– Николай Максимович, кто был, как вам кажется, тот первый хореограф, композитор, а быть может, танцовщик или танцовщица, который обозначил тот рубеж, когда вы, профессионалы, поняли: вот пришел романтизм в балет?
– Дело в том, что история балета насчитывает не так много веков. Наверное, всего 350 лет, по большому счету. И тот балет, который мы знаем, очень сильно отличается от того балета, когда появился романтизм.
На самом деле опере больше 400 лет, и считается, что балет младше, но если мы углубимся вообще в века, то мы поймем, что первое, что начал делать человек, – конечно, это были ритуальные танцы. Еще никто ни пел, ни разговаривал, но уже танцевал для того, чтобы просто согреться. Пританцовывал, вернее.
Балет – это единственный вид искусства, появившийся в том смысле, в котором мы его знаем, во дворце, и во дворце оставшийся, на протяжении почти двух столетий; он очень сильно зависел от капризов тех людей, которые выделяли на это средства.
Вообще главной датой появления балета считается – указ Людовика XIV, короля-cолнца, несмотря на то, что он на трон взошел в 5-летнем возрасте. Власть он получил, реальную власть, когда ему было уже больше 18 лет, когда скончался кардинал Мазарини. И первый указ, который он подписал сам, без Мазарини, это был указ о создании французской академии танца. Вот с этого началось его правление, настоящее его правление.
Есть такая книга, называется «Король танцует». Потом по ней сняли фильм французы, где играет Бенуа Мажимель. Можете и фильм посмотреть, и книгу почитать – это очень, очень интересно.
И вот в зависимости от того, кто сидел на троне, что должны были показывать – конечно, очень сильно менялся сюжет. И вот к началу XIX века, потому что первый романтический балет появляется в 1832 году 12 марта – это премьера балета Сильфида.
В этот момент уже в других искусствах романтизм отгрохотал свое... Он ярко заявил о себе. А балет еще даже не приступал к этому. Ну, во-первых, потому что сюжеты, они все время были о каких-то королях, воинах, богах.
И вот впервые была выбрана пьеска, на которую была составлена программа таким очень известным тогда литератором Нурри в содружестве с Филиппо Тальони, итальянцем, который очень сильно прорывался в Париж.
Ему очень нужен был Париж. К этому моменту он уже был известным танцовщиком. Он был уже известным балетмейстером, у него была очень большая семья, было много детей и среди этих детей была дочка Мария, которая была не очень красивая.
– Прямо совсем, говорят, некрасивая.
– В ленинградском училище... Мне Марина Тимофеевна рассказывала, а ей рассказывала Ваганова, а Вагановой рассказывали ее педагоги, что когда Тальони ходила по Петербургу, то девочки к ней подбегали и говорили: ну, ты и рожа. А она, не понимая русский, говорила – мерси, мадмуазелес.
– Кстати, хорошая подсказка, вам теперь если будут говорить гадости, обязательно говорите: мерси, мадмуазель.
– Она была очень нехороша собой, но отец заметил, что у нее какая-то такая необычная пластика и он очень сильно ею стал заниматься. Он понял, что ее отличительная черта – это танец.
В те годы, если вы видели на выставках – и это касается уже моды, вот эти все наталки, татьянки, вот эти платья, они надевались с такими туфельками а-ля балетки с ленточками. Иногда за бал можно было сносить несколько пар этих туфелек, потому что они были атласные, они были на очень тоненькой коже, они очень быстро снашивались.
Вот к 1832 году уже делались попытки встать на носочки полностью, есть свидетельства, что там такая-то балерина в таком-то балете приподнялась. Но вот Тальони, в этом спектакле «Сильфида» она очень сильно приподнялась на мысочки.
Продолжение следует...
