На носу декабрь, а это значит, что пора раздавать долги, обещанные еще в августе. Я наконец публикую материал, немного потерявший в своей новизне, но нисколько – в актуальности.
Летом 2021 года я работала в Каире, где меня, как юного востоковеда и автора, приютил местный мозговой центр Centre for Arab–West Understanding. Он основан нидерландским социологом Корнелисом Хальсманом (Cornelis Hulsman) и сегодня занимается изучением межрелигиозных конфликтов и проблем современного Ближнего Востока, а также помощью мигрантам. Моей задачей в рамках стажировки было выбрать и развить проблематику, актуальную для Египта.
Я слонялась по желтой стране и на каждом шагу встречала темы для исследования. Проблем у Египта, скажем прямо, хватает. Я не знала, за что взяться и как уместить всё в текст. В это время я познакомилась с востоковедом-практиком Марией Кича. Я давно была подписана на ее "Первый Ближневосточный" и оттуда же узнала, что она тоже в Каире. Мы встретились. О, каирские встречи на пластиковых стульях у дороги! Пока коты воровали у нас фитир, а Мария допивала "бебси", я пыталась получше сформулировать вопрос, которым задаешься, приехав на Ближний Восток: "почему все ТАК?!"
![В литературном арабском языке нет звука [п] и буквы, которая бы его обозначала, поэтому перед вами – бебси](https://avatars.dzeninfra.ru/get-zen_doc/3300410/pub_61a1410cca9c71768b89b7fb_61a147fda8290259c8281f13/scale_1200)
И я действительно получила ответы, но было всё мало, и тогда я решила взять у Марии интервью. Из Египта она уехала в Ирак, где своими глазами засвидетельствовала теракты, а когда мы созвонились, она была уже в Ливане – в канун годовщины взрыва в бейрутском порту. Во время нашей беседы Мария рассказала об этих событиях и поделилась мнением об общей картине современного Ближнего Востока. Я задала несколько хороших вопросов и получила чрезвычайно интересные ответы.
Этот материал называется "Восток Вчера" именно ввиду опоздания с русской публикацией (на английском языке мы опубликовали его еще в сентябре), но в нем мы поднимаем вопросы, которые будут звучать и завтра, и впредь: кто взрывает в Ираке? Откуда есть пошел ливанский кризис? На что живет Иордания? Почему так грязно на Ближнем Востоке? Что там с женщинами? Что такое ориентализм и как любить Восток? Итак, хватит пояснений, прошу читать!
Прочтение займет... Не знаю. Не спешите!
____________________________________________________________________________________
Восток Вчера: беседа с востоковедом Марией Кича о современных проблемах мусульманского региона
____________________________________________________________________________________
В: Я хочу услышать, что ты чувствуешь после месяца в Египте, Ираке и Ливане.
М: Странные ощущения, если честно, от Ирака я устала. 3 недели в Ираке меня действительно вымотали. Во-первых, там жарища +50, это очень тяжело. У тебя буквально оправа очков на лице нагревается, телефон в кармане штанов жжется, асфальт через подошву кроссовок жжется. В плюс ко всему, от Ирака я устала, потому что там в принципе тяжело, тяжело, потому что он грязный. Он очень грязный! Обычно я на грязь на Ближнем Востоке внимание не обращаю, но тут это что-то невероятное. В Ираке, элементарно, мало вкусной еды.
В: Просто такое попадается или это такая кухня?
М: Это кухня такая. И люди готовят не очень хорошо. В Ираке вообще все жирное. Какой-то вот такой простой выпечки как в Египте, то что у нас тогда коты украли, такого нет. Лепешки есть, но когда ты видишь, что чувак, который эти лепешки печет, их же периодически на пол роняет, потом с пола поднимает, кидает в пакет, отдает покупателями, ну… [звуки отвращения]. Все понятно. Ну и вот это вот – во всем. Когда я там сидела, там же были теракты, некоторые районы были в режиме ЧП.
В: Кто взрывает сейчас в Ираке?
М: Ха! Дело в том, что версии очень сильно разнятся, потому что буквально за месяц до моего приезда был взрыв в Кадимии недалеко от мечети. Это шиитский район. И власти сначала заявили, что там взорвался баллон с газом, но очевидцы, которые выжили во время этого взрыва, сказали: ха-ха-ха, конечно, баллон с газом! Там естественно все очевидцы и пострадавшие были шиитами, естественно, у них первые подозрения, которые оправдались, были в сторону запрещенного исламского государства* и аналогичных суннитских боевиков и инсургентов, с которыми они там друг друга взрывают. И когда шииты стали возмущаться, власти сказали: ну да, похоже, это действительно ИГИЛ. ИГИЛ, черный и запрещенный, сказал: ну да, это мы, и чо? Вот. На фоне этого было уже странно продвигать какую-то бытовую версию.
Насчет того, что происходило на рынке в районе Садр-Сити, то что имело место, когда я уже была в Ираке… Там тоже были разные версии, но опять-таки, район шиитский. Ну кто взорвал? Скорее всего сунниты. Я читала, что власти выбили признание из одного товарища-суннита, что он организовал этот взрыв. Но вот незадача, этот суннит то ли с 15, то ли с 16 года сидит в иракской тюрьме, и на момент взрыва он там и находился (прим.: в это время Мария рассказала в блоге, как вовремя подвернутая нога уберегла ее от этого взрыва).
В: В Ливане спокойнее и приятнее или у Ливана свои печали?
