1221 год, лето. Под Бамиан из Хорезма возвращается 30-тысячный корпус. Чингисхан сердится, не желая допускать сыновей на глаза. Приближенные уговаривают простить Царевичей, а войско занять работой. В монгольской Ставке зазвучало слово - Багдад.
Продолжение. Предыдущая часть и земная правда, кривятся ЗДЕСЬ
Музыка на дорожку
Солома дружит с огнем, слабый опирается на силу
Натура энергичная и волевая, он не получил соответствующей среды. Остался орлом под потолком, львом довольствующимся объедками. Будь у него войско, он вернул бы земли. Будь у него земли, создал бы войско. Но ни земель ни войска, у него не было.
Они были у других.
Потомков черни. Отнявшей у его Дома власть, и оставивших его скоморохом. Которому все кланяются, но никто не служит. Век за веком, шиитские персы и сменившие их тюрки-сельджуки теснили род Аббасидов, и насмехались над ним.
Соглашаясь с превосходством халифов в небесных вопросах, себе они забрали землю. Главу мусульман сделали бабочкой, которой можно порхать, но нельзя садиться.
Его предков травили, слепили, унижали. Халифы жили приживалками в своих же дворцах, вынужденные просить у слуг. А те наблюдали, как охочий до слабины раб, успокаиваясь, что и господа такие же как они.
Сила может быть какой угодно. Только не грустной
Печальные халифы терпели хамов. Насмешливое повиновение и прямые издевки. Дочерей отдавали в гаремы эмиров. Сыновьям объясняли, что жизнь.... сложнее.
Отдушиной была поэзия. Спасаясь от отчаяния, многие Аббасиды читали и писали сами. Чернь равнодушна к газели (стихотворная форма), потому халифам не препятствовали. А зря! Не каждый пройдоха - поэт, но каждый поэт пройдоха. И посреди рифмы всегда мелькнет макама (плутовская повесть в арабской литературе).
Ан Насир стал Халифом в двадцать два и никто не собирался играться с ним в поддавки. Шахи, султаны, эмиры, шейхи, старцы горы и главари преступных шаек. Все норовили показать Халифу, что он им ровня. Но они не отличали важное и важность, потому, он ровняться на них не хотел.
Ан Насир считался главой всех мусульман, но подчинялись ему немногие арабы (и курды). Народ воинственный, но воевать разучившийся. Легкие на подъем, они быстро загорались и еще быстрее тухли. Арабов было много, и иное войско казалось сильным. Пока не появлялись тюрки.
Халиф не сдавался (никогда!). Почти не спал (время-золото), ел на ходу и думал на семьдесят семь шагов. У него не было денег, земель и победоносного народа. У него не было ничего кроме времени, но рассудительному больше ничего и не надо.
Ан Насир не умел выигрывать войны, но умел в них втягивать. Не выиграл ни одной битвы, но легко делал врагами союзников. За сорок пять лет у власти, своей Династии он величия не вернул.
Зато отнял его у других.
Первыми пали сельджуки.
Закоренелые враги, уничтоженные руками хорезмийских шахов. Незадачливую голову последнего султана (Тогрула) привезли в Багдад. Торча на Нубийских воротах, она обсуждала с мухами как превратна судьба. Тело повесили на базаре в Рее.
Несколько дней, Ан Насир начинал утро приветствуя противника чашей с... гранатовым соком. После приказал выбросить ненужную (падаль) в пески. Поговаривали, голову последнего сельджука, куда-то унес шакал.
НО! Можно призвать в союзники зло, но кого призовешь на него?
Хорезмшахи оказались не просты. Молодой и нахрапистый род. Крепкое семя. Укоренившиеся в землю, бегущие по ней как пожар. Они строили на века и думали царствовать вечно. Стало понятно, что все придется начинать заново. Новый враг оказался сильнее старого, и опаснее.
