископ Пюи, легат папы, и Раймонд, граф Сент-Жиль и Тулузы, который добавил более гордые титулы герцога Нарбоннского и маркиза Прованского. Первый был респектабельным прелатом, одинаково подходящим как для этого мира, так и для следующего. Последний был воином-ветераном, сражавшимся против испанских сарацин и посвятившим свой преклонный возраст не только освобождению, но и вечному служению Гробу Господню. Среди его провинциалов преобладал скорее меркантильный, чем воинственный дух—общее название, которое включало уроженцев Оверни и Лангедока—вассалов королевства Бургундия или Арля. С прилегающей границы Испании он собрал отряд отважных искателей приключений; когда он шел через Ломбардию, толпа итальянцев стекалась под его знамена, а его объединенные силы состояли из ста тысяч конных и пеших. Если Раймонд был первым, кто завербовался, и последним, кто отбыл, задержка может быть оправдана величием его подготовки и обещанием вечного прощания.
[Картинка: img_71]
Крестоносец
Имя Боэмунда, сына Роберта Гвискара, уже было известно благодаря его двойной победе над греческим императором; но воля его отца свела его к княжеству Таранто и воспоминаниям о его восточных трофеях, пока он не был разбужен слухами и прохождением французских паломников. Именно в лице этого нормандского вождя мы можем искать самую крутую политику и амбиции с небольшой примесью религиозного фанатизма. Его поведение может оправдать веру в то, что он тайно руководил замыслом папы, который он с удивлением и рвением поддерживал. Во время осады Амальфи его пример и речь разожгли страсти в армии конфедерации; он мгновенно разорвал свою одежду, чтобы снабдить крестами многочисленных кандидатов, и приготовился посетить Константинополь и Азию во главе десяти тысяч конных и двадцати тысяч пеших. Несколько принцев нормандской расы сопровождали этого ветерана-генерала, и его двоюродный брат Танкред был скорее партнером, чем слугой войны. В совершенном характере Танкреда мы обнаруживаем все добродетели совершенного рыцаря—истинный дух рыцарства, который вдохновлял благородные чувства и социальные должности человека гораздо лучше, чем низменная философия или низменная религия того времени.
Между эпохой Карла Великого и эпохой крестовых походов произошла революция среди испанцев, норманнов и французов, которая постепенно распространилась на остальную Европу. Служба пехоты была низведена до уровня плебеев; кавалерия составляла силу армий, и почетные имена, или солдаты, были ограничены джентльменами, которые служили верхом и были наделены рыцарским званием. Герцоги и графы, узурпировавшие права на суверенитет, разделили провинции между своими верными бароны; бароны распределяли между своими вассалами феоды или привилегии своей юрисдикции; и эти военные арендаторы, пэры друг друга и своего лорда, составляли дворянский или конный орден, который презирал считать крестьянина или бюргера одного с ними вида. Достоинство их происхождения сохранялось чистыми и равными союзами; только их сыновья, которые могли произвести четыре четверти или линии предков без пятна или упрека, могли законно претендовать на рыцарскую честь; но доблестный плебей иногда обогащался и облагораживался мечом и становился отцом новой расы. Один рыцарь мог, по его мнению, передать характер, который он получил; и воинственные государи Европы черпали больше славы из этого личного отличия, чем из блеска своей диадемы.
Таковы были войска и такие вожди, которые приняли на себя крест за освобождение Гроба Господня. Как только они почувствовали облегчение от отсутствия толпы плебеев, они поощряли друг друга беседами и посланиями выполнить свой обет и ускорить свой отъезд. Их жены и сестры жаждали принять участие в опасности и достоинствах паломничества; их носимые сокровища были перевезены в слитках серебра и золота; а принцев и баронов сопровождал экипаж из гончих и ястребов, чтобы развлечь их досуг и накрыть их стол. Трудность обеспечения пропитания для стольких мириад людей и лошадей заставила их разделить свои силы; их выбор или положение определяли дорогу; и было решено встретиться в окрестностях Константинополя и оттуда начать свои операции против турок.
АЛЕКСИЙ ЗАСТАВЛЯЕТ ПОКЛОНИТЬСЯ
[1097 год н. э.]
В какой-то восточной сказке есть басня о пастухе, которого погубило исполнение его собственных желаний: он молился о воде; Ганг был превращен в его земли, а его стадо и дом были сметены наводнением. Такова была судьба или, по крайней мере, опасения греческого императора Алексия Комнина. На Совете в Плацентии его послы просили умеренной помощи, возможно, десяти тысяч солдат; но он был поражен приближением стольких могущественных вождей и фанатичных народов. Беспорядочные толпы Петра Отшельника были дикими зверями, одинаково лишенными человечности и разума; и Алексий не мог предотвратить или оплакать их уничтожение. Войска Годфри и его сверстников относились к греческому императору менее презрительно, но не менее подозрительно. Их мотивы могли быть чистыми и благочестивыми; но он был в равной степени встревожен своим знанием честолюбивого Боэмунда и его незнанием трансальпийских вождей; мужество французов было слепым и своевольным; они могли быть соблазнены роскошью и богатством Греции и воодушевлены видом и мнением об их непобедимой силе; и Иерусалим мог быть забыт в перспективе Константинополя.