М: Ой, да если сравнивать с Ираком, в Ливане конечно спокойнее и приятнее. В Ираке я до этого практически не была, а в Ливане я была 10 тысяч раз, я тут все знаю – конечно спокойнее и приятнее. Но если смотреть по гамбургскому счету, что называется, то в Ливане миллион проблем. В Ливане просто миллион проблем. Я говорю про Ливан, каким он был год, два, несколько лет назад, не сравнивая его с чем-то другим. Дело вот в чем: в Ливане сейчас ужаснейший экономический кризис, чуть ли не самый страшный за всю историю страны. Ливанцы фактически год живут без правительства, начнем с этого. У них премьер-министр, который вроде как был и вроде как пытался что-то сформировать, Саад Халили, он на днях ушел в отставку, потому что он не смог сформировать новое правительство, договориться с президентом Мишелем Ауном (Прим.: с сентября 2021 пост премьер-министра Ливана занимает Наджиб Микати). В стране очень много всяких политических сил: светских, религиозных, суннитских, шиитских, христианских. Они просто не могут прийти к консенсусу и поделить между собой министерские портфели. Во власть многие политики рвутся не для того, чтобы спасти свою страну, которая катится в тар-тарары, а для того, чтобы успеть к раздаче и урвать последний кусок пирога. Это все очень печально, потому что правительство…
Правительство, которого не существует… закрывает глаза на какие-то объективные моменты, которые есть в Ливане. Например, официальный курс ливанской лиры. 1600 лир за доллар США. А не официальный курс – где-то 17 000. И все ориентируются на неофициальный. То есть ты меняешь 100 долларов и получаешь почти 2 миллиона лир. И на вот эти 2 миллиона лир можно купить пол Бейрута. Все, ты ходишь с сотней-двумя баксов в кармане и ты – королева Бейрута. И казалось бы это классно для тех, кто получает доход в долларах, но ливанцев с доходами в долларах не много. Остальным нечего обменять по неофициальному курсу. Вся большая печаль в этом.
В: Что говорят сами ливанцы? Как они себя чувствуют? Какие у них планы?
М: Все мои знакомые, с которыми я говорила, знакомые знакомых, у всех настроение упадническое. Они не видят свет в конце тоннеля. Если это люди, у которых есть доходы в долларах, они пытаются поднакопить как можно больше на черный день. Очень многие уезжают, в первую очередь молодежь и квалифицированные специалисты. Многие медицинские операции уже сделать невозможно просто потому, что специалистов нет. Уезжают во Францию, в Эмираты, в Сирию соседню, где с этим повеселее. Вплоть до того, что оставляют свою весьма неплохую недвижимость в каких-нибудь там элитных ЖК с видом на Средиземное море. Людей не держит даже это.
В: Кого они в этом винят? Не взрыв же?
М: Со взрывом вообще ничего непонятно, здесь миллиард версий и каждый выбрал для себя ту версию, которая привлекательнее для него. Взрыв в порту 4 августа 2020 года, год назад фактически, – он не причина всего этого, он следствие. Когда Ливан объявил себя банкротом? Еще в феврале. Когда произошел взрыв? В августе, то есть после. Это вот такое последствие деградации, раздолбайства, упадка. Называйте это как хотите.
В: Не все арабские страны здесь оказываются. Чем Ливан отличился?
М: Мне кажется это региональная проблема: что в Ираке, что в Сирии – везде ситуация не очень хорошая. Если можно так фаталистично сказать, то пришел черед Ливана. В Ливане нет диктатуры, что в условиях Ближнего Востока не айс в плане сохранения людей в живых. В Ливане нет монархии. То есть там нет своего Абдуллы II как в Иордании, который в случае чего сжал бы всё в кулак и сказал “так, всё, в Аммане все спокойно”, что он сделал во время недавней попытки гос. переворота. Хотя и в Иордании свои проблемы. Сколько у них там безработицы! Я буквально вчера читала статистику, по официальным данным безработица составляет у них там 50%*. Классно! Иордания, которая до пандемии жила хорошо.
В: На что Иордания живет?
М: Это хороший вопрос. Нефти-то там нет. Иордания живет за счет всяких трансферов, транзитов, всяких там промежуточных дорожных платежей, за счет американских и британских дотаций. За счет туризма. Там туризм очень важен, очень. Курс иорданского динара примерно как курс евро. То есть даже люди с долларами себя некомфортно чувствуют. А съездить в какую-нибудь Петру, съездить на экскурсию на джипах или багги, по пустыне погонять – это уже деньги, хотя это бытовые туристические развлекалочки. При этом Иордания маленькая, вся такая милая, безопасная. Оттуда можно и в Израиль и в Египет. И плюс “вау, Иордания!” – не заезженный Египет вдоль и поперек, не Израиль в котором уже все побывали. Вади-рам, марсианские пейзажи, Иордания за счет этого как-то еще выгребает. У них же еще Акаба, которая единственный порт в стране и он же офф-шорная зона. Это тоже своеобразный плюс для экономики. Иорданцы в свое время сделали очень хорошо: в турбизнес всех бедуинов загнали, начиная от того, что они туристов на верблюдах катают, заканчивая тем, что они в теплицах в пустыне дыни выращивают. Иорданцы приспособились, каждый что-то делал. А сейчас туристический поток перекрылся, ну и привет. Все плохо.