Халифу отказали в законной доле, не поделившись малым кусочком Персидского Ирака. Ан Насир ощутил себя распорядителем пиршества, которому сытые гости указали на дверь.
К хорезмийцам отправился визирь с дарами, сопровождаемый десятком тысяч арабских бедуинов (и курдов). Дары Хорезмшах (Текеш) принял, а войско на всякий случай разбил.
После, Халифа колотили не раз.
Любой-бы опустил руки, но не этот. Несколько лет Ан-Насир подстрекал хорезмийских эмиров на мятежи, а когда ничего не вышло, обратился к гурцам. Арабов и Таджикское царство, тюркский натиск делал естественными союзниками.
Тут и проявилась основная особенность владык Гурганджа. Бессовестное бесстыдство и бесстыжая бессовестность. Не постеснявшись использовать язычников против единоверцев, Хорезмшах Текеш обратился к кара-китаям.
Таджики разнесли кара-китаев в клочья, и сбросили их в Джейхун.
Не досчитавшись двенадцати тысяч лучших, гурхан рассвирепел. С хорезмшаха потребовали огромный выкуп, по десять тысяч динаров за убитого. За деньгами, Текеш пошел к... гурцам, на которых и наводил проклятых. Они согласились помочь. Жертвовать собой, великодушию свойственно также, как малодушию себя предавать.
Денег на откуп, таджики Хорезмшаху дали с условием:
Отказаться от притязаний к Халифу
Больше не водить проклятых на исламские земли
Оказавшись между конем и слоном, Текеш согласился на всё, и договор нарушил. Оправившись, он немедленно пошел на Багдад и умер в дороге.
К власти пришел его сын - Мухаммед.
Гости издалека
Характер оттачивается навыком, навык характером.
Десятилетие пронеслось в битвах и кознях. То и другое приносило Ан Насиру горечь. Мухаммед оказался крайне удачлив. Выходил из злоключений, умнее чем был. Проигрывая войны, делался сильнее. Все его противники пали, а над Халифатом нависло четырехсоттысячное войско. Какого мусульманский мир еще не видывал.
Только тут, пожилой уже (тридцать лет у власти!) Ан Насир ощутил нечеловеческую усталость. Дело казалось упущенным, сопротивление бесполезным. Чаша для омовений отражала немолодое, высохшее лицо с запавшими от недосыпаний глазами. Межбровье резала складка, от уголков рта расходились борозды морщин.
Старость - грабитель, который всегда наваливается из-за угла.
Неожиданно, Халиф разрыдался. Заткнув рот, чтобы не слышали слуги (чьи слуги?), Ан Насир сотрясался телом и прокусил до крови. ладонь Выдохнув и омочив лицо ледяной водой, названный владыка мусульман приказал накрывать обед. Надо было бороться дальше. Лишь борьба делает сущее живым, а живое сущим.
Очередным ударом стала победа Мухаммеда над кара-китаями. Прежних союзников разбили в грандиозной битве, расплатившись за мусульман по счетам Катванской долины. Полководец китаев - Таянгу попал в плен. Его отвезли в Гургандж, где вскоре утопили.
На земли кара-китаев налетел бродячий найман Кучлук. Он захватил власть, а гурхана держал как куклу. Знал-бы бродяга, к кому прикоснулся.
Исламский мир ликовал и лишь два человека грустили. Один сильно устал, второй далеко смотрел. Некто Саид Муртаза - ученый муж, не разделял общей радости. А будучи спрошен (о грусти), отвечал так:
О люди, не обладающие осторожностью. За этими тюрками живет народ, непреклонный в мстительности и ярости. Множеством, превышающий Гога и Магога.
Теперь, когда стена исчезла, вряд-ли сохранится мир в этом государстве, а хоть один человек сможет почивать в покое и неге.
Сегодня, я скорблю по исламу
Так и произошло.
Не успел Багдадский Халиф отойти (от удара), в столицу явились купцы. Из далекой (далекой!) страны.