После долгого похода и мучительного воздержания войска Годфри расположились лагерем на равнинах Фракии; они с негодованием услышали, что их брат, граф Вермандуа, был заключен в тюрьму греками; и их неохотный герцог был вынужден предоставить им некоторую свободу мести и грабежа. Они были умиротворены покорностью Алексея; он обещал снабдить их лагерем; и так как они отказались в разгар зимы перейти Босфор, их жилища были отведены среди садов и дворцов на берегах этого узкого моря. Но неизлечимая ревность все еще терзала умы двух народов, которые презирали друг друга как рабов и варваров. Невежество является основанием для подозрений, и подозрения разгорались в ежедневных провокациях; предрассудки слепы, голод глух; и Алексия обвиняют в намерении уморить голодом или напасть на латинян на опасном посту, со всех сторон окруженном водами. Годфри затрубил в свои трубы, разорвал сеть, покрыл равнину и оскорбил предместья; но ворота Константинополя были сильно укреплены; Крепостные валы были окаймлены лучниками; и после сомнительного конфликта обе стороны прислушались к голосу мира и религии. Дары и обещания императора незаметно успокоили свирепый дух западных пришельцев; как христианский воин, он возродил их рвение к осуществлению их священного предприятия, которое он поручил своим войскам и сокровищам. По возвращении весны Годфри убедили занять приятный и обильный лагерь в Азии; и не успел он миновать Босфор, как греческие суда внезапно были отозваны на противоположный берег. Та же политика была повторена с последующими вождями, которые были поколеблены примером и ослаблены уходом своих передовых товарищей. Благодаря своему мастерству и усердию Алексий предотвратил объединение любых двух армий конфедерации в один и тот же момент под стенами Константинополя; и до праздника Пятидесятницы на побережье Европы не осталось ни одного латинского паломника.
То же самое оружие, которое угрожало Европе, могло бы освободить Азию и отбросить турок с соседних берегов Босфора и Геллеспонта. Прекрасные провинции от Никеи до Антиохии были недавним достоянием римского императора, и его древние и вечные притязания все еще охватывали королевства Сирии и Египта. В своем энтузиазме Алексий потворствовал или притворялся, что питает честолюбивую надежду привести своих новых союзников к свержению восточных престолов; но более спокойные побуждения разума и характера отговорили его от того, чтобы подвергать свою королевскую особу вере неизвестных и беззаконных варваров. Его благоразумие или его гордость удовлетворились тем, что вымогали у французских принцев клятву верности и верности и торжественное обещание, что они либо восстановят, либо сохранят свои азиатские завоевания в качестве смиренных и верных вассалов Римской империи. Их независимый дух воспламенился при упоминании об этом чужеземном и добровольном рабстве; они последовательно поддавались ловкому применению даров и лести; и первые прозелиты стали самыми красноречивыми и действенными проповедниками, чтобы умножить спутников своего позора.
Церемония их почтения была благодарна народу, который издавна считал гордость заменой власти. Высоко на своем троне император сидел молчаливый и неподвижный; его величество был обожаем латинскими князьями; и они покорялись, чтобы поцеловать либо его ноги, либо колени, - унижение, в котором их собственные писатели стыдятся признаться и не могут отрицать.