В: Давай к Египту. Я хочу снова поднять тему мусора, хотя, честно говоря, спустя месяц я перестала его замечать. И даже город мусорщиков, в котором я вчера побывала, не впечатлил, потому что уже не режет глаз, и даже нос уже не режет. Как я читала в твоем блоге, ты поговорила с иракцами об этом. Мне очень понравилось, что “монголы пришли в Багдад в 1258 г. и поэтому все так плохо”. Но все-таки, может ли здесь быть какой-то универсальный ответ? Почему так грязно?
М: Ай, здесь наверно универсального ответа быть не может. Здесь причин я вижу несколько. Первая: люди просто не понимают, что публичное простанство – это общее. Кто-то из-за иностранного господства не привык, хотя в годы того же самого британского мандата британцы за чистотой следили. В начале 20 века попробуй на Ближнем Востоке не следить за чистотой. Ты получишь очередную эпидемию чего-нибудь. И потом сам же будешь присылать специалистов лечить местных и рисковать жизнью, а кому это надо? Второе: общее ощущение пофигизма. Ну лежит и лежит, есть пить не просит, беспокойств особых не причиняет. Потому что в конце концов страна за 20 век очень сильно деградировала. Очень сильно. И за годы гражданской войны, и за предыдущие войны и революции, и за период американского вторжения, и за период диктатуры Саддама. Ираку очень сильно досталось.
В: А Египту? Что с Египтом случилось?
М: Египет, так же как и Ирак, суверенное государство совсем недавно (прим.: формальная независимость Египта от Великобритании провозглашена в 1922 г). Он всегда был под кем-то: под османами, немножко под французами, дольше под британцами, и проблемы Египта постоянно решали не египтяне, а кто-то другой. Поэтому с проблемами мусора, социалки на данный момент не справляются. Объективно. Страна огромная и самая густонаселенная в арабском мире, и это дополнительные проблемы, дополнительные расходы, и перед любым главой государсвта всегда стоит вопрос разделения бюджета: сколько мы тратим на социалку, сколько на армию, сколько на покупку товаров за рубежом, сколько инвестируем в самих себя.
В: Ты знаешь, я сходила в музей исламского искусства. Он небольшой, замечательно устроенный, свежий. Там в зале Фатимидов, по-моему, висит фрагмент голубой плиточки из общественного бассейна. Фонтана, то есть. Я стояла перед этим фрагментов, такой он, метр на пол…
М: Да, да, да, я поняла, я видела.
В: Я смотрела на эту надпись “общественный” и думала: а куда все делось? Это был последний раз, когда что-то общественное было сделано с душой и вкусом? Я не видела никакого общественного (бесплатного, не считаем парк Аль-Азхар, вход в который стоит 25 гиней) пространства, в котором бы кто-то постарался. Это все про одно и то же. Про то, как мы выбрасываем из окна машины мусор, писаем на собственный дом, и нету у нас больше никакого фонтана с голубой плиточкой.
М: Город еще и растет. Каир огромный город… Когда мы говорим "Каир", мы представляем себе относительно небольшое пространство. Ну в конце концов столица и столица, вон, Москва тоже большая. Но на самом деле есть большой Каир: город со всеми пригородами, городами-спутниками, агломерациями и прочее прочее. То есть не только Каир, но еще и Гелиополис, Докки, Наср-сити, вот это все. И вот новая столица, которую они строят, – это будет очередной сателлит Каира, куда просто переедут всякие административные учреждения, часть государственных вузов... То есть Каир сам по себе со всеми прилегающими местами – гигантский. Поэтому какая речь о фонтанчиках?
Багдад, кстати, второй по величине город на Ближнем Востоке после Каира. Что меня больше всего разочаровало в Багдаде – это даже не жара, даже не еда, даже не теракты. А то, что они перед всеми своими достопримечательностями накидали горы мусора и сами эти достопримечательности закрыли. Я приехала черт знает откуда, из России, чтобы посмотреть на эту медресе аль-Мустансирия, которым иракцы так гордятся…(при этом половина Багдада без понятия, где она находится вообще), и что? Я поцеловала закрытую дверь и наткнулась на гору мусора на входе. При этом Ирак спокойно продает на границе туристические визы. Как это все стыкуется?
Вот Национальный Иракский музей. Я туда безумно хотела попасть: фотографии в учебниках по истории Древнего мира за 5 класс сделаны с его экспонатов. Я практически 3 недели пыталась туда пробраться и все бестолку. Я приезжаю – он закрыт. Я приезжаю утром, днем, вечером, я туда звоню – никто не берет трубку. На гугл-картах расписания работы нет. В интернете на их сайте расписания работы нет. Вот что делать?! Единственная достопримечательность, которая была открыта и где можно было полазить, это вот этот Нусб-аш-Шахид, вот этот знаменитый монумент мученикам, эти два голубых полукупола разрезанных.
В: И то не сразу ты смогла туда попасть.
М: И то не сразу смогла попасть. Люди, ау?! Казалось бы, откройте, приведите в порядок, продавайте билеты, пусть даже не самые дешевые. Будут ходить иностранцы и пребывать в диком восторге. Вам же будет хорошо, вы же получите денежку. Но, видимо нет. Причем этот, я нагрянула на их исторический рынок, Сук-ас-Сарай, который недалеко от Тигра, недалеко от Мустансерии. Там вот этот старый караван-сарай, старый крытый рынок, построенный еще при Аббасидах. Тоже все закрыто, все заколочено, все дела. И какие-то парни рядом метлами машут. Я спрашиваю, а что, когда работает? “А мы не знаем”. Я говорю эй! Это же ваш главный исторический рынок. Почему он закрыт? – “Ну, потому что сюда никто не ходит”. Я говорю: в смысле никто не ходит? А вы открываться не пробовали? – “эээ, нууу, эээ…”. То есть вот это “а мы чо, а мы не знаем” – оно везде. Пока ты едешь и показываешь таксисту дорогу постоянно. Вот он просто куда-то едет, а ты его направляешь. Это тяжело.