У этих людей были узкие глаза и длинные лица.
Они приветливо говорили и отличались учтивостью. С неизменным спокойствием встречали дурные и добрые вести. Не пугались и не смеялись, если не хотели. В посланцах дышала порода.
Впервые Ан Насир увидел Дом, Аббасидам равный. Озабоченный тем-же. Чтобы жирные пальцы черни, не касались халатов господ. Разгромив киданей Западного Ляо, Хорезмшах Мухаммед перешел дорогу системе.
И система явилась за ним.
Царствующий Аббасид и Елюи говорили долго и не заключали договоров. Халиф понял, что дни врага сочтены. А его ночь будет вечной!
Летописец (Ибн ал Асир) не договаривает
А говорят, что причиной нашествия татар на страну ислама, было иное. О чем не повествуется в толщах (летописных) книг
Последующая история откровенней
Удобрив поля севернее Хуанхэ войсками Империи Цзинь, тумены Чингисхана развернулись на Запад гигантской змеей. Дерзкого Кучлука пришибли как гавкающую собаку (а он и был псом!). Наступила очередь Мухаммеда. Подумавшего (было), что удача это навсегда.
Ему везёт!
Сетовали иные.
Его откармливают
Возражали им.
Везение окончилось внезапно. Впереди был неудачный Багдадский поход. Выходка отрарского наместника, которого Мухаммед не решился выдать и не смел наказать. Битва в иргизских степях, где Шах оставил мужество и половину войска. Крушение всего, что он так любил, и так долго строил.
На исламские страны легла тень цивилизационной катастрофы. Какой умма не знала до, и долго не узнает после. До конца времен. Пока Верный обещанию Агари, хранит Исмаила.
Знай Ан Насир, что будет. Заплатил-бы такую цену? Сказать сложно. Мы не знаем его, он нас. Общайся живые с мертвыми, одним пришлось бы кричать от страха. Другим сгорать со стыда.
Когда в мусульманские земли пришел Чингисхан, многие заскучали по прежней жизни и... старым врагам.
Сыновний долг
Почитающий родителей, идет на войну без доспехов
Темуджин избегал, выражать сыновьям раздражение. Мальчики впечатлительны и родительская сердитость порабощает их миру. Заставляя избегать недовольства, а значит и жизни. Боязнь огорчить другого темнит углы и делает ближнего - страшным.
Царевичи выросли неплохими людьми, и умели разговаривать громко.
Ревниво наблюдая за каждым, он часто думал, кем могли они стать, не будь их отец Великим Ханом.
Деловитый Джучи разводил бы коней, и легко сходясь с людьми, множил табунам охрану. Толуй бы без продыха воевал, найдя себе место в любом отряде. А Угэдей, в любом отряде нашел бы себе собутыльников.
Только к сварливому Чагатаю были вопросы. Строптивость живет недолго, если ее не ломают.
Разлетевшись ловчими соколами по сартаульским землям, сыновья почти одновременно вернулись к отцу. Кроме Джучи, отправившегося за конюхами в страну кипчаков.
Толуй, уходивший с семью тысячами монгол, покорил три города (Мерв, Нишапур, Герат) и привел восемь туменов. К нему были вопросы по Герату, где убили посла, но сами еще жили. Усердие младшего, откладывало разбор ошибки и ее исправление на потом.
Средних Царевичей, не допустили на глаза. Полгода простояв под Гурганджем, они склочничали на потеху войску как сварливые бабы. Еще и добычу прибрали, не оставив ему ничего.
Видеть их не хотелось, но вмешались Боорчу и Шиги-Хутуху
Зачем же и тебе, Государь, пребывать во гневе? Царевичи сознали свою вину, и убоялись. Пусть будет им впредь наука.
Но как бы тебе не расслабить воли Царевичей. Не признаешь ли ты за благо, государь, принять теперь Царевичей!
