Объект осмеяния в этой комедии — буржуазное общество, с его лицемерием, ханжеством, корыстолюбием и прочими "достоинствами". Юмор у Метерлинка в этой пьесе безобидный, добродушный, незлобивый. Это даже не смех, а только улыбка. Именно это отношение автора, эту мягкую, добродушную улыбку Вахтангов и положил в основу своей первой постановки. Получилось живое, довольно забавное зрелище, весело и правдиво разыгранное молодыми артистами Вахтанговской студии. Но ничего особенно яркого, выходящего за пределы обычной формы иронической комедии в этом спектакле не было. Основным принципом его режиссерского решения оставалось требование простого жизненного правдоподобия.
Совсем другой характер носил второй вариант постановки. Под влиянием нового умонастроения, которое родилось под воздействием революции, у Вахтангова появилось и новое отношение к той общественной среде, которая показана в пьесе, — гораздо более суровое, презрительное, гневное. Оно заставило режиссера радикально пересмотреть спектакль. В результате родился знаменитый вахтанговский гротеск, насыщенный глубоким сатирическим содержанием. Появились новые краски, яркие, острые, предельно выразительные. Возникла новая манера актерской игры, построенная на необычайной отточенности каждого движения, каждого жеста, каждого штриха.
В результате метерлинковская комедия из иронической превратилась в остросатирическую. Но важно отметить, что спектакль при этом нисколько не утратил своей органичности. Это качество сохранилось потому, что конфликта между автором и режиссером не возникло. Метерлинк изобразил данную общественную среду с явно отрицательным к ней отношением, хотя и окрашенным в мягкие тона добродушной иронии. Вахтангов не противопоставил авторскому отношению какое-то новое, радикально иное, — нет, он только усилил, развил, угл это отрицательное отношение, насытив его большей эмоциональной активностью, большей страстностью отрицания.
Совсем другой получился бы результат, если бы отношение Метерлинка к изображаемой действительности было положительным, а режиссер поставил бы его пьесу как сатиру. В этом случае органичность спектакля, а следовательно, и его убедительность не были бы достигнуты.