В: Я позавчера ночью ехала из Гелиополиса на такси обратно в свой даунтаун, на полпути понимаю, что еду вообще в обратном направлении. Говорю: мужик, ты куда меня везешь? Он говорит “я в Новый Каир еду…” Я говорю: поехали на Тахрир. Хорошо, привез меня на Тахрир, встал посреди площади. Говорю ну вот, смотри на карту, еще километр надо проехать. Он говорит “не знаю как, извини, очень сложно”. Спрашивает у полиции, как доехать. Два идиота стоят смотрят на карту. Это убер. У них есть все на экране: есть карта, есть красная точка. Говорит не знаю, сложно.
А я не знаю, это что-то в мозгах по-другому, человек смотрит на карту в собственном городе и не знает как туда попасть. И это все-таки не какие глухие районы, это все-таки Тахрир. В общем, дальше я уже ему показывала: едь прямо, едь направо. Он “вери-вери сорри”, но платила я два раза больше за эту поездку, чем изначально должна была. Я злилась так, что мне аж хотелось плакать, меня аж тошнило.
В: Я когда только-только начала интересоваться Востоком, обратила внимание, что все очень-очень похоже. От Марокко до Афганистана, мы видим похожие картины: пыльные улицы, какие-нибудь дедули продают лепешки, невеселые женщины снуют. Какой такой фактор привел Ближний Восток, Среднюю Азию, Северную Африку (если привел) к общему знаменателю? Арабское завоевание? Или до арабов и до ислама так было. Если вообще можно ответить на этот вопрос, как бы ты на него ответила?
М: Вопрос конечно хороший. Если мы говорим об общем знаменателе, нужно вычленить фактор, который безусловно везде присутствует и появился не вчера. А этот общий фактор – исламизация и ислам. Цивилизация свои местные во всех этих странах были. Начиная от Ассирии, Вавилона, заканчивая Бактрией, Согдийским царством. А потом появился общий фактор, который все это немножечко уравнял. Несмотря на архитектурные различия, какие-то там местные кухни, температура по больнице у нас средняя, со всеми вытекающими последствиями.
В: Ислам в теории и ислам на Ближнем Востоке. Между ними много общего или мы не можем понять его по книгам?
М: Мне кажется, что много общего. Это как раз тот случай, когда по книгам (мы говорим о Коране, о тафсирах – толкованиях Корана авторитеными богословами, о хадисах, причем о хадисах достоверных, о хадисах аль-Бухари, аль-Муслима, Абу Дауда и пр.) все понятно. И Ближний Восток, и история его, и нынешнее состояние, оно показывает, как это все на практике. Оно дает картинку. Книги обрисовывают тебе концепцию, а поездки и сам регион дают тебе картинку. Вот и все.
В: А черные шишки на лбу, лишь бы прослыть праведными мусульманами, как ты к этому относишься?
М: Я никак к этому не могу относиться, потому что у меня нет ченой шишки на лбу, и я не праведная мусульманка, и вообще не мусульманка и никогда ей не была, и никто из моих близких друзей или родственников к этой категории не относятся. Но это, как я понимаю, чисто египетская фишка, вот эта вот забиба на лбу. Почему-то в других странах я ее не видела. Может, потому что в Египте какие-то ковры более жесткие в мечетях. Дело не в шишке на голове: дело в том, что в самой голове.
В: Часто, когда я говорю с молодыми людьми, которые гордо поют о своей принадлоежности к исламу, и спрашиваю про алкоголь, они говорят “Не пью. Нельзя”. Спрашиваешь про гашиш, говорят “Ну да, ну пару раз в месяц можно”. Почему алкоголь – нет, а гашиш и другие натуральные наркотики – да?
М: Ну на самом деле и алкоголь – да. А что, в Египте есть проблема с алкоголем? Или в Ираке?
В: В Египте нет проблем с алкоголем, но люди в массе действительно не пьют. Или говорят о том, что не пьют. Этого они стесняются. А гашиша не стесняются.
М: Эй, ну не пьют и пьют, но стесняются – это не одно и то же. Если подогнать свой образ жизни полностью под то, что написано в книгах, то они с тобой вообще разговаривать не должны. Потому что они мусульмане, а ты вот какая-то кафирка. Приехала. Они не должны слушать музыку, они не должны смотреть телевизор, они не должны носить нижнее белье. Почему? Потому что во время пророка Мухаммада этого не было. На самом деле жить полностью в соответствии с тем, что написано в книгах, означает жить в условиях 7–8 века. Без канализации, без электричества, без антибиотиков, без всего.
В: То, что пытаются сделать Талибы**.
М: Ну Талибы тоже такие интересные ребята в этом плане, потому что от оружия они отказываться не собираются. Они сейчас вон активно пользуются твиттером. На днях написали, что заявляют о своей приверженности к правам человека. Но правда оговорочка такая: в соответствии с исламскими ценностями и национальными интересами. Но а кто до этого момента дочитал? Все увидели про права человека и возликовали. Это в то же время абсолютно не мешает им лупить женщин палками за то, что они из дома вышли без махрама, или спутниковые тарелки разбивать. Вот и все.
Если мы говорим о различных опьяняющих и одурманивющих веществах, давайте не будем забывать о том, что на востоке это было всегда. Это часть образа жизни. Кто-то блины на масленницу печет, кто-то гашиш курит. Это есть. Человек сам по себе настолько забавное существо, что в принципе без одурманивающих веществ он наверное в истории никогда и не существовал. Он всегда найдет что-нибудь, чем можно упороться.
В: К слову о женщинах, которых бьют палками, и которых не бьют, тоже. Когда я была в Марокко (я поездила по всей стране, речь идет не об одном городе), я обратила внимание, что мужчины занимаются в рабочее время тем, что сидят на пластиковых стульях вдоль домов, смотрят видео, пьют мятный чай, курят кальян – наблюдают. У меня с тех пор в лексиконе появилось выражение “сидеть как араб”, что на самом деле роскошь жителя европейского мегаполиса. Речь о чем: женщин на улицах почти не было, во всех городах. Женщины, понятное дело, в это время дома и не телевизор там смотрят. Есть ли этот перекос в современном арабо-мусульманском обществе, что мужчины занимаются мужскими делами (чай, кальян), а женщина в этот момент тянет хозяйство?
М: Конечно есть. Безусловно этот перекос есть… Ой, это все называется “не царское это дело”, так сказать. Вот и все. Когда я слышу, что женщины на Ближнем Востоке все такие “богини”, она вся такая ходит в украшениях, а муж ей деньги пачками выдает или кредитные карты стопками, а она просто ходит по магазинам… Нет, такие семьи безусловно есть, но это в первую очередь залив. Но опять-таки, а сколько в заливе того же семейного насилия, причем совершенно дикого, и со стороны женщин. Почему? Потому что в них никто людей не видит. Я как-то выкладывала у себя в группе пост про то как мстят "заливные" дамы. А мстят они жутко: муж решил взять вторую жену, первая жена приревновала и сожгла свадебный шатер, погибла куча людей. После этого у них появились какие-то там типа ГОСТы, когда на свадьбах запретили ставить обычные шатры и разрешили ставить только огнеупорные. Подкинуть своему мужу наркоту или настучать на него, что он контрабандой из Бахрейна виски привез, это тоже святое дело. И египтянки мужей и родственников просто травят, так же как и в Индии. И поскольку они яд бросают порции еды, рассчитанные на большие семьи, сразу травится куча родственникв.
Вот эта женская реакция – это неадекватный, конечно, но это ответ на собственный статус. В Саудовской Аравии кстати огромное количество девушек принципиально не хочет выходить замуж. Почему? Ну потому что они понимают, что замуж их выдают и берут только для того, чтобы они всячески прыгали вокруг мужа. А очень многие этого элементарно не хотят. Они пытаются как-то договориться с родителями, и оказывается, что с родителями зачастую можно договориться. И родители зачастую где-то закроют глаза и скажут “ой, хочешь – иди работай”. Ну потому что это нормально, если они образованные (а если мы говорим про залив, они зачастую образованные, потому что образование статус на рынке невест повышает), из состоятельной семьи, они хотят еще чего-то, какой-то самореализации. Зачастую не из серии “покорить космос”, “войти в книгу рекордов Гиннесса”, “изобрести лекарство от рака”. Это самореализация из серии “я хочу быть ветеринаром”. Вот я люблю животных, я училась на ветеринара, я хочу лечить котиков и собачек. Что значит мне нельзя?
Здесь конечно есть и те, кто полностью поддерживает традиции, те, для кого выйти замуж и нарожать кучу детей – единственная цель в жизни, такие женщины есть везде, да и на здоровье. Кто против. Проблема в том, что есть еще и другие, которые хотят этот замечательный семейный период либо как-то отсрочить, либо, смотря на своих подружек и родственниц, вообще его как-то убрать.
В: Женские вагоны. Они распространены на БВ уже давно: Иран, Египет, ОАЭ. Вчера я увидела в новостях, что кто-то из нашей власти предложил ввести женские вагоны в России. Мы конечно не про Россию тут говорим. Но нам это нужно? И вообще, насколько адекватно звучит аргумент “...чтобы защитить россиянок от домогательств”?
М: Ха! Если мы будем говорить о том, чтобы защитить россиянок от излишнего, так сказать, внимания, мы прекрасно понимаем, что эта формулировка под собой подразумевает и что это за внимание. Давайте вспомним, от кого это внимание исходит. Тем более, если мы говорим про города, где есть метро: это в первую очередь Москва и Питер. Кто очень активно приезжает в частности в Москву и в Питер и проявляет повышенное внимание к женщинами? Наши соседи по пост-советскому пространству. И в этом случае, как мне кажется, не для женщин должны быть отдельные вагоны, а кое-кто другой сюда должен либо не приезжаеть, если он хочет сохранить свои прекрасные представления о должном мироустройстве, либо вести себя в соответствии с законодательством российской федерации, в которую он прибыл. Если мужчина проявляет "повышенное внимание" к женщине, а женщина одета и ведет себя так, как принято в том обществе, в котором она на данный момент находится, – кто ведет себя неправильно? У кого проблемы? Очевидно, что мужчина. Если мужчина себя ведет себя неправильно, это его надо изолировать от того общества, в котором он не может нормально находиться. Это не женщин надо в какие-то вагоны загонять.
Если мы говорим о Востоке, то давайте не будем забывать, что там не просто сами по себе существуют сферические законы для женщин в вакууме. Там они подкрепляются: родовыми связями, законодательством, в том числе и законодательством для гастарбайтеров. И прочее.