Говорили они
И Царевичей приняли. Он отчитывал их как напрудивших щенков, заставляя отирать пот с раскрасневшихся шей.
От Угэдея разило брагой. Не удержался даже перед взбучкой, что говорило о закоренелом пьянице. Он бы и конюхом его не поставил, но народу, желающему видеть начальником
Такого же, как мы
Пьяница всегда милее трезвенника.
За ротозеев вступились нукеры - Хонхай, Хонтохор и Чормаган:
Государь! Царевичи еще ведь только обучаются бранному житью, наподобие тех серых соколов, которых начинают напускать на хватку. Добро-ли смущать их подобным образом? Не впали бы они со страху в нерадение.
Натравил бы ты лучше нас, Тибетских псов своих, на вражеский народ. Мы доставили б тебе и золота с серебром, и тканей с товарами, и людей с жилищами.
Ты спросишь, что это за народ такой? А есть, говорят, в западной стороне Халибо-Солтан Багдадский. На него бы мы и пошли!
С той самой поры, Багдад был обречен.
Отмстив врагу, Ан Насир пожертвовал внуком. И столицей, и государством. И всеми. Больше у мусульман, халифов не будет.
А те что будут - не в счет.
Вечером был пир. Царевичей позвали. Чагатаю предстояло узнать о любимом сыне, который ускакал далеко.
Чингиз начал с ворчания, разбранив нерадивых снова
Вы не слушаете моих слов! И не исполняете того, что я вам говорю!
Угэдей рухнул в чашу, Чагатай на колени
Как прикажет Чингиз-хан, так я и поступлю. Умереть мне! Если я проявлю нерадение.
Точно-ли, поступишь так? Прищурился отец
Пусть я умру, если поступлю вопреки словам
Раз за разом, отвечал средний сын на вопрос.
Мутугена не стало. Плакать и сетовать, не нужно.
Обещание, Чагатай исполнил.
Пир шел своим чередом, чужая скорбь веселью не преграда. Через час-другой, Царевич вышел из шатра по нужде.
Свет стал тьмой, где он был единственным человеком. Путником бесприютной пустыни, где за каждым поворотом хуже, потому-что поворотов нет. Нет даже боли. Лишь пустота изнанки, в которой он утонул.
Чагатай пробовал биться о землю. Вился змеей. Рычал. Раздирал о ковыль щеки. Тщетно. Чувства сбежали наполнив ощущением мертвых. Даже страх был другим, нездешним.
На земле боятся сущего. Его ужасало леденящее ничто. В сравнении с которым (любой!) земной страх теплая игрушка, а крыса пушной зверек.
Молодой Господин! Вставай.
Мягко тронул плечо кереитский сотник.
Из семи его сыновей, шестерых степная война съела. Возвратив последнего в утешение родителям. Из меркитского плена тот вернулся безумцем.
В иное время, за такую дерзость, Чагатай мог приложиться и плетью. Сейчас же, уткнувшись старику в колено, Царевич горячо зарыдал. Плакал он недолго, на пиру уже ждали.
Скорбь делает гадюку ужом.
После мутугеновой смерти, спесь Чагатая стала безвредной, как рычание беззубой собаки. Как-то забредя в его шатер, Чингиз застал сына тетешкающим младенца (Бури). Не выдавая себя, старик удалился. Этот не хан. Джучи далек. Угэдей...пьяница.
Как хорошо, что у него есть Толуй!
Только младший выживет в мире нойонов и халифов. Мудрых Елюев и кровавых Ваньянов. Ан Насиров и Джалаль ад Динов. Которых хоронят и хоронят, а они всё живут и живут. Есть в таких людях, нечто манящее
Подписывайтесь на канал. Продолжение ЗДЕСЬ
Общее начало ТУТ
Поддержать проект:
Мобильный банк 7 987 814 91 34 (Сбер, Киви)
Яндекс деньги 410011870193415
Visa 4817 7602 1675 9435