Начало: Чудеса да и только
Дорога, дорога, эх, пыльная дорога! Тянешься ты от самого пограничного столба через всю страну, а где заканчиваешься, одному Господу Богу известно. Потому что Россия — это не столько берёзки да поля бескрайние, сколько душа русская. Куда русский мужик придёт, там и Россия.
Так или примерно так думал возница Степан, понукая худую рыжую лошадку, тянущую дырявую бричку по пыльной дороге между ржаных пожелтевших полей. Возница намедни читал «Житие святых», отчего был настроен на философский лад. Лошадка же его еле передвигала ноги, страдая от назойливых мух, но ещё больше страдала от палящего солнца, которое ползло по небу также неспешно, как бричка катилась по пустынной дороге.
Когда июльское солнце стало совсем невыносимым, и лошадёнка, казалось, вот-вот падёт, Степан разглядел на горизонте первые скособоченные домишки неизвестного уездного городка. До крайнего постоялого двора докатились из последних лошадиных сил.
Напротив постоялого двора двое мужиков — низенький да пузатый и длинный да худой — пережидали полуденный зной в тени хозяйского дома.
— А скажи, Асташка, доедет енто колесо, скажем, до Москвы? — спросил низенький мужичок, разглядывая подъехавшую бричку.
Его товарищ оторвавшись от созерцания полёта жирной мухи, ответил:
— Поди доедет.
— А до Питербурха, скажем, доедет? — не унимался низенький.
— И до Питербурха доедет, — сказал Асташка, почесывая ужаленную слепнем ляжку. А опосля, подумав, прибавил, — или не доедет.
На том интерес мужиков к бричке пропал.
И хорошо, что пропал.
В глубине брички, страдая от тряски, добиралась в российскую столицу француженка Луиза Гренье, которой было обещано место гувернантки в богатом русском семействе. Её дочь Беатрис сидела рядом с маменькой, с интересом разглядывая через дырку в ткани незнакомую страну. Особенно её привлекали круглолицые baby и бородатые muzhiki, говорившие меж собой на странном грубом языке.
Но не только для Беатрис было много странного в этом путешествии. И Степан ежедневно не переставал диву даваться.
Вот, скажем, третьего дня барин Роман Андреич Жилин, известный на всю округу своей скраденностью, позвал Степана к себе в дом и объявил:
— Ты того, Стёпа... Сыщи на конюшне Сашко Корявого, да скажи яму чтоб рыжую запрягал в бричку. Отвезёшь мамзель с дочкой, что во дворе стоят, куда они тебе скажут. Да будь при них пока... И вот ещё что... Марфе передай, пусть корзину с провизией соберёт вам в дорогу. Всё, ступай... Погодь! Эх, да что ж это я! Одной-то мало! Две пусть соберёт корзинки-то... Две!
Степка ушам своим не верил: бричка, рыжая кобыла да две корзинки провианта. С чего такая неслыханная щедрость? Видать, мамзель та — писанная красавица, раз Роман Андреич ради неё наизнанку выворачивается.
Во дворе же, разглядев барышню, Степан едва башкой столб не снёс от удивления. Лицо у мамзели было некрасивое — тонкое, с прямым длинным носом, сама худая, приятных глазу женских форм, можно сказать, почти что нет. Чем барина приворожила — загадка. А вот девчонка ейная была забавная, возилась с дворовой собачкой, бегала, играла. Жучка то на задних лапах по двору пройдёт, то брошенную палку принесёт. Чудно!
Так они ехали несколько дней — мамзель в бричке ойкала от каждой кочки на дороге, изредка переговариваясь с дочкой на своём птичьем языке, Степан на козлах понукал рыжую кобылу, любовно вкрапывая ядрёные слова в свою богатую речь, всё одно хрянцуженки ничего в ней не понимали.
На постоялых дворах тоже было необычно: хозяева приветливо выскакивали на дорогу, провожали барышень в лучшие комнаты, усаживали за самый богатый стол, не требуя при этом никакой оплаты, словно мамзели были настоящих царских кровей, лицезреть и прислуживать которым для хозяев было величайшим счастьем.
Сегодня всё повторилось. Едва девчончишка выпрыгнула из брички, хозяин постоялого двора, увидев её, расплылся в приторной улыбке:
— Ой, кто к нам приехал!
И понеслись распоряжения по дому: барышень проводить в угловую комнату, потому как она самая светлая, вещи их отнести туда же. Да накрыть на стол кислых щей и сладкого квасу, да накормить возницу, да распрячь кобылу, да задать ей сена и воды, да вести себя в доме потише дабы уставшие с дороги гости могли отдохнуть как следует.
Два мужика, низенький и длинный, удивлённые суетой вокруг неказистой брички, подошли ближе.
— Это кто ж такие приехали? — спросил низенький да толстенький у Степана.
— Хрянцузская барыня с дочкой, — важно ответил возница.
— Вона чё, — мужики хитро между собой переглянулись.
В этот момент Степан спиной почувствовал на себе пристальный взгляд. Обернувшись, заметил, что девчонка наблюдает за ним из окна угловой комнаты.
— А чаво спрашиваете? — неожиданно для себя дерзко произнёс возница.
— Да так, — ответил высокий да худой, прикидывая что-то в уме.
— Смотрите мне оба! Вот я барину вашему Петру Ляксеичу скажу, чтоб выписал вам батогов! — прибавил вдруг осмелевший Степан.
— Да мы не чё, — стушевались мужики и пошагали от брички прочь.
Беатрис отвернулась от окна и сказала:
— Маменька, давай останемся в этом городе. Я вижу, здесь живут добрые люди.
— Беатрис, о чём ты говоришь? — удивилась мадам Гренье, — нас ждут в Петербурге!
— Поверь мне, maman, очень скоро в столице будут не рады французам.
В дверь комнаты робко постучали:
— Извольте отобедать, сударыни! — сахарным голоском произнёс хозяин постоялого двора.
— Кажи… как называться город? — коверкая слова, произнесла Луиза.
— Чегось?
— Как имя город?
— А-а, город-то! Известно как: Старокозельск, — с гордостью ответил хозяин.
Мадам Гренье всплеснула руками:
— Беатрис! Это даже не Москва, это — Ста-ро-ко-зельск!
— Да, мама, — ответила Беатрис, — и он мне уже нравится!
Автор: Йохан Мартин.