В: Какое отношение к этому имеют родовые связи?
М: Например. Что произойдет в Сирии, если какой-нибудь молодой человек будет слишком настойчиво проявлять внимание к женщине? У этой женщины есть родственники. Что после этого повышенного внимания останется от молодого человека? Они придут и отрежут все, и голову в последнюю очередь. Они все это понимают.
В: Несмотря на ценность репутации, Каир – самый опасный город в мире, согласно статистике изнасилований.
М: Если мы говорим именно о каирских районах, о самом Каире, там где реально можно найти человека, там этого не будет. Но там этого не будет не потому, что у людей какая-то особая мораль, а потому что они видят реальную перспективу наказания. Но Каир это столица. Что такое столица? Давайте не забывать, сколько в Каире самых разных приезжих. Куча восторженных иностранцеы: “Вау, прекрасный Восток! Этот Абдулла такой милый, он зовет нас в свою лавочку понюхать настоящие египетские ароматические масла!” Ну и как бы все, они поскакали, и кто его знает, что там произойдет дальше.
Это то, о чем я говорю давно. Не о том, что одни страны хорошие. Просто у людей разные представления о добре и зле, о дозволенном и запрещенном. Причем о дозволенном и запрещенном не потому что так сказал Бог или так сказал Аллах, или так написано в законодательстве, а вот чисто для себя, какой-то внутренний компас, какое-то внутреннее ощущение. И вот этот внутренний стержень очень сильно отличается в зависимости от региона по тем или иным причинам, и на востоке он совершенно иной, нежели на западе.
“Ой, вы знаете, вот на востоке есть такая прекрасная штука, позволяющая обезопасить нас, а давайте-ка ее выдернем из контекста и перенесем…” А никто не хочет перенять практику смертных казней, которая на Ближнем Востоке существует? В том числе на законодательном уровне. Либо телесных наказаний. Нет, мы возьмем и вырвем этот вагон для женщин в вакууме и переместим его в условный Питер. По-моему, это вооще не серьезно.
В: Ну что ж, я хочу взять более позитивную тему: изменения. В Египте, в Каире. Начиная с транспорта. Как ты и рассказывала на нашей встрече, Каир меняется, и это заметно в рамках десятилетия, и стали замечать, что светофор – это оптический прибор для регулирования трафика, а не светомузыка, и что вчерашний феллах из-под Луксора, регулировщик, не просто так пляшет перед машинами. Что мы увидим еще через 10 лет, как ты думаешь, велосипедные дорожки?
М: Ха! Честно, я не знаю, что мы увидим через 10 лет. Может быть и те полтора светофора благополучно сломают. Может быть, через 10 лет Египет поразит какой-нибудь сумасшедший экономический кризис и у них автомобилей станет в 4 раза меньше. Может к ним придет очередная чума из Китая и они вообще все умрут. А может наоборот все будет хорошо, все станут соблюдать ПДД и построят велосипедные дорожки. Но на это требуется больше, чем 10 лет. Каир – это безусловно не весь Египет. Сносить пол города и прокладывать современные магистрали и велосипедные дорожки – ну естественно этого никто не будет делать. Да и незачем этого делать, это Каир в конце концов или что? Я прогнозирую, что в центре все равно будет больше хипстерских кафе, больше неформальной молодежи, больше современной тусни.
В: Сейчас это есть на Замалеке.
М: Сейчас это есть, да, но мне кажется на данный момент на блажайшие лет 10 это может быть даже максимум. Но по сравнению с тем, что было 10 лет назад – это большой рывок, большие изменения, тектонические.
В: К чему он движется?
М: Не знаю. Я заметила такую закономерность на Востоке: сначала у нас есть какой-нибудь около светский диктатор, который прижимает исламистов, консерваторов, потому что без этого страна уже не может ни развиваться, ни конкурировать на международной арене, ни существовать, ничего. А потом недовольство консерваторов растет, они так или иначе приходят к власти и берут свое, происходит опять этот откат назад. Потом народ опять накушался этих исламистских инициатив, раз – опять появятся около секулярный диктатор, и опять что-то пытается вытянуть вперед, а потом опять исламисты и консерваторы приходят к власти. И так десятилетиями продолжается.
В: Сейчас Египет откатывается к исламизму или движется в сторону светской власти? И общество в том числе, я не только про власть.
М: Египет сейчас под руководством ас-Сиси, который ненавидит запрещенных в Российской Федерации братьев-мусульман, и у которого с ними было огромное количество проблем, – он все равно около светский. Консервативным и ортодоксальным людям никто не запрещает быть такими. И рано или поздно их градус недовольства выльется наружу. Те же братья мусульмане – сколько их ни запрещай, они все равно никуда не делись. В Египте их огромное количество. И просто людей, которые их поддержат, потому что “это наша религия, это наши корни, это наша духовность”. Приверженность традициям, устоявшемуся укладу жизни – она очень велика. Восток гораздо менее мобилен, подвижен, гораздо труднее раскачивается, чем запад. Это на западе могут нарастать какие-то классовые социальные противоречия, вот у нас там буржуазия появилась, которая делает деньги и платит налоги, но не имеет доступ к власти, потому что все захватили феодалы. Буржуа написали свои идеологические труды, сформулировали свою доктрину и раз, опа, мы поменяли общественно-экономическую формацию. Раз, мы убрали феодальную базу и у нас произошла буржуазная революция. Нет такого на востоке: на востоке все попытки чего-нибудь осовременить наталкиваются на мощнейшее противодействие тех, кому и так хорошо. А если им не так хорошо, то они просто считают, что вот так должно быть.