ЧИСЛЕННОСТЬ КРЕСТОНОСЦЕВ
Завоевание Азии было предпринято и достигнуто Александром с тридцатью пятью тысячами македонцев и греков; и его лучшая надежда заключалась в силе и дисциплине его пехотной фаланги. Основная сила крестоносцев состояла в их кавалерии; и когда эта сила была собрана на равнинах Вифинии, рыцари и их боевые сопровождающие верхом составляли сто тысяч воинов, полностью вооруженных шлемами и кольчугами. Ценность этих солдат заслуживала строгого и достоверного отчета; и цветок европейского рыцарства мог бы при первом же усилии создать этот грозный корпус тяжелой лошади. Часть пехоты можно было бы зачислить на службу разведчиков, пионеров и лучников; но беспорядочная толпа терялась в собственном беспорядке; и мы полагаемся не на глаза или знания, а на веру и фантазию капеллана графа Болдуина, по оценкам шестисот тысяч паломников, способных носить оружие, помимо священников и монахов, женщин и детей из латинского лагеря. Читатель начинает; и прежде чем он оправится от своего удивления, мы добавим, основываясь на том же свидетельстве, что, если бы все, кто принял крест, выполнили свой обет, более шести миллионов человек мигрировали бы из Европы в Азию. Под этим гнетом веры мы получаем некоторое облегчение от более проницательного и мыслящего писателя, который после того же обзора кавалерии обвиняет в доверчивости священника из Шартра и даже сомневается, были ли Цизальпийские области (в географии француза) достаточными, чтобы произвести и излить такое невероятное множество. Самый крутой скептики будут помнить, что из этих религиозных добровольцев огромное число никогда не видело Константинополя и Никеи. Влияние энтузиазма нерегулярно и преходяще; многих удерживали дома причины или трусость, бедность или слабость; и многих отталкивали препятствия на пути, тем более непреодолимые, что они были непредвиденными для этих невежественных фанатиков. Дикие страны Венгрии и Болгарии были выбелены их костями; их авангард был разрублен на куски турецким султаном; и потеря первого приключения, от меча, или климата, или усталости, уже была заявлено на триста тысяч человек. И все же мириады выживших, маршировавших, устремившихся вперед в святом паломничестве, были предметом удивления как для них самих, так и для греков. Обильная энергия ее языка тонет под усилиями принцессы Анны Комниной; образы саранчи, листьев и цветов, морских песков или звезд небесных не вполне отражают то, что она видела и слышала; и дочь Алексия восклицает, что Европа была расшатана до основания и брошена против Азии. Древние войска Дария и Ксеркса находятся под тем же сомнением неопределенного и неопределенного масштаба; но мы склонны полагать, что никогда в пределах одного лагеря не было такого количества войск, как при осаде Никеи, первой операции латинских князей. Их мотивы, их характеры и их оружие уже были продемонстрированы. Из их войск наиболее многочисленную часть составляли выходцы из Франции; низменности, берега Рейна и Андапулия послали мощное подкрепление; некоторые банды авантюристов были набраны из Испании, Ломбардии и Англии, а из отдаленных болот и гор Ирландии или Шотландии выпустили несколько обнаженных и диких фанатиков, свирепых дома, но не воинственных за границей.
ОСАДА НИКЕИ
Мы с удовольствием рассказали о первых шагах крестоносцев, когда они описывали нравы и характер Европы; но мы сократим утомительное и однообразное повествование об их слепых достижениях, которые были совершены силой и описаны невежеством. Со своей первой стоянки в окрестностях Никомедии они продвигались последовательными подразделениями; миновали ограниченную границу Греческой империи; открыли дорогу через холмы и начали, осадив его столицу, свою благочестивую войну против турецкого султана. Его королевство Рум простиралось от Геллеспонта до границ Сирии и препятствовало паломничеству в Иерусалим; его звали Килидж-Арслан, или Сулейман, из рода сельджуков и сын первого завоевателя; и, защищая землю, которую турки считали своей, он заслужил похвалу своих врагов, только благодаря которым он известен потомкам. Поддавшись первому порыву потока, он оставил свою семью и сокровища в Никее, удалился в горы с пятьюдесятью тысячами всадников и дважды спускался, чтобы напасть на лагеря или кварталы христианских осаждающих, которые образовывали неполный круг длиной более шести миль.
Высокие и прочные стены Никеи были покрыты глубоким рвом и окружены 370 башнями; и на пороге христианского мира мусульмане были обучены оружию и воспламенены религией. До этого города французские принцы занимали свои посты и преследовали свои нападения без переписки или подчинения; соперничество побуждало их к доблести; но их доблесть была запятнана жестокостью, и их соперничество выродилось в зависть и гражданские раздоры. В течение семи недель было затрачено много труда и крови, и был достигнут определенный прогресс, особенно благодаря Граф Раймонд, был сделан на стороне осаждающих. Но турки могли прекратить сопротивление и обеспечить себе побег, пока они были хозяевами озера Асканий, которое простирается на несколько миль к западу от города. Средства завоевания были предоставлены благоразумием и трудолюбием Алексея; большое количество лодок было перевезено на санях с моря на озеро; они были заполнены самыми ловкими из его лучников; бегство султана было перехвачено; Никея была окружена сушей и водой; и греческий посланник убедил жителей принять предложение своего господина. защиты и спастись, своевременно сдавшись, от ярости европейских захватчиков. В момент победы или, по крайней мере, надежды крестоносцы, жаждущие крови и добычи, были поражены имперским знаменем, развевавшимся над цитаделью; и Алексий с ревнивой бдительностью охранял это важное завоевание. Ропот вождей был заглушен честью или интересом; и после девятидневной остановки они направили свой марш во Фригию под руководством греческого полководца, которого они подозревали в тайном сговоре с султаном. Супруга и главные слуги Сулеймана были с честью возвращены без выкупа, и великодушие императора по отношению к негодяям было истолковано как измена христианскому делу.