Если возвращаться к женской теме, это очень заметно, когда ты сидишь на каких-нибудь там восточных форумах, где и женщины жалуются, что зачастую, когда они сталкиваются с домашним насилием, они не находят поддержки у своих родственниц: свекровей, матерей. Почему? Потому что, казалось бы – тебя выдали замуж очень рано, с тобой муж обращался очень плохо, – ну постарайся уберечь от этого своего ребенка, свою дочь. На самом деле нет. Здесь мозги работают немножко по-иному. Из серии “мне было плохо, моим подружкам было плохо, моей матери было плохо, ну, так надо! и то что моей дочери плохо – ну, это нормально!” Поэтому вот какой-то эмпатии, которая есть на западе, на востоке она не особо-то и присутствует. И когда те же самые йеменцы выдают своих дочерей в 9-12 лет замуж… Даже не выдают, а продают. И потом происходит все что угодно, вплоть до того, что девочки не выживают из-за разрыва внутренних органов, внутренних кровотечений, из-за ранних родов, потому что 10 лет это все-таки не самый лучший возраст, по-моему, для того чтобы вынашивать ребенка и потом его рожать. Здесь абсолютно тот же механизм включается. Я не знаю, что должно быть в голове у сорокалетнего дяденьки, который отдает свою 10-летнюю дочь замуж, получает за это деньги и на эти деньги покупает себе такую же 10-летнюю жену. Я не знаю, что у этих людей должно происходить в голове, но тем не менее это происходит.
В: Очень ярко обрисовывается подобный феномен в Капернауме. Ты смотрела Капернаум, наверное?
М: Да.
В: Ну вот. Все так как ты и говоришь. Кстати про исламистов. У нас… (У нас!) в Каире огорожены христианские церкви, огорожены заборами и полицией. Понятно, почему. Меня интересует, так же ли это в том же Ираке, например?
М: Да, однозначно да. Кордоны, заслоны и прочее. Сейчас есть одна проблемы, на которую международное сообщество практически не реагирует. Международное сообщество носится с палестинскими беженцами, сирийскими, афганскими, с кучей каких-то там политических диссидентов с Ближнего Востока. Но уже не первый год происходит кое-что важное: с Ближнего Востока уходят христиане. Он сейчас исламизируется практически на 100%. Это происходит и в Египте, где храмы горят регулярно у коптов, это происходит и в Ираке, где все расцвело в период запрещенного ИГИЛа. Это происходит и в Ливане, христиане как образованные и квалифицированные специалисты уезжают из Ливана, потому что страна в тяжелой ситуации.
В: В случае Ливана это про экономику, разве нет?
М: Это про экономику. Но в ближайшем будущем это будет и про насилие. Сейчас из Ливана уезжают те, кто его отстроил после гражданской войны. Она была между кем и кем? Между христианами и мусульманами. Из Ливана уезжают христиане, уезжают те, кто эту страну построил. Маронитов местных можно ругать сколько угодно: их можно называть французскими подстилками, можно называть обидными словами, но тот Ливан, который все знают и любят и по которому все ностальгируют – это маронитский Ливан, как ни крути. Как только большинство маронитов отсюда уедет (а они уезжают уже очень очень активно), здесь будет очень и очень печально.
В: Я поняла. У меня последний вопрос: Что такое ориентализм, как любить Восток и не быть ориенталистом? Не слыть ориенталистом.
М: Я думаю, это такое дело, что тебя ориенталистом назовут при любом удобном случае.
В: Поэтому я и спрашиваю.
М: Это действительно так. В моем понимании (не говорю, что это соответствует действительности на 1000%, ориентализм – это те самые розовые очки. “Ближний Восток – это такая сказка, там все такие милые, ковер-самолет, вкусные кальяны, замечательно!” – по-моему это ориентализм. Смотреть на Восток я предпочитаю с широко открытыми глазами. То есть вкусные кальяны не отменяют терроризм. Не отменяют региональных катаклизмов. На Востоке очень много зла в принципе. Но проблема в том, что как зло оно воспринимается носителями западной культуры. А для местных это зачастую либо нормальный обычный уклад, либо даже добро и благо. То есть то, о чем я говорю постоянно: разница культур это разница в восприятии добра и зла.
И на Восток надо смотреть по-восточному: есть некоторые причины, по которым диалог с Востоком невозможен. Надо понимать, что Восток не особо любит диалог, надо понимать, что Восток не очень любит справедливые судебные разбирательства, но очень любит быструю кару. Надо понимать, что здесь уже существует сформированный веками жизненный уклад, и приходить сюда и всех воспитывать, просвещать и образовывать – это гиблое дело. Ты либо подстраиваешься под то, как здесь все происходит и решаешь вопросы так, как их решают местные, либо ты катаешься на верблюде, покупаешь магнитики и фоткаешься на фоне пирамид, что в общем-то тоже неплохо. Либо ты сидишь дома и говоришь: “ах прекрасный Восток!” или “ох какие они там все больные и дикие, я туда никогда в жизни не поеду”.
Как любить Восток? Это сложный вопрос. Как вообще можно что-то любить. Это либо твое и оно тебя цепляет, тебе интересно и ты занимаешься, либо это не твое, тебя не цепляет, тебе это неинтересно и ты этим не занимаешься. По-моему, любить – не значит кричать, что здесь все замечательно, это лучшее место в мире, и всем рекомендую. Я никогда никому не рекомендую сюда ехать. Никогда не говорю “ребята, тут все так классно! приезжайте сюда, вау!”, потому что я много где была, я много чего видела, я человек подготовленный. Я не хочу, чтобы вслед за мной приехали восторженные туристы и с ними случилась какая-нибудь гадость. В плане подачи информации я как ни крути оказываю на людей какое-то влияние. Поэтому я всегда всем говорю: думайте. Ищите каналы, ищите варианты, хотите приехать – вы можете приехать с турфирмой. Мой опыт, мой пример – это во многом ошибка выжившего. То есть с одной стороны это ошибка выжившего, а с другой извините, это 10 лет поездок по региону. Это далеко не один год изучения языков. Это 10 лет начитывания всего, чего только можно. Здесь надо учиться постоянно и понимать, что тебе всегда есть куда расти как специалисту.
При этом я абсолютно не считаю, что люди, которые говорят “ах, Великолепный век!”, “ах, султан Сулейман!”, “ах, девочки, я познакомилась с арабом 4 часа назад и он еще не познакомил меня со своими родителями, скажите, это нормально? У наших отношений есть будущее?”, я абсолютно не считаю, что эти люди какие-то плохие, дурные, недоразвитые. Нет! Это просто разные плоскости. Это разные срезы. Кому-то в конце концов интересны рецепты кебабов и отношения с арабами. И на здоровье! Они не лучше и не хуже меня. А кому-то Ближний Восток вообще не интересен, они летят в Милан на шоппинг, и они тоже не лучше и не хуже. Либо это твое, либо не твое. Если твое – делаешь, если не твое – найди свое и делай.
В: Мы сидим на своем Западе и каким-то образом смотрим на Восток: вот эта конфронтация, она не с исламом появилась, она началась до ислама – поэтому когда мы говорим, как мы смотрим на Восток, мы говорим о чем: о регионе или об исламе?
М: О регионе. Когда мы говорим о Востоке, мы говорим о Востоке, мы говорим о регионе. Когда мы говорим об исламе, мы говорим об исламе.
В: Так случилось, что они совпали. Я имею то же Средиземное море, то есть, где мы с тобой находимся – Египет и Ливан. Это место было предметом раздора очень давно. Поэтому я пытаюсь понять: наше противопоставление друг другу – мы запад, они восток – оно…
М: Мы запад, они восток – это естественно штука не региональная, а ментальная. На Востоке, что во время древних деспотий еще до ислама, что потом, никогда не было одной важной штуки, понятия личности. Причем заметь, его нет ни в Китае до сих пор, ни в общем-то в Японии его исторически не было. То же самое в Средней Азии и на Ближнем Востоке. То есть фактически запад – единственное место где есть понятие личности. В Африке кстати тоже нет. Можно найти миллион причин: жизнь была тяжелая, климатические условия ужасные, выживали все вместе, поэтому важнее были род, семья, чем хотелки какого-то конкретного индивида. Но тем не менее: климат на протяжении истории менялся, бытовые условия менялись, а понятие личности так и не появилось само по себе. Оно не просто пришло с Запада – его принесли с Запада.
В: С колонизацией? Или раньше?
М: Да не только с колонизацией. И во время Крестовых походов, как ни странно. Вот смотри: как у нас привыкли изображать султана Сала-ад-Дина: он был такой замечательный, такой благородный, с его модели поведения был написан рыцарский кодекс чести. Вот это ориентализм. Если мы изучим биографию Сала-ад-Дина, мы увидим, что во многом он был бизнесменом. То есть человек благополучно торговал и с врагами, и с друзьями, и с крестоносцами, и с крестоносцами он заключал договоры, если какие-нибудь одарённые товарищи вроде Рено де Шательона их не нарушали, то в принципе чихать он хотел... ну не с высокой колокольни, а с минарета. Для Запада ориентализм в принципе характерен. Запад видит какую-нибудь экзотику и “вааау, это так здорово! Там джинны, лампы, Алладины и ковры-самолеты”. А потом, когда на Востоке завязываются не эмоции, а геополитические, экономические интересы, выясняется, что прекрасного тут не так уж и много.
А Восток наоборот на Запад всегда смотрел и смотрит взглядом завоевателя, потому что есть идеологическая составляющая. Сакрализованная. И людей, которые бы умирали бы тут от Запада, говоря: “права человека, цивилизация, компьютеры, интернет, порнография – вау, это так здорово!” – таких людей совсем не много. Если они и есть, их давно уже выписали, уволили из арабов, из мусульман, из праведных, из хороших, из нормальных и т.д. У Запада есть этот восторг перед чем-то новым, интересным и неизведанным. У Востока этого нет. И это все равно уходит корнями в понятие личности. У одних оно есть, у других нет. Его исторически нет, оно не сложилось. Смотри, в том же самом Сала-ад-Дине они видели личность, в первую очередь. Не очередного какого-то там царька сарацинов, который их же и резал, а личность! Вот это вот удивительно.
*Организация запрещена в РФ
**Организация находится под санкциями ООН за террористическую деятельность
____________________________________________________________________________________
Мария Кича – кандидат юридических наук, историк и востоковед, автор научно-популярных книг и путешественник. Ее блог "Первый ближневосточный" посвящен Ближнему Востоку – его истории, красоте, эстетике, культуре и людям, а также путешествиям по этому древнему и интересному